Белок – (не такая уж) идеальная пища

Белок – (не такая уж) идеальная пища

Мое скатывание в ересь началось с озадачивающих, даже тревожных наблюдений конца 1970-х. У филиппинских детей, которые питались в основном белковой пищей, была выше вероятность развития рака печени. Это открытие оказалось таким странным и так противоречило всему, во что я верил, что я немедленно провел анализ научной литературы, чтобы проверить, заметил ли что-то подобное кто-то еще.

Некоторые заметили. Группа индийских исследователей провела по «золотому стандарту» клиническое исследование – такое, когда выделяют одну переменную и проводят по ней контролируемый эксперимент{19}. Исследователи давали двум группам крыс афлатоксин, сильный канцероген. В одной группе в корме содержалось 20 % животного белка (казеина). В другой группе крысы получали только 5 % калорий из казеина. Результат? У всех до единой крыс из первой группы развился рак печени или предшествующие ему поражения. Но не во второй (подробнее см. главу 2).

Если вернуться в прошлое, мудрым карьерным ходом было бы выпить несколько рюмок, пойти спать и никогда об этом не вспоминать. То, что я так рано затронул столь неоднозначную тему, оказалось намного опаснее, чем я думал. И несмотря на растущее осознание, что реальная научная практика – совсем не самоотверженное исследование истины, я все еще был достаточно наивен, чтобы думать, что мир способен оценить информацию, которая поможет избавить нас от рака.

Сразу скажу, что я продолжал работать осторожно, и поэтому мне много лет удавалось не попадать под шквал критики. Я организовал исследовательские лаборатории сначала в Виргинском техническом институте, затем в Корнелле, где проработал намного дольше, исследуя роль питания в профилактике и развитии рака. Мы провели консервативные эксперименты, чтобы изучить биохимию белков, ферментов и раковых клеток. Что-то вроде классической науки с колбами, пробирками и мощными микроскопами, которая нравится и рецензентам, и редакторам журналов. Только наша группа безумных ученых доказывала, что, без сомнения, не только избыток белка в пище, но и конкретный тип пищевых белков стимулирует формирование и развитие рака. И эти результаты, продемонстрированные на крысах, не противоречили популяционным исследованиям и исследованиям «случай-контроль», которые показывали заметную связь между потреблением животного белка и раком у человека.

Что вы понимаете под белком? Наверное, не шпинат и капусту, хотя в этих растениях его почти в два раза больше на калорию, чем в нежирном куске мяса. Нет. Для большинства белок означает мясо, молоко и яйца. Наши нежные отношения с белками давние. Другое название белков – протеины — показывает, как мы преклоняемся перед ними: греческий корень ???????? означает «первостепенной важности». А «по-настоящему хорошими» белками долгое время считались те, которые содержатся в животных продуктах. Вскоре после открытия белков Герритом Мульдером в 1839 году{20} знаменитый химик Юстус фон Либих даже воскликнул, что животный («высококачественный») белок – «сама суть жизни!». Ярлык «высококачественный» даже осмыслен с точки зрения биохимии. Наш организм сам вырабатывает животный белок и усваивает его намного эффективнее, чем растительный.

Представьте наш шок, когда животный, а не растительный белок оказался злодеем, вызывающим рак. Главным канцерогеном, практически неизбежно ведущим к раку при 20 %-ном содержании в рационе крыс, был казеин – белок молока. Растительные белки, например пшеницы и сои, не влияли на развитие рака даже при высокой концентрации{21}.

Фактически в 1983 году моя исследовательская группа в Корнелльском университете доказала, что мы можем провоцировать и останавливать развитие рака у крыс, меняя количество потребляемого белка. Не менее удивительно, что рак можно долго сдерживать низкобелковой диетой и опять запустить высокобелковой{22}. Эффект был потрясающий. Спровоцированный рак развивался энергично и уверенно. Когда его «отключали», рост полностью останавливался. Большинство изменений развития рака, как положительных, так и отрицательных, было вызвано умеренными корректировками потребления белка.

В наших руках находилось целое исследование-выброс! Значение результатов было частично в том, что для провоцирования рака необходим сравнительно невысокий уровень животного белка. В большинстве исследований канцерогенов (например, пищевых красителей и нитратов в хот-догах и токсинов окружающей среды типа диоксина) лабораторным животным дают дозы, в сотни и тысячи раз превышающие те, с которыми можно столкнуться в природе. Чрезвычайно мощный канцерогенный эффект, который мы увидели, возникал при стандартном уровне животного белка в человеческой пище.

Я уже знал, что мы получили провокационные результаты. Чтобы обосновать связь белка с раком, нужны безупречный дизайн исследования, строгое документирование и максимальная прозрачность. Мы подошли к исследованию с разных точек зрения и опубликовали результаты в самых строгих реферируемых научных журналах. Нам надо было работать очень осторожно и согласно принятым критериям, чтобы выжить и получить финансирование в условиях жесткой конкуренции.

Несмотря на неоднозначность темы, тщательное соблюдение всех требований позволило нам двадцать семь лет подряд получать финансирование национальных институтов здравоохранения. Деньги дали нам возможность узнать очень много о природе животного белка и его биохимическом действии в организме. Мы определили, как пищевые белки запускают раковый процесс на клеточном уровне. Как и в аналогичном индийском исследовании на крысах, наши результаты были однозначны и убедительны. Происходило что-то грандиозное и вызывающее.

В тот ранний период Питер Мэги, главный редактор ведущего журнала по онкологии Cancer Research, пригласил меня прочесть лекцию в Фелсовском институте факультета медицины Темпльского университета. Во время ужина после выступления я рассказал ему о новом эксперименте, который мы планировали и который мог оказаться дерзким: сравнить влияние белка на развитие рака с действием мощного химического канцерогена. Я предположил, что эффект животного белка может оказаться намного серьезнее. Он был настроен скептически, как и положено редактору престижного журнала. Когда научная парадигма подвергается атаке, бремя доказательств справедливо падает на нападающего.

Часть существующей парадигмы – то, что вредные явления в нашей среде вызывают рак, а сражающиеся с ним силы добра пытаются найти способ уменьшить наш контакт с этими факторами. В нашу парадигму не входит то, что пища – намного более мощный фактор развития рака, чем практически любой средовой токсин. А я предположил, что небольшие изменения состава пищи могут влиять на развитие рака даже больше, чем потребление сильного канцерогена. Я спросил редактора, поместит ли он наши результаты на обложку своего престижного журнала, если они будут получены. К своей чести, он согласился это обдумать, несмотря на сильный скептицизм. Он «знал», как и практически все специалисты по онкологии в те годы, что рак возникает из-за химических канцерогенов, вирусов и генов, а не умеренных изменений рациона. Однако он признал, что, если я смогу удовлетворительно доказать мое еретическое утверждение, он примет результаты и опубликует наше исследование.

Когда мы провели эксперимент, он подтвердил наши предыдущие результаты даже четче, чем я ожидал{23}. Животный белок предопределял развитие рака сильнее, чем химический канцероген. Но моя надежда увидеть эти захватывающие результаты на обложке журнала нашей ассоциации не оправдались. Знакомый главный редактор ушел на пенсию, а его преемник и редколлегия изменили политику. Они отрицали влияние питания на рак и отправили наши рукописи в новый, непроверенный журнал – Cancer Epidemiology, Biomarkers & Prevention. Хороший способ придать исследованию статус второстепенного. Они хотели «интеллектуально стимулирующих» статей о функционировании рака на молекулярном уровне, особенно если это касалось химикатов, генов и вирусов, и считали исследования влияния пищи на развитие рака, которыми мы занимались, почти синонимом лженауки.

Практически в то же время, когда в нашем распоряжении оказались еще более весомые доказательства такого действия белка, я провел программное выступление на Всемирном диетологическом конгрессе в Сеуле. Внушительная аудитория внимательно меня слушала, и во время ответов на вопросы мой бывший коллега – известный поборник потребления белков в больших количествах – встал и начал сокрушаться: «Колин, ты говоришь о хорошей еде! Не забирай ее у нас!» Он не подвергал сомнению результаты исследования. Его беспокоило, что я напал на его личную любовь к животному белку.

Тогда я уже понимал, что наше исследование стало красной тряпкой для людей, привязанных к своим пищевым привычкам. Даже рационально мыслящие и принципиальные ученые могли устроить истерику, когда им предъявляли доказательства, что их любимые продукты способны их убить. Это задевало чувствительный нерв! Печальная сторона этой истории в том, что спрашивавший меня ученый во цвете лет отправился в мир иной. Он страдал от сердечного заболевания, которое стимулируют животные белки.

Наши исследования создавали провокации вокруг идеи, что «высококачественный белок» может быть совсем не таким качественным, как считалось. Утверждение о связи такого ценного питательного вещества с ростом страшных заболеваний вроде рака было ересью в квадрате. Уважаемые продукты вызывали ужасающие болезни. (Другие ереси впереди!)