Взгляд на себя со стороны
Жизнь слишком интересна, насыщенна и коротка, чтобы растратить ее на ненависть к своему телу.
Мне тридцать один. Я рассматриваю фотографии, недавно сделанные в офисе, и тут же жалуюсь коллеге:
– Посмотри, какие у меня полные плечи! Какие округлости! Что бы я ни делала, как бы ни худела, они все время остаются такими.
– Что поделать, гены, – отвечает она.
– Знаешь, что странно, – не унимаюсь я. – В подростковом возрасте я никогда не переживала о том, как выгляжу.
– Ну не начинай опять…
Позже в тот день я все-таки признаю, что обманывала и коллегу, и саму себя.
Сколько же было случаев в прошлом, когда я люто ненавидела свое тело. И началось все это еще в детстве – и продолжается до сих пор.
Когда мне было двенадцать, на каникулах мы с родителями и моей лучшей подругой Кристиной поехали на остров Лонг-Айленд на Восточном побережье США. Именно тогда я стала замечать, что подруга красивее и стройнее меня. И я знала, что так будет всегда. Как-то мы гуляли с ней по живописному деревянному пирсу. В шортах и топах от бикини. Она шла впереди, а я смотрела на ее спину и сравнивала ее фигуру со своей.
И лишь по прошествии нескольких лет, рассматривая снимки с побережья, я поняла, что обе изображенные на них девочки красивы.
А вот мне пятнадцать. Я кручусь перед ростовым зеркалом, готовлюсь отправиться в гости к своей подруге Стефании. Недавно я вернулась из загородного лагеря и не виделась с друзьями целый месяц. Думаю (и надеюсь!), что там будут мальчишки. Я надеваю розовую блузку, и от ее цвета мои щеки кажутся румянее. Ногти я крашу в тот же оттенок. А потом принимаюсь рассматривать свой лоб: уж слишком он высокий, хоть бы стал поменьше! Жаль, челка недостаточно отросла, не могу скрыть его под волосами. На минуту я озадачиваюсь вопросом: если бы у меня была возможность сделать его ниже на пару сантиметров, пошла бы я на это, с учетом, что стану меньше ростом? Во мне ведь всего метр пятьдесят пять. Свой рост я тоже ненавижу. Поэтому не могу позволить себе стать ниже. Но что же делать с этим проклятым лбом?!
Получается, что ненависть к своему телу так глубоко засела во мне, что я даже ее не замечаю.
Шестнадцать лет. Я только что съела два батончика Twix. Два батончика – то есть четыре песочные палочки с карамелью и шоколадной глазурью. Меня тошнит и от съеденного, и от отвращения к себе. Иду в туалет и надавливаю двумя пальцами на основание языка. Но одергиваю руку еще до того, как появляется рвотный рефлекс. Не хватало мне еще и булимии…
В то лето, когда мне исполнилось девятнадцать, меня бросил парень. Сердце мое было разбито. Я отдалилась от друзей и впервые поняла, какими уязвимыми делает нас любовь. Мне не хотелось, чтобы кто-то случайным замечанием причинил мне боль. В моей власти оставалось лишь одно – что и сколько я ем. Обычно в течение дня я съедала грейпфрут и несколько крекеров. Но иногда доводилось съесть полноценный ужин. Не помню, стремилась ли я при этом сбросить вес, но, конечно, избавилась от тех самых семи килограммов, которые набрала за первый год в колледже.
– Ты чудесно выглядишь. Трудно удержаться и не пригласить тебя снова на свидание, – сказал при случайной встрече бывший бойфренд.
От такого заявления я впала в ступор и не знала, что ответить.
Интересно, он бросил меня, потому что я была толстой? Об этом я думала в течение следующих нескольких недель. Может, я не понимала этого до конца, но что-то подобное подозревала? Поэтому и сидела целый месяц на одних грейпфрутах?
А вот мне двадцать три. Я сижу в компании подруг, и разговор заходит о пищевых расстройствах. Все говорят, что с ними такого не случалось. И я поддакиваю. Хотя немного кривлю душой. Потом я рассказала им о своем грейпфрутовом «посте». Однако о том, как чуть не дошла до булимии, все-таки умолчала. Каждая из моих подруг, наверное, может вспомнить что-то подобное. Мы долго обсуждали, насколько каждая из нас была недовольна своим телом и ненавидела его. И многие до сих пор испытывают те же чувства.
Меня шокировало и даже испугало то, что все эти красивые и умные женщины так относятся к себе. Оговорюсь, что себя я при этом не считала красивой и умной.
В двадцать пять я пошла учиться писательскому мастерству. Я написала эссе о велопробеге длиной в 240 километров, в котором участвовала. Из Куинси, штат Массачусетс, я проехала на велосипеде до самой оконечности мыса Код. Когда мой опус обсуждали в группе, один из участников воскликнул:
– И это все о ляжках!
– Что-что? – не поняла я.
– Ты написала здесь о том, как те самые ляжки, которые ты считала всегда слишком толстыми, позволили тебе штурмовать холмы и преодолеть Мост Борн.
– Да, и что?
– Ты в каждом эссе пишешь о бедрах.
– Правда? – удивилась я и стала вспоминать свои недавние работы.
Что-то о садоводстве, что-то о байдарочном походе в день рождения. Не помню, чтобы я сознательно фокусировалась на проблеме бедер. Мне кажется, я недостаточно их люблю, чтобы еще и рассказы им посвящать. Но выходит, что все равно посвящаю.
– Да, это факт! – подтвердил мой критик, и другие начинающие писатели согласно закивали головой.
Получается, что ненависть к своему телу так глубоко засела во мне, что я даже ее не замечаю.
И вот мне тридцать один. Я жду, когда на экране появятся фотографии спринт-триатлона, в котором я несколько дней назад участвовала. У меня сильное тело, натренированные мышцы. Я никогда в жизни не была в такой отличной форме, как сейчас. Я горжусь собой. Горжусь больше, чем когда-либо. Даже больше, чем когда получила степень магистра по литературе; больше, чем когда получила повышение на работе; больше, чем когда вышла замуж.
Я так радуюсь этому, потому что триатлон, в отличие от писательского мастерства, карьеры и замужества, всегда казался мне чем-то недостижимым. Тут я сама себе преподнесла сюрприз. И это оказалось проще, чем я думала. А значит, я хорошо подготовлена. У меня даже ничего не болело после преодоления дистанции.
Фотографии открываются.
Организаторы разместили репортеров в разных точках трассы. Я их видела и, вероятно, даже улыбалась на камеру. Но на снимках я не выгляжу счастливой и уверенной. А ведь именно так я себя чувствовала в тот день. Так не хочется заводить старую песню, но… я вышла на фотографиях толстой! Во время бега мои бедра, обтянутые черным трико, кажутся такими широкими. И руки такие полные. Все так знакомо!
Но еще до того как закрыть последнюю фотографию, я жестко окоротила себя. Как же так: я смотрю репортаж о том, как справилась с самой серьезной физической нагрузкой в своей жизни, и при этом опять охаю: «Я толстая»? Неужели?! Если бы кто-то из моих товарищей по соревнованию отзывался о себе так, я бы возмутилась. Мне стоило бы дать самой себе хорошего пинка.
И что же я делаю вместо этого? Вот уже неделю обсуждаю со всеми подругами свою дурацкую реакцию на фотографии триатлона. У тридцатилетних, как и раньше у двадцатилетних, есть множество историй о ненависти к своей фигуре.
На этот раз, слушая жалобы подруг и качая головой, я стараюсь все-таки не отделять себя от них – наверное, я такая же красивая и умная, как они.
Кажется, я наконец постепенно учусь быть довольной собой. Я горжусь своим телом, а потому способна осознать: камера не обязательно всегда показывает нам абсолютную правду.
Бывают неудачные ракурсы, плохое освещение, или, в конце концов, ты встала не с той ноги. Сколько раз я ужасалась выражению своего лица, снятого при безжалостном флуоресцентном свете! Но и эти фотографии не отражают Истины с большой буквы.
Мне тридцать один. Я стою в ванной перед большим зеркалом голая и сушу волосы феном. М-да, живот как-то выпирает. Наверное, это потому что я вчера выпила слишком много кофе.
Но довольно. Есть множество более интересных тем, над которыми мне стоит поразмышлять.
Кристин Юнг
