Глава седьмая

Прошлое как пролог

Какой бы мучительно-болезненной ни была история, нельзя сделать вид, будто мы ее не прожили, но если взглянуть на нее без страха, ее не придется проживать снова.

Майя Энджелоу

В каком-то смысле Барбара Ло Фишер с нами уже полтораста лет. Дело в том, что антипрививочное движение началось вовсе не со скандала вокруг вакцины против коклюша в семидесятые годы прошлого века. Протесты начались еще в пятидесятые годы XIX века из-за прививок от натуральной оспы. Что характерно, все особенности современного антипрививочного движения – все лозунги, принципы, страхи и их последствия – коренятся в прошлом. Однако в противоположность современному антипрививочному движению итоги его первой волны известны, и нам следует выучить этот болезненный урок того, как права личности могут противоречить общественному благу.

Самая первая прививка предотвращала болезнь, смертность от которой была рекордной, – натуральную оспу. Начиналась она вполне безобидно: жар, головная боль, боль в спине, тошнота – такие симптомы типичны для многих инфекционных заболеваний. Однако дальнейшие симптомы нельзя было спутать ни с чем. Лицо, туловище и конечности больного покрывались гнойными пузырьками, которые пахли гниющей плотью и болели так, что несчастным казалось, будто у них вся кожа горит[342]. Хуже того, натуральная оспа была очень заразна и легко распространялась при кашле, чихании и даже разговоре. В результате ею заражались почти все. У беременных женщин происходили выкидыши, у маленьких детей возникали задержки роста, многие слепли, и у всех кожа покрывалась ужасными, уродливыми шрамами. Каждый третий заболевший умирал[343].

“Оспа всегда была рядом, – писал в 1800 году один британский историк. – Она заполняет трупами церковные кладбища и терзает постоянным ужасом всех, кого еще не поразила, оставляет на тех, чью жизнь пощадила, жуткие знаки своей власти, обращает младенца в подменыша, при виде которого содрогается даже мать, и заставляет влюбленного страшиться очей и ланит своей суженой”[344].

От натуральной оспы погибло больше людей, чем от “черной смерти” – чумы – и от всех войн ХХ века в совокупности: около пятисот миллионов человек[345]. И она меняла ход истории. Из-за этого вируса оборвалась жизнь английской королевы Марии II, испанского короля Луиса I, русского царя Петра II, шведской королевы Ульрики-Элеоноры и французского короля Людовика XV. От натуральной оспы умерли 11 членов австрийской династии Габсбургов, а также правители Японии, Таиланда, Шри-Ланки, Эфиопии и Мьянмы[346]. Когда европейские переселенцы занесли натуральную оспу в Северную Америку, местное население сократилось с 70 миллионов до 600 тысяч[347]. Не было болезни более страшной, гибельной и отвратительной, чем натуральная оспа.

В 1796 году Эдвард Дженнер изобрел вакцину, благодаря которой натуральная оспа исчезла с лица земли. Идея, однако, принадлежала не ему. Дженнер работал врачом в деревне Беркли в Глостершире на юге Англии. В 1770 году одна молочница заметила, что периодически прокатывающиеся по английским деревням эпидемии оспы ее не затрагивают, а между тем у коров, которых она доит, появляются на сосках пустулы – и у нее самой на руках тоже. Она поделилась своими мыслями с Дженнером, и тот, пронаблюдав это явление, решил провести испытания. Четырнадцатого мая 1796 года Дженнер взял содержимое пустулы у другой молочницы по имени Сара Нелмс. Затем он ввел жидкость под кожу Джеймсу Фиппсу, восьмилетнему сыну местного работника. Через несколько дней у Фиппса появился маленький гнойный пузырек, который затем подсох и отвалился. Чтобы проверить теорию молочницы, 1 июля 1796 года Дженнер ввел Фиппсу гной, взятый у больного натуральной оспой, и Фиппс выжил. В письме другу Дженнер писал: “А теперь выслушайте самую восхитительную часть моей истории. Затем я привил мальчику оспу – и с ним, как я и предсказывал, ничего не случилось. Теперь я продолжу свои эксперименты с удвоенным прилежанием”[348].

Спустя два года, в 1798-м, после множества подобных экспериментов, Дженнер опубликовал свои наблюдения в монографии под названием “Исследование причин и действия коровьей оспы”. (Само слово “вакцинация” происходит от латинского vaccinae – “коровья”.)

Вакцина Дженнера распространилась по Англии с удивительной скоростью, достигнув, помимо множества мелких городков, еще и Лидса, Дарема, Честера, Йорка, Гулля, Бирмингема, Ноттингема, Ливерпуля, Плимута, Брэдфорда и Манчестера. Не прошло и двух лет, как монографию Дженнера перевели на несколько языков, а вакцинация охватила Францию, Германию, Испанию, Австрию, Венгрию, Скандинавию и Соединенные Штаты. Прививки делали во всех слоях общества, и за десять лет – с 1810 по 1820 год – вакцина Дженнера снизила смертность от натуральной оспы вдвое[349].

Глава седьмая Прошлое как пролог

— AD —

Рис. 13. Эдвард Дженнер прививает от натуральной оспы своего маленького сына. (Courtesy Time & Life Pictures/Getty Images.)

Тогда британское правительство приняло решение, положившее начало движению, остановить которое оказалось невозможно. Оно обязало население прививаться.

Впервые требование обязательной вакцинации выдвинуло относительно малоизвестное медицинское общество. В 1850 году группа выдающихся британских врачей основала Лондонское эпидемиологическое общество[350], целью которого было оценить распространенность эпидемических заболеваний “в свете современной науки”[351]. Как и у всех врачей из медицинских обществ, интерес у них был во многом интеллектуальный. Однако, в отличие от других обществ, у эпидемиологов имелись и политические соображения. Они хотели вынудить государство больше заботиться об общественном здоровье: “взаимодействовать с правительством и законодательными органами по вопросам, связанным с предотвращением эпидемических болезней”[352]. И больше всех других болезней их интересовала оспа. Врачи рассудили, что лучший способ уберечь население от вспышек оспы – сделать прививку обязательной[353]. Поэтому они лоббировали принятие в Британском парламенте закона о принудительной вакцинации. Пятнадцатого февраля 1853 года Палате лордов был представлен Билль о дальнейшем распространении практики вакцинации и ее обязательности. Билль требовал, чтобы все дети были вакцинированы к полугоду; если родители этого не обеспечивали, их ждал штраф или тюремное заключение[354]. Ратификации закона поспособствовала очередная вспышка болезни; для эпидемиологов лучшего момента было не найти. С 1810 по 1850 год смертность от натуральной оспы медленно, но неуклонно снижалась. Однако в 1852 году, за год до принятия закона, число смертей от оспы в Англии и Уэльсе повысилось с 4000 до 7000, а в Лондоне – с 500 до 1000 человек[355]. В результате закон легко прошел ратификацию, а родители вставали в очередь, чтобы привить своих детей. Однако мода на вакцинацию продержалась недолго. Когда родители обнаружили, что за обязательностью прививок никто не следит, темпы вакцинации резко снизились. В результате билль о прививках 1853 года, по словам одного историка, стал “подмокшей петардой”[356] и затронул далеко не всех.

Усвоив урок 1853 года, власти решили ужесточить законодательство. На этот раз никто не собирался закрывать глаза на то, что некоторые родители предпочитают не прививать своих детей. Новый закон, принятый в 1867 году, четко определял, как обеспечивать обязательную вакцинацию и кто это будет делать. Сначала органы здравоохранения выносили предупреждение родителям, у которых нет сертификата, подтверждающего, что детям сделаны прививки. Если те игнорировали предупреждение, полиция вызывала их в суд, где им присуждали значительный штраф плюс судебные издержки[357]. Поскольку мишенью закона были бедняки, которые, как предполагалось, были менее склонны прививать детей из-за “невежества и предрассудков”, многие родители не могли выплачивать такие большие суммы[358]. Если родители не могли или не желали платить штраф, у них конфисковывали имущество и распродавали его с публичных торгов. А если эти продажи не приносили достаточно денег, кто-то из родителей, обычно отец, отправлялся в долговую тюрьму на срок до двух недель. Кроме того, закон об обязательной вакцинации отменял судебное постановление 1863 года, согласно которому штраф за уклонение от прививок можно было взыскать только один раз. Теперь цикл штрафов, публичных торгов и арестов мог тянуться бесконечно.

Обязательная вакцинация породила первое антипрививочное движение. В 1866 году Ричард Батлер Гиббс вместе со своим братом Джорджем и двоюродным братом Джоном Гиббсом основал Лигу борцов с обязательными прививками[359]. К 1879 году в Лиге было уже 100 отделений и 10 000 членов[360]. К 1900 году граждане Великобритании основали еще две сотни антипрививочных лиг[361]. Гиббс убеждал сограждан протестовать против прививок, утверждая, что это будет актом патриотизма. “Так остановите же руку прививающего, – писал он. – Примкните к нашей яростной войне против процедуры, которая сеет столько болезней и смертей. Пусть Британия попирает ногой это чудовищное, смертельно опасное вмешательство в законы природы, пусть сокрушит его навсегда!”[362].

Борцы с прививками издавали сотни тысяч листовок, плакатов, буклетов и фотографий, где живописали ужасы вакцинации и мотивы тех, кто ее насаждает. В 1881 году вышла листовка “Вампир-вакцинатор”, где врача уподобляли вампиру, “парящему над беременной женщиной, которая затаилась в тени его крыльев”[363], и “ворону, сидящему на спине суягной овцы и дожидающемуся, когда можно будет выклевать глаза новорожденным ягнятам”[364]. Приводились и еще более яркие сравнения. Борцы с прививками утверждали, что вакцинация “каждый год приносит бесчисленные человеческие жертвы, дабы улестить воображаемого сатану”[365], и сравнивали ее с “диким африканским племенем, еженедельно приносящим своему идолу двоих детей, чтобы оградить себя от оспы”[366].

Яростным нападкам подвергался и состав вакцины Дженнера. Активисты утверждали, что в ней содержится “яд гадюки, кровь, внутренности и экскременты летучих мышей, жаб и слепых щенят” и что она будто бы превращает здорового ребенка в “безмозглую золотушную обезьяну, ужасного урода с гниющей кожей, нездоровую пародию на человека”[367]. Образы из готических рассказов производили должное впечатление, поэтому пропагандисты распространяли картинки, на которых привитые дети превращались в минотавров, многоголовых гидр, драконов, инкубов и чудищ Франкенштейна.

На публичных торгах, где распродавали имущество тех, кто отказывался платить штраф за уклонение от прививок, вспыхивали стихийные митинги, спровоцированные антипрививочным движением. Протесты принимали различные формы. В 1889 году некий мистер Кокрофт обклеил комод и машинку для отжима белья антипрививочными листовками, так что продать их стало невозможно. Один протестующий из Чарлбери привинтил ножки стола к полу, утверждая, что “стол здесь вырос сам и мы выстроили дом вокруг него”[368]. Поскольку местные жители, поддерживавшие антипрививочные настроения, всегда сами выкупали мебель и возвращали ее владельцу, торги превратились в фикцию, развлечение за счет правительства.

Публичные торги порой не обходились без насилия. В 1887 году более шестидесяти полицейских в форме и в штатском пробились сквозь толпу разгневанных граждан, ворвались в дом упорного противника прививок и вынесли его мебель. Аукциониста забросали камнями и яйцами, и ему потребовалась защита полиции[369]. Найти тех, кто соглашался провести торги, становилось все труднее и труднее.

Протесты принимали и иные формы. Матери устраивали инсценировки похорон с маленькими белыми гробиками, символизировавшие смерть ребенка. В 1885 году по Лондону прошла демонстрация женщин: “Духовой оркестр играл подобающую музыку, ехал открытый катафалк с детским гробом, за ним следовала длинная череда траурных карет, набитых женщинами в черном, и все это под лозунгом ‘В память о 1000 детей, погибших от прививок в этом году’”. Затем протестующие прошли перед Палатой общин с транспарантами “Жертвы обязательной вакцинации” под траурный марш Шопена[370].

Чтобы избежать прививок, матери прятали детей. В 1872 году одна жительница Лидса призналась, что когда инспектор по прививкам “появляется по соседству, мы запираем двери, закрываем ставни и сидим наверху, пока он не уйдет, – так мы его обманываем”. Один отец советовал: “Когда возле дома появится инспектор по прививкам, ‘ища, кого поглотить’[371], поднимите крик, бегите за ним, стыдите его, вместе с соседями выгоните его прочь, гоните волка от порога, и пусть власти знают, что матери есть матери и что долг матери – защищать свое чадо”[372].

Хотя первое антипрививочное движение зародилось за полтораста лет до нынешнего, убеждения и приемы у них поразительно похожи: до такой степени, что иногда кажется, будто в Америке двадцать первого века ожила Англия девятнадцатого.

Врачи – зло. Когда был принят Билль о прививках 1853 года, Джон Гиббс, тот самый, который впоследствии стал сооснователем Лиги борцов с обязательными прививками, написал памфлет “Наши медицинские права” (Our Medical Liberties). “Кто выкажет почет и гостеприимство доктору медицины, который ломится в дверь, будто грабитель, вооруженный ланцетом и струпьями, грозя напасть на домашних и поразить их своими преступными орудиями? Как бы громко ни кричал он, что якобы послан с миссией милосердия, кто удержится от подозрений, что на самом деле он стремится к власти и наживе?”[373].

Пятого ноября 2006 года Барбара Ло Фишер в статье под названием “Врачи хотят убивать детей-инвалидов” словно бы перепела Джона Гиббса: “Когда общество дает маленькой группировке – тем, кто выбрал своей профессией медицину (докторам медицины) или естественные науки (докторам наук), – решать за других вопросы жизни и смерти, их зачастую опьяняет власть, и в итоге они начинают эксплуатировать людей. Этим элитистам, которые заставляют людей идти на медицинский риск, а иногда и убивают во имя общественного блага, невозможно и попросту нельзя верить. Если родильные палаты и отделения для новорожденных по всему миру превратятся в бойни, если те, кто занимается наукой и практикует медицину, превратятся в палачей, мы оглянуться не успеем, как родильные дома, кабинеты врачей и государственные клиники получат законное право делать смертельные инъекции”[374].

Общественные протесты. В конце XIX века антипрививочные протесты то и дело вспыхивали в английских деревнях. Самый примечательный – и к тому же привлекший больше всего внимания репортеров – произошел в Лестере в 1885 году. Его организаторы оплатили приезд сотни тысяч человек, так что это было самое крупное общественное выступление такого рода. Протестующих развлекали актеры, изображавшие, как “врачи скакали на коровах, держась за хвосты, а матери в окнах верхних этажей прижимали к груди младенцев, глядя, как снаружи полисмен на законных основаниях взламывает замки входных дверей”. Кульминацией представления было чучело Эдварда Дженнера, которое вешали, обезглавливали и волокли в местный полицейский участок для предъявления обвинения[375].

Дух лестерских протестов, которые современники описывали как “чистый карнавал, вызывавший всеобщее ликование”[376], прослеживается и в современных антипрививочных выступлениях. В июне 2006 года был организован митинг перед Центром по профилактике заболеваний в Атланте. Все его участники несли транспаранты, на детях были футболки с антипрививочными лозунгами, многие были в маскарадных костюмах, в том числе в тюремных робах. Прямо как сценка из телеигры Монти Холла “Заключим сделку!”, если не считать общей атмосферы злобы и угроз. Протестующие с мегафонами выкрикивали оскорбления в адрес сотрудников центра, пытавшихся проехать сквозь толпу и попасть на работу. Кое-кто нес плакаты с изображениями Уолтера Оренстайна, бывшего руководителя Национальной программы иммунизации Центров по контролю и профилактике заболеваний, и Мари Маккормик, председателя Комиссии по оценке безопасности вакцин при Институте медицины. Оба портрета – поневоле вспомнишь глумление над чучелом Эдварда Дженнера – были обведены красным, лица грубо зачеркнуты, а сверху жирными черными буквами написано “террорист”[377].

Паранойя. После принятия закона о прививках 1853 года борцы с прививками уподобили правительство, собравшееся на заседание парламента поздно ночью, шабашу ведьм, затевающих страшные козни: “В темный полуночный час, когда злые духи властвовали безраздельно, когда все спали, кроме нескольких врачей, что вовсю бодрствовали и чьи dictum и nostrum[378] правили той ночью, – был принят этот закон и сделано черное дело. Это было деяние, достойное ночной тьмы и темное, как ночь”[379].

В 2007 году Барбара Ло Фишер описала антипрививочный митинг у здания суда в Мэриленде: “Я разговаривала с одной матерью в нескольких сотнях ярдов от входа в здание суда. Мы находились примерно в двенадцати дюймах от ряда больших цементных шаров, видимо, призванных предотвращать террористические атаки. Я не знала, что нам с этой мамой нельзя было беседовать внутри заграждения. Вдруг я краем глаза заметила вооруженного охранника с собакой – он вышел из здания суда и направился к нам. Мне стало нехорошо. Это был страх, какой испытывает любой гражданин любой страны во все времена, когда к нему приближается вооруженный охранник с собакой. А он закричал на нас и замахал рукой – мол, выйдите за заграждения. Мы вышли, не сказав ни слова. Но дурнота, которую я ощутила, говорила: нам показали силу государственной власти, которой наделен этот вооруженный охранник с собакой, – так же как родителям в суде показали силу государственной власти, которой наделены врачи со шприцами”[380].

Популярная идея о чрезмерном давлении со стороны органов здравоохранения принимала и другую форму. После принятия закона о вакцинации 1867 года стали появляться красноречивые рассказы о том, что родители вынуждены беспомощно смотреть, как их детей тащат прививать без их согласия. На самом деле такого никогда не случалось. Хотя закон 1867 года был составлен в достаточно жестких выражениях, на практике – если не считать отдельных случаев распродажи имущества – соблюдали его не очень строго. Система буквально платила тем, кто делал прививки, за то, чтобы они выслушивали жалобы и опасения родителей. Одни вакцинаторы подкупали родителей пивом, выпечкой, деньгами и лекарствами. Другие охотно шли навстречу желанию родителей сделать прививку ребенку дома, чтобы избежать гнетущей обстановки общественного прививочного кабинета. И все равно ходили слухи, что детей забирают и прививают. Подобные слухи ходят до сих пор.

Четырнадцатого октября 1999 года Джейн Ориент, видный деятель антипрививочного движения из города Тусон в штате Аризона, выступила на канале АВС, в ночной информационной программе, ведущим которой был Тед Коппел. Джейн Ориент уподобила вакцинацию научным экспериментам на людях в фашистской Германии. На это Коппел ответил:

– Доктор Ориент, вы только что привели очень яркое сравнение с Нюрнбергскими расовыми законами, по которым люди должны были проходить медицинские процедуры против воли. Это страшное сравнение, и вы, конечно, отдаете себе отчет, насколько страшное. Неужели вы считаете, что оно здесь уместно?

Джейн Ориент не дала сбить себя с мысли.

– Да, считаю, – ответила она, – поскольку думаю, что Центры по контролю и профилактике заболеваний не до конца откровенны с общественностью. Они утверждают, что вакцины безопасны и что нужно прививаться, чтобы спасти мир от гепатита В. Если родители хотят отказаться от прививки, им угрожают, что у них заберут детей.

Коппел не знал, что сказать, и поэтому обратился к доктору Сэму Кацу, профессору педиатрии и инфекционных заболеваний из Медицинской школы университета Дьюка.

– Пожалуйста, прокомментируйте как-нибудь слова доктора Ориент об отказе родителей от прививок, – попросил Коппел, – то есть что у них за это заберут ребенка: лично я впервые о таком слышу.

– Насколько мне известно, не зарегистрировано ни одного подобного случая, и я никогда ни от кого не слышал о таком, – ответил Кац. – Это попросту неправда.

Однако Ориент стояла на своем.

– Я слышала о таких случаях, – сказала она. – То есть слышала о таких случаях с родителями.

Однако уточнять, как именно было дело, Ориент отказалась, как ее ни расспрашивали[381].

Ложные заявления о вреде от вакцин. В 1802 году Джеймс Гилрей нарисовал карикатуру, прекрасно отражавшую дух времени. Называлась она “Коровья оспа, или Чудотворное действие новомодных прививок”, и на ней был изображен Эдвард Дженнер с иглой в руках в окружении толпы. Очевидно, доктора вовсе не тревожит, что творится вокруг, а между тем его вакцина превращает людей в коров – у кого-то отросли рога, у кого-то вместо лица коровья морда, еще у кого-то маленькие коровки растут наподобие опухолей на губах, щеках, руках и ушах[382]. Если рассматривать эту карикатуру сейчас, двести лет спустя, можно предположить, что Гилрей просто отображал озабоченность общественности по поводу источника и чистоты вакцины Дженнера. Но на самом деле все было иначе. Люди и правда боялись, что от прививки превратятся в коров. В начале XIX века “те, кто протестовал против новой практики вакцинации, рассказывали о жутких побочных эффектах – мол, где-то видели мальчика или нескольких детей с телячьими мордами, которые бегали на четвереньках, мычали, кашляли и косили глазами, будто коровы”[383]. В 1890 году на съезде Британской медицинской ассоциации один оратор показал ребенка, который, по его утверждению, “покрылся роговидными выростами в результате вакцинации”[384]. В 1891 году один отец объяснял, почему отказывается от прививок: “Всем известно, что быки каждые семь лет бесятся и что это из-за коров”. Он считал, что, раз вакцину получают от коров, “сумасшедшие дома полны привитых детей”[385]. Во время вспышки оспы в Глостере в 1895 году некоторые родители отказывались от прививки, поскольку не желали, чтобы “в их ребенка вселился зверь”, не то он “упадет на четвереньки и побежит пастись в поле”[386].

Распространялись и другие ошибочные слухи о вакцинах. Джордж Гиббс, сооснователь Лиги борцов с обязательными прививками, утверждал, будто “статистически доказано, что смертей после вакцинации гораздо больше, чем от самой оспы даже в самые худшие времена”[387]. Национальная лига борцов с обязательными прививками издавала “Нерегулярный циркуляр”, где говорилось, в частности, о ребенке, “чье тело сплошь покрылось черными волосатыми пятнами… будто у негра”[388], – то есть некоторые полагали, что от прививок белые дети превращаются в чернокожих. В Вестминстере один отец отказывался прививать детей, мотивируя это тем, что от прививок бывает дифтерия[389]. Примерно то же самое произошло в 1916 году в Нью-Йорке – горожане уверяли, что от вакцины против оспы болеют полиомиелитом[390]. Как ни странно, к тому времени уже были открыты и бактерия, вызывающая дифтерию, и вирус, вызывающий полиомиелит.

Глава седьмая Прошлое как пролог

Рис. 14. Карикатурист Джеймс Гилрей отразил распространенные среди граждан Великобритании в 1804 году опасения, что вакцина Дженнера против оспы превращает людей в коров. (Courtesy Time & Life Pictures/Getty Images.)

Сегодняшние опасения по поводу вакцин, конечно, гораздо изощреннее, чем страхи прошлого. Однако биологическая подоплека у них примерно такая же. Говорить, что вакцина против кори, краснухи и паротита вызывает аутизм, так же нелепо, как говорить, что вакцина против оспы превращает детей в телят. Разница лишь в том, что сегодняшние заявления делаются на околонаучном жаргоне и потому звучат лучше. Во время Объединенного судебного процесса по делам об аутизме врачи и ученые, придерживавшиеся маргинальных взглядов, утверждали, что тиомерсал ослабляет иммунную систему и поэтому вакцина против кори повреждает кишечник. У него повышается проницаемость, и в кровь попадают белки, поражающие мозг, что и вызывает аутизм. Такие гипотезы на сторонний взгляд вполне правдоподобны, однако дело в том, что каждый пункт здесь ошибочен.

Придать правдоподобную форму даже самому абсурдному заявлению не так уж сложно. Если бы борцы с прививками XIX века дожили до наших дней, они, несомненно, подвели бы куда более наукообразную базу под свои утверждения, что вакцина против оспы превращает людей в коров. Например, они сказали бы, что вакцина против оспы делается из содержимого пустул на коровьей шкуре, в котором обязательно содержится ДНК коровы. Если ввести ребенку ДНК коровы, сказали бы они, есть вероятность, что у небольшой группы генетически восприимчивых детей эта ДНК встроится в геном некоторых клеток. Коровья ДНК, содержащая “инструкцию по созданию коров”, может затем взять верх над клеточными процессами и вызвать несущественные, но заметные черты, напоминающие коровьи. Если бы это могло быть хотя бы в принципе возможно, то, учитывая, сколько гамбургеров, содержащих коровью ДНК, мы съедаем ежегодно – и таким образом небольшие фрагменты ДНК попадают в наш организм через пищеварительный тракт, – мы все уже давно превратились бы в коров.

Вакцины – это противоестественно. Те, кто противился прививкам в XIX веке, на все лады повторяли, что “в число родительских, супружеских и семейных прав входит и право оставаться чистыми и неоскверненными”[391]. Лучший способ уберечься от оспы, по утверждению одного противника прививок из Мидленда, – следить, чтобы “кровь была незагрязненной, кишечные отправления регулярными, а кожа чистой”[392]. Главное – незагрязненная кровь. А вакцина против оспы, сделанная из лимфы коровы, лишь загрязняет кровь.

Идея, что в вакцинах содержатся отравляющие кровь вещества, звучала и на митинге “За экологическую чистоту вакцин” 4 июня 2008 года в Вашингтоне, который провели звезды антипрививочного движения Дженни Маккарти и Джим Керри. “Следует немедленно убрать из состава вакцин ингредиенты вроде проклятой ртути, эфира, алюминия, антифриза – ведь мы видели, какое ужасное воздействие они оказывают на наших детей”.

Отрицание микробной теории. В 1796 году, когда Эдвард Дженнер показал, что жидкость, отделяемая из пустул на коровьей шкуре, защищает от оспы, многие ему не поверили. И это понятно. Наблюдение Дженнера относилось к сфере чистой феноменологии и было сделано за 80 лет до открытия микробов, так что у него не было никакой возможности объяснить, почему это работает.

Среди первых разработчиков микробной теории был немецкий врач Роберт Кох. В 1877 году Кох показал, что сибирскую язву вызывает конкретная бактерия, которую мы теперь называем Bacillus anthracis. Затем он обнаружил бактерии, вызывающие туберкулез и холеру. К 1900 году исследователи выявили возбудителей более двадцати разных инфекций. Наблюдения Коха позволили исследователям объяснить, почему действовала вакцина Дженнера: заражение вирусом коровьей оспы защищало от болезни, вызываемой вирусом человеческой оспы. Борцы с прививками отказались этому верить. Их недоверие разделили и некоторые врачи, которые тоже отрицали достижения научного прогресса того времени.

Рынок медицинских услуг в Англии XIX века был обширен и разнообразен и включал как дисциплины, основанные на научных принципах (так называемую аллопатическую медицину), так и дисциплины без научной основы (что сейчас мы называем нетрадиционной, или альтернативной, медициной). В число альтернативных методов входили, например, гидропатия (лечение целебными ваннами), гомеопатия, предлагавшая лекарства в столь сильном разведении, что в них не оставалось ни одной молекулы действующего вещества, и месмеризм, сторонники которого, в частности, утверждали, будто болезни можно лечить магнитами. Врачи, практикующие эти методы, были в ярости от того, что аллопаты убедили правительство сделать обязательной медицинскую процедуру, которую альтернативная медицина не предлагала: они считали, что принудительная вакцинация – это попытка аллопатов поживиться за счет властей.

Борцы с прививками объединили усилия со сторонниками альтернативных методов лечения и принялись всячески критиковать микробную теорию. Один из них утверждал: “Нас запугивают микробами до смерти. Везде бактерии, бактерии, бактерии… Что же теперь – отказаться от рукопожатий, поцелуев, еды и питья? Если микробы повсюду, удивительно, что мы вообще еще живы”[393]. Другой видный деятель антипрививочного движения заметил: “Страх заражения непомерно раздут, а все стараниями врачей, которые, может быть, и выдумали его лишь затем, чтобы повысить собственную значимость и еще крепче взять народ за горло”[394]. Вероятно, самым резким критиком микробной теории стал президент Национальной лиги против прививок. В 1893 году он предположил, что “теория инфекций – всего-навсего гипотетическое пугало, созданное, чтобы держать непосвященных в страхе и отвлечь внимание от подлинного врага рода человеческого – грязи”[395].

Как ни странно, идея об ошибочности микробной теории не умерла до сих пор. Она жива и прекрасно себя чувствует в среде хиропрактиков, которые зачастую раздают литературу об опасностях прививок и предлагают тихую гавань родителям, которые их боятся.

Хиропрактика восходит к одному магнитотерапевту из Айовы. В 1895 году Дэниел Д. Палмер заявил, что сделал поразительное открытие. Один его пациент по имени Харви Лиллард страдал глухотой 17 лет, и магниты Палмера ему не помогали. Тогда Палмер заметил бугор сзади у Лилларда на шее. “При осмотре оказалось, что один позвонок у него сместился из своего нормального положения, – вспоминал Палмер. – Я заключил, что если водворить его на место, к мистеру Лилларду вернется и слух. После получасовых уговоров я убедил мистера Лилларда позволить мне вправить позвонок. Я подтолкнул его на место, воспользовавшись остистым отростком как рычагом, и вскоре мистер Лиллард смог слышать, как прежде”. Это было чудо – чудо, которое было бы куда более объяснимым, если бы слуховой нерв, ответственный за передачу нервных импульсов от уха в мозг, и в самом деле проходил через шею. Тем не менее Палмер был убежден в своей правоте, и так родился новый метод лечения всех болезней – хиропрактика. На основании наблюдений Палмера хиропрактики сделали вывод, что все болезни вызваны нарушением энергетического потока, исходящего из мозга, и что это можно исправить при помощи манипуляций на позвоночнике.

Примерно в то же время, когда Палмер сделал свои наблюдения, Роберт Кох и другие ученые уже достигли значительного прогресса на пути к доказательству микробной теории. Палмер в нее не верил. Как и его сын Бартлетт Джошуа, который приобрел большой авторитет среди своих собратьев-хиропрактиков, учившихся в школе хиропрактиков Дэниела Палмера в Дэвенпорте. Б.?Дж. Палмер отвергал микробную теорию: “Хиропрактики обнаружили, что у всех болезней, считающихся заразными, причина на самом деле в позвоночнике. Если взять сотню случаев оспы, я покажу вам, где в одном из них вы найдете подвывих [небольшое смещение] позвонка, – и вы обнаружите то же самое в остальных девяноста девяти. Я вправляю позвонок, и он снова начинает нормально функционировать. Не бывает никаких заразных болезней. Не бывает никаких инфекций”[396].

Поскольку хиропрактики не верили в микробную теорию инфекций, они не верили и в вакцинацию. Какой в ней смысл? Все болезни вроде оспы можно лечить манипуляциями на позвоночнике. Неудивительно, что хиропрактики отвергли микробную теорию, когда она только зародилась; странно, что некоторые отрицают ее и сегодня, несмотря на все заслуги вакцин и антибиотиков. По состоянию на 2010 год в США практиковали около 100 000 хиропрактиков.

Соблазны альтернативной медицины. В Англии XIX века альтернативная медицина привлекала тем, что использовала гораздо менее инвазивные и более мягкие и гуманные методы. Никакой хирургии, никаких сильных лекарств, никаких мрачных прогнозов. Да и понять, как действуют альтернативные методы лечения, было легко и просто. Болезни лечили водой и магнитами.

Альтернативная медицина сохраняет привлекательность и сегодня – по тем же причинам. Прекрасный пример – аутизм: расстройство, для которого официальная медицина пока так и не нашла ни причин, ни лечения. А между тем специалисты по альтернативной медицине утверждают, что знают и то, и другое. Альтернативные врачи уверены, что аутизм вызывается вакцинами и лечится гипербарической оксигенацией, противогрибковыми лекарствами и кремами, выводящими ртуть из организма. Честную науку оттесняют в сторону отчасти потому, что ее трудно понять. Например, в 2009 году вышла статья в Nature, одном из ведущих научных журналов мира. Ученые обнаружили, что у детей с расстройством аутистического спектра есть дефекты в генах, которые кодируют определенные белки на поверхности клеток мозга – так называемые нейрональные молекулы клеточной адгезии. Эти белки, кадгерин-9 и кадгерин-10, помогают клеткам мозга взаимодействовать друг с другом[397]. К сожалению, наглядно представить себе, как именно проблемы с кадгерином-9 и кадгерином-10 могут вызвать аутизм, гораздо сложнее, чем свалить все на вакцины; хуже того, это знание не дает надежды на профилактику или быстрое исцеление. Именно на такой почве и процветает альтернативная медицина.

Страх перед достижениями медицины. Хотя микробная теория объяснила, почему вакцина Дженнера действует, ученым лишь через сто лет удалось выяснить, как она действует. В 1891 году российский микробиолог и патолог Илья Мечников показал, что в крови есть клетки, способные убивать бактерии. Эти клетки он назвал белыми тельцами, лейкоцитами, или фагоцитами. Борцы с прививками отказались признавать открытие Мечникова. Уолтер Хэдвин, химик-фармацевт, один из самых красноречивых пропагандистов антипрививочного движения, высмеивал открытия Мечникова. Первого ноября 1907 года, через 15 с лишним лет после выдвижения теории специфического иммунитета и через 30 лет после того, как была доказана микробная теория (и за год до присуждения Мечникову Нобелевской премии по медицине), Хэдвин уподобил иммунные клетки Мечникова “речной полиции Темзы, [которая якобы] носится туда-сюда и глотает болезнетворные бактерии, искореняя тем самым воображаемый источник болезни”[398].

Неспособность признать достижения науки, желание отстоять устарелые опровергнутые теории и неприязнь к новым технологиям свойственны не только борцам с прививками. Пожалуй, лучшим примером того, как боялись науки в Англии XIX века, может служить книга под названием “Франкенштейн”, которую написала юная Мэри Шелли – ей был тогда всего двадцать один год. Отчасти Шелли вдохновилась трудами итальянского физика Луиджи Гальвани, который показал, что если стимулировать электрическим током нерв мертвой лягушки, лапка лягушки дергается. В книге Шелли доктор Виктор Франкенштейн при помощи электричества (в виде молнии) обращает мертвую материю в живую. Однако чудище Франкенштейна вырывается на волю и терроризирует округу. Что имела в виду Шелли, очевидно: наука могущественна, но очень опасна.

Наши современники точно так же боятся новых технологий. Когда в июне 2006 года в США появилась вакцина против вируса папилломы человека, борцы с прививками твердо решили ее уничтожить. Отчасти это было реакцией на относительно новый метод ее производства – генную инженерию. Чтобы создать вакцину против вируса папилломы человека, ученые взяли ген, ответственный за поверхностный белок вируса – белок L1, – ввели в небольшую кольцевую молекулу ДНК, так называемую плазмиду, а затем поместили плазмиду в дрожжевые клетки (в обычные пекарские дрожжи). Когда клетки дрожжей размножались, они создавали большое количество белка L1 вируса папилломы человека благодаря введенной в них плазмиде. Затем белок L1 сам собирается в структуру, очень похожую на вирус, и ее используют в качестве вакцины. Производитель вакцины при помощи такого процесса создает четыре разных белка L1 – из четырех разных штаммов вируса папилломы человека. Это означает, что в вакцине содержится всего четыре вирусных белка (для сравнения, вакцина Дженнера против оспы содержала как минимум двести разных вирусных белков и к тому же была загрязнена посторонними белками из коровьей лимфы).

Применение технологии, позволяющей получить лишь один – нужный – вирусный белок в самых стерильных условиях, показывает, как далеко шагнула наука изготовления вакцин с тех пор, когда для прививок собирали содержимое пустул на коровьих шкурах. Однако на противников прививок это не произвело ни малейшего впечатления: они утверждали, что вакцина против вируса папилломы человека вызывает инсульт, тромбоз, инфаркт, паралич, судороги и синдром хронической усталости. Идея, что причиной всего этого может служить один-единственный вирусный белок, в то время как целый натуральный самовоспроизводящийся вирус ни к чему такому не приводит, нелогична. Мы легко отмахиваемся от активистов антипрививочного движения середины XIX века, которые утверждали, что от прививок здоровые дети превращаются в бычков, обреченных бегать на четырех ногах, пастись на лугу и беситься, – но ведь биологическая основа этих утверждений так же логична, как и сегодняшние обвинения в адрес вакцины против вируса папилломы человека.

Вакцины – это против воли Божьей. Противники прививок считают, что вакцины противны не только природе, но и Богу, и в доказательство то и дело приводят библейские сюжеты и цитаты: “Я спрятала мое дитя, подобно матери Моисея, – объявила одна активистка. – Она опасалась, что ребенка убьют по бессердечному жестокому закону, и та же опасность грозит и мне, но у меня нет тростников, и на помощь моему ребенку не придет дочь фараона”[399]. Активисты вспоминают и избиение младенцев по указу царя Ирода, уподобляя ему последствия обязательной вакцинации[400].

Борцы с прививками утверждают, что вакцинация – это извращение христианских таинств, которые должны оберегать детей, а не подвергать их опасности. Вакцинация – это “не по-христиански”, своего рода “почитание дьявола”, превращающее ребенка в “антихриста”[401]. Автор памфлета “Дженнер или Христос?” называет прививки “самым вопиющим богохульством, преступлением и против Бога, и против Природы”[402]. Мэри Хьюм-Ротери, видная активистка антипрививочного движения восьмидесятых годов XIX века, утверждала, что вакцинация – это предвестие Апокалипсиса, предсказанное в Откровении Иоанна Богослова 16:2: “Пошел первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его”[403]. По мысли Мэри Хьюм-Ротери, шрамы после прививок были дьявольской меткой.

Дух Мэри Хьюм-Ротери жив и по сей день; достойная ее преемница – Деби Виннедж, основавшая организацию “Чада Божии за жизнь” (Children of God for Life) в городе Ларго в штате Флорида. Возмущение Деби Виннедж вызывает то обстоятельство, что для изготовления вакцин применяются, в частности, две линии человеческих клеток (которые можно использовать для изготовления вакцин еще несколько столетий), полученные в начале шестидесятых годов прошлого века в результате добровольных абортов. Эти клеточные линии применяются для изготовления вакцин против краснухи, ветряной оспы, гепатита А и бешенства. Деби Виннедж отказывается признавать продукт, для создания которого применяются клетки абортированных эмбрионов, и считает, что за это стоит отлучить от церкви. “Спокойно мириться с применением клеток абортированного плода в медицинских средствах – откровенный позор для человечества, – заявляла она, – гнусное осквернение ценности и достоинства человеческой жизни, дающее моральное право использовать абортированных младенцев в коммерческих целях, вырывать их из материнской утробы ради чьей-то выгоды. Мы не должны стать рабами культуры Смерти. Использование абортированных младенцев в качестве продуктов, которые помогают тем детям, кому повезло, что их жизнь не прервали еще до рождения, – это самый мерзкий каннибализм, какой только можно себе представить. Однако нам предлагают смириться с этим под всевозможными благовидными предлогами, кроме того, который заставляет задаться вопросом: что же это за прогресс, что за цивилизация, если мы не нашли лучшего средства защитить себя, чем останки убитых детей?”[404]. Деби Виннедж пыталась склонить на свою сторону Папскую академию жизни, но ничего не добилась: Ватикан полагает, что линии клеток, полученные в результате добровольных абортов, способствуют благополучию всего человечества, так как предохраняют от смертельно опасных инфекций[405]. (Парадоксально, но факт: поскольку заболевание краснухой во время беременности ежегодно приводило к тысячам выкидышей, вакцина от краснухи, как и Католическая церковь, предотвратила множество случаев прерывания беременности.)

Массовая пропаганда. В викторианской Англии борцы с прививками воспользовались преимуществами печатных средств массовой информации, которые начинали играть в обществе все большую роль[406]. Они издавали сотни разнообразных листовок и брошюр, участвовали в кампаниях по публикации читательских писем в местных и национальных газетах, распространяли в Англии и Уэльсе несколько периодических изданий, вывешивали в окнах магазинов плакаты, приглашавшие граждан к разговору об опасностях вакцин, и распространяли жуткие, гротескные фотографии детей, якобы пострадавших от прививок, – пожалуй, самым страшным был портрет ребенка, страдающего раком глаза. Главный редактор журнала British Medical Journal Эрнест Харт сокрушался по поводу успехов антипрививочной пропаганды: “ [Борцы с прививками] разработали весьма энергично действующую систему распространения брошюр, зажигательных открыток, конвертов с гротескными изображениями и других средств пропаганды своих взглядов”. Те же, кто был убежден в пользе прививок, не предлагали “общедоступного противоядия от этой продукции”[407].

Сегодняшние способы массовой коммуникации – это, в частности, национальные телепрограммы, веб-сайты и блоги, YouTube и Twitter. Благодаря этим каналам у борцов с привиками есть возможность донести свои идеи до миллионов людей быстро и недорого. В этом они поднаторели гораздо лучше, чем органы здравоохранения, врачи и ученые. Рахул Парих, педиатр из Уолнат-Крик в штате Калифорния, в 2008 году опубликовал статью, эхом повторяющую слова Эрнеста Харта, сказанные полтора века назад. В редакционной статье под названием “Борьба за репутацию вакцин” Парих писал: “Группы по борьбе с прививками отличает хорошая организация и страстность. Они пользуются популярными площадками вроде шоу Опры и Ларри Кинга, играют на чувствах зрителей и добиваются того, что у родителей возникают сомнения, стоит ли прививать детей. Такая спекуляция на эмоциях не забывается, даже если она лишена логики. В ответ наши врачи и ученые приводят точные научные данные и цитаты из исследований, а это не задевает никаких струн в душе большинства родителей. Бесстрастные сообщения не застревают в памяти – в отличие от душераздирающих рассказов. Нам пора меняться”[408].

При всем сходстве антипрививочного движения середины XIX века с современным есть и бросающиеся в глаза отличия.

Богатые – бедные. Законы об обязательной вакцинации в Англии XIX века были нацелены на бедняков. Власти были убеждены, что рабочий класс, не такой образованный, скорее будет бояться прививок и не так охотно согласится прививаться. В результате сопротивление прививкам зародилось в рабочих районах Ист-Энда и южного Лондона, а также в промышленных городах вроде Манчестера, Шеффилда и Ливерпуля[409]. Восставали против прививок главным образом поденные и заводские рабочие, ремесленники, мелкие лавочники – все те, кому в первую очередь грозило публичное унижение в прививочных кабинетах.

Сегодня же все иначе: сопротивление прививкам сильнее всего в верхних слоях среднего класса, среди родителей с профессиональным средним и высшим образованием, которые при принятии решений по вопросам здоровья наводят справки в интернете и искренне убеждены, что в наш информационный век вполне могут сами стать экспертами[410]. Однако беда в том, как именно они наводят справки и получают экспертные данные. Журнальные и газетные статьи, как и интернет, зачастую дают ошибочные сведения и запугивают без нужды. К тому же в интернете легко найти единомышленников, даже если их очень мало, а их убеждения очень экзотичны.

Юристы. В отличие от протестного антипрививочного движения в викторианской Англии сегодняшние активисты обрели свое Эльдорадо в Программе компенсаций пострадавшим от прививок. Паника по поводу вакцины против коклюша в восьмидесятые привела к выплате миллионов долларов в качестве компенсаций и штрафов. В результате антипрививочные организации теперь работают рука об руку с юристами по делам о причинении вреда здоровью, многие из которых заседают в их консультационных советах, помогают готовить брошюры, предупреждающие о вреде прививок, и учат, как собирать деньги. Например, в пресс-релизе Национального центра информации о прививках Барбары Ло Фишер рассказано о юристе Майкле Керенски, сотруднике одной из самых авторитетных юридических фирм в США, специализирующейся на ответственности производителей за качество продукции. В конце пресс-релиза значится: “В сотрудничестве с Национальным центром информации о прививках Керенски разработал информационную брошюру о Национальном фонде компенсаций пострадавшим от прививок. Ее можно заказать по тел. 1–800–245–0249”[411]. На веб-сайте Барбары Ло Фишер есть прямые ссылки на 16 юридических фирм, специализирующихся на делах о причинении вреда здоровью.

Маркетинговая стратегия. Протестующие против прививок в викторианской Англии открыто называли себя антипрививочниками. В название большинства соответствующих организаций так или иначе входило слово “антипрививочный”. Однако сегодня борцы с прививками изо всех сил стараются создать впечатление, что они вовсе не против прививок, более того, только за. Просто они хотят, чтобы вакцины были безопаснее. Такая формулировка куда мягче, менее радикальна, с ней гораздо легче согласиться, а потому у антипрививочников появляется больше доступа к средствам массовой информации. Однако поскольку “безопасные” вакцины, по мнению современных борцов с прививками, – это те, что не приводят к побочным эффектам вроде аутизма, нарушения обучаемости, синдрома дефицита внимания, рассеянного склероза, диабета, инсульта, инфаркта, тромбоза и паралича, то есть к тем недугам, которых вакцины и так не вызывают, сделать их еще безопаснее, по определению самих антипрививочников, никак нельзя.

В 1898 году британское правительство наконец сдалось и пошло навстречу разгневанным гражданам, приняв закон об отказе по идейным соображениям[412]. Родители, не желавшие прививать детей, могли этого не делать (кстати, формулировка “отказ по идейным соображениям”, порожденная антипрививочным движением, впоследствии применялась и к тем, кто отказывался идти на Первую мировую и последующие войны). Уровень вакцинации к концу девяностых годов XIX века резко упал. В Лестере остались непривитыми 80 % детей, в Бедфордшире – 79 %, в Нортхемптоншире – 69 %, в Ноттингемшире – 50 %, а в Дербишире – 48 %[413]. Антипрививочные силы в Англии победили. А в Ирландии и Шотландии, напротив, не было подобных движений. Там не собирались антипрививочные группы, не издавались антипрививочные брошюры и граждане охотно соглашались прививаться. В Англии количество привитых падало, а в Ирландии и Шотландии только росло[414]. В результате Англия стала эпицентром заболеваемости и смертности от оспы в Европе.

Свобода выбора для борцов с прививками в Англии превратилась в свободу умереть от последствий этого выбора. Как и в Англии XIX века, битва за запрет обязательных прививок в США XXI века тоже будет идти в законодательных органах и в залах суда. И результаты будут примерно такими же.

Похожие книги из библиотеки