Б. В. Зейгарник
Нарушения мышления[11]
Нарушения мышления являются одним из наиболее часто встречающихся симптомов при психических заболеваниях. Клинические варианты расстройств мышления чрезвычайно многообразны. Некоторые из них считаются типичными для той или другой формы болезни. При установлении диагноза заболевания психиатр часто руководствуется наличием того или другого вида нарушений мышления. Поэтому во всех учебниках и монографиях по психиатрии, посвященных самым различным клиническим проблемам, имеется немало высказываний относительно расстройства мышления; имеется множество работ, описывающих расстройства мыслительной деятельности, и в психологической литературе. Однако единой квалификации или единого принципа анализа этих расстройств нет; происходит это потому, что при описании и анализе нарушений мышления исследователи базировались на различных психологических теориях мышления, на различных философско-методологических положениях.
Нарушения мышления, встречающиеся в психиатрической практике, носят разнообразный характер. Их трудно уложить в какую-нибудь жесткую схему, классификацию. Речь может идти о параметрах, вокруг которых группируются различные варианты изменений мышления, встречающиеся у психически больных.
Нам представляется возможным выделить следующие три вида патологии мышления: 1) нарушение операциональной стороны мышления, 2) нарушение динамики мышления, 3) нарушение личностного компонента мышления.
Особенности мышления каждого отдельного больного далеко не всегда могут быть квалифицированы в пределах одного вида нарушений мышления. Нередко в структуре патологически измененного мышления больных наблюдаются более или менее сложные сочетания разных видов нарушений. Так, например, нарушение процесса обобщения в одних случаях сочетается с нарушением целенаправленности мышления, в других — с различными подвидами нарушений его динамики.
Нарушение операциональной стороны мышления. Мышление как обобщенное и опосредованное отражение действительности выступает практически как усвоение и использование знаний. Это усвоение происходит не в виде простого накопления фактов, а в виде процесса синтезирования, обобщения и отвлечения, в виде применения новых интеллектуальных операций. Мышление опирается на известную систему понятий, которые дают возможность отразить действие в обобщенных и отвлеченных формах.
Как правильно указывает в своей работе «О мышлении и путях его исследования» С.Л. Рубинштейн, обобщение есть следствие анализа, вскрывающего существенные связи между явлениями и объектами. Оно означает иное отношение к объекту, возможность установления иных связей между объектами. С другой стороны, оно представляет возможность установления связи между самими понятиями. Установленные и обобщенные в прежнем опыте системы связей не аннулируются, образование обобщения идет не только путем заново совершаемого обобщения единичных предметов, а путем обобщения прежних обобщений. На это указывал Л.С. Выготский. Обобщение дано в системе языка, который служит передаче общечеловеческого опыта и позволяет выйти за пределы единичных впечатлений.
При некоторых формах патологии психической деятельности у больных теряется возможность использовать систему операций обобщения и отвлечения.
Исследования мышления больных, страдающих различными заболеваниями мозга, обнаружили, что нарушения операциональной стороны мышления принимают различные формы. При всем их разнообразии они могут быть сведены к двум крайним вариантам: а) снижение уровня обобщения; б) искажение процесса обобщения.
Снижение уровня обобщения. Снижение уровня обобщения состоит в том, что в суждениях больных доминируют непосредственные представления о предметах и явлениях; оперирование общими признаками заменяется установлением сугубо конкретных связей между предметами. При выполнении экспериментального задания подобные больные не в состоянии из всевозможных признаков отобрать те, которые наиболее полно раскрывают понятие. Так, например, в опыте по методу классификации[12] один из подобных больных отказывается объединить в одну группу кошку с собакой, «потому что они враждуют»; другой больной не объединяет лису и жука, потому что «лиса живет в лесу, а жук летает». Частные признаки «живет в лесу», «летает» больше определяют суждения больного, чем общий признак «животные».
При ярко выраженном снижении уровня обобщения больным вообще недоступна задача на классификацию: для испытуемых предметы оказываются по своим конкретным свойствам настолько различными, что не могут быть объединены. Даже стол и стул нельзя отнести к одной группе, так как «на стуле сидят, а на столе работают и кушают». Больной отказывается объединить ключ и ножницы, так как они разные: «Это ключ, а это ножницы, что же может быть между ними общего?» В некоторых случаях больные создают большое количество мелких групп на основании чрезвычайно конкретной предметной связи между ними, например ключ и замок, перо и ручка, нитка и иголка, тетрадь и карандаш. Иногда испытуемые объединяют предметы как элементы какого-нибудь сюжета (больной рассказывает что-нибудь по поводу этих предметов), но классификация не производится. Например, одну группу составляют яйцо, ложка, нож; другую — тетрадь, перо, карандаш; третью — замок, ключ, шкаф; четвертую — галстук, перчатки, нитки и иголки и т. д. При этом испытуемый объясняет: «Он пришел с работы, закусил яйцом из ложечки, отрезал себе хлеба, потом немного позанимался, взял тетрадь, перо и карандаш…» Такого рода ошибочные решения мы обозначаем как конкретно-ситуационные сочетания.
Возможность оперирования обобщенными признаками характеризует мышление как деятельность аналитико-синтетическую. Поэтому нарушения типа конкретно-ситуационных сочетаний больше всего обнаруживались при выполнении основных заданий (классификация предметов, объяснение пословиц и т. д.), в которых эта умственная операция четко выступает.
Среди всех обследуемых больных выделяется группа таких, которые выполняли эти задания в описанном выше конкретно-ситуационном плане.
В табл. 1 показано выполнение больными задания на классификацию предметов по типу конкретно-ситуационных сочетаний.
В основном такие решения были у олигофренов (у 95 % этих больных), а также у больных с рано начавшимися эпилептическими процессами (86 %). Такой тип решений наблюдался и у значительной части больных, перенесших тяжелые формы энцефалита (70 %).
В психическом состоянии этих больных, как правило, не отмечалось психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций, расстройств сознания); преобладали данные об их общем интеллектуальном снижении.
Эти больные могут правильно выполнить какую-нибудь несложную работу, если ее условия ограничены и жестко предопределены. Изменение условий вызывает затруднения и неправильные действия больных. В больничной обстановке они легко подчиняются режиму, принимают участие в трудотерапии, помогают персоналу; однако часто вступают в конфликты с окружающими, не понимают шуток, вступают в споры с другими слабоумными больными.
В некоторых случаях, при более выраженной степени заболевания больные затрудняются даже в объединении слов по конкретному признаку. Так, например, один из больных эпилепсией составляет следующую группу слов: петух, козел, собака, лошадь, кошка. Казалось бы, что им образована группа на основании обобщенного признака «животные», но больной тут же объясняет: «Вот у крестьянина собака, петух, козел — все это в хозяйстве; может быть, кошка ему не нужна, хотя нет, если есть собака может быть и кошка». Составленная им группа — это не группа «животные» вообще и даже не группа «домашние животные», а конкретные животные у конкретного хозяина, у которого может и не быть кошки. Иногда мы сталкивались с таким решением задачи, когда больные предлагали разделить предметы по признаку определенного вида производства: писчебумажного, хозяйственного, жестяно-скобяного и т. д.
Иногда предметы «сортируются» таким образом, что объединенными оказываются лишь ближайшие два предмета. Например, к столу присоединяется книга («у стола надо сидеть»); к дивану прикладывается книга («на диване хорошо читать»), тетрадь («может, написать нужно что-нибудь»), карандаш («пишут карандашом или ручкой, здесь ее нет»). Сама задача классификации больными не принимается.
Таблица 1
ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ НА КЛАССИФИКАЦИЮ ПРЕДМЕТОВ ПО ТИПУ КОНКРЕТНО-СИТУАЦИОННЫХ СОЧЕТАНИЙ
| Диагноз | Общее к-во больных | К-во больных, выполнивших задание по типу конкретно-ситуационных решений |
|---|---|---|
| Шизофрения | 155 | 14 (9,0)* |
| Эпилепсия | 50 | 43 (86,0) |
| Сосудистые заболевания головного мозга | 125 | 5 (4,0) |
| Травмы | 170 | 7 (4,1) |
| Олигофрения | 40 | 38 (95,0) |
| Энцефалиты | 30 | 21 (70,0) |
| Прогрессивный паралич | 30 | 11 (36,7) |
| Маниакально-депрессивный психоз | 15 | 2 (13,3) |
| Психопатия | 30 | - |
* В скобках указано количество больных в %.
Из табл. 1 видно, что операция классификации, в основе которой лежит выделение ведущего свойства предмета, отвлечение от множества других конкретных свойств, особенностей предметов, вызывает затруднения, и больные прибегают к ситуационному обоснованию групп.
Аналогичные результаты были выявлены у этой группы больных при выполнении задания по методу исключений. В табл. 2 приводится распределение решений по типу конкретно-ситуационных в этом эксперименте.
Так как один и тот же больной не всегда выполняет все 10 предложенных ему заданий по определенному типу, в таблице приведено общее число предложенных заданий и общее число конкретно-ситуационных решений для каждой группы больных. Наибольший процент таких решений обнаружился у олигофренов (87,5 %) и у больных эпилепсией (78,9 %), т. е. у тех больных, которые и задание на классификацию предметов выполняли по типу конкретно-ситуационных сочетаний (соответственно 95 и 86 % решений). Так, например, при предъявлении карточки, на которой изображены три пары часов и монет, один из больных этой группы не соглашается исключить деньги: «Нет, деньги не лишние. Во-первых, без денег не проживешь, потом ведь только на деньги можно купить часы». Когда же в процессе исследования экспериментатор объяснил, что монета здесь лишняя, больной серьезно протестовал и старался доказать общность часов и денег тем, что «и часы и деньги я могу в карман положить». Другой больной из этой группы при предъявлении предметов (термометр, часы, весы, очки) заявляет, что надо удалить термометр, так как он «нужен только больному человеку». Больная из этой же группы предлагает объединить часы, термометр и очки, так как «если человек близорукий, он смотрит на термометр и на часы через очки».
Таблица 2
ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ НА ИСКЛЮЧЕНИЕ ЛИШНЕГО ПРЕДМЕТА ПО ТИПУ КОНКРЕТНО-СИТУАЦИОННЫХ СОЧЕТАНИЙ
| Диагноз | К-во больных | Общее к-во предложенных заданий | К-во конкретно-ситуационных решений* |
|---|---|---|---|
| Шизофрения | 155 | 1550 | 230 (14,8)** |
| Эпилепсия | 45 | 450 | 355 (78,9) |
| Сосудистые заболевания головного мозга | 125 | 1250 | 350 (28,0) |
| Травмы | 160 | 1600 | 316 (19,8) |
| Олигофрения | 40 | 400 | 350 (87,5) |
| Энцефалит | 20 | 200 | 84 (42,0) |
| Прогрессивный паралич | 30 | 300 | 220 (73,3) |
| Маниакально-депрессивный психоз | 10 | 100 | 30 (30,0) |
| Психопатия | 30 | 300 | 50 (16,7) |
* В это число входит и отказ от выполнения задания.
** В скобках указано количество конкретно-ситуационных решений в %.
При предъявлении четырех предметов, из которых три относятся к источникам искусственного света (керосиновая лампа, свеча, электрическая лампочка) и один — естественного (солнце), больные часто выделяют в качестве лишнего предмета керосиновую лампу, объясняя, что сейчас она уже не нужна, «даже в самых глухих местностях проводится электричество». Другие больные по тем же мотивам считают лишней свечу.
В табл. 3 приведены некоторые типичные ответы больных, свидетельствующие о том, что больные оперируют такими свойствами вещей и устанавливают такие взаимосвязи, которые являются несущественными для выполнения задания.
Таблица 3
ТИПИЧНЫЕ ОТВЕТЫ БОЛЬНЫХ СО СНИЖЕНИЕМ УРОВНЯ ОБОБЩЕНИЯ В ЭКСПЕРИМЕНТЕ ПО МЕТОДУ ИСКЛЮЧЕНИЯ
| Предъявление картинки | Больной | Ответы больного |
|---|---|---|
| Лампа керосиновая, свеча, лампочка электрическая, солнце | К. (олигофрения) | Надо удалить свечу. Она не нужна, если есть лампочка |
| -""- | Д. (эпилепсия) | Не надо свечки, она быстро сгорает, она невыгодна, и потом уснуть можно, может загореться |
| -""- | С. (эпилепсия) | Не нужна лампа керосиновая, сейчас повсюду есть электричество. Может, и свечку удалить?.. Нет, ее нужно оставить, вдруг испортится электричество. У нас так бывает часто, тогда про запас нужна свеча |
| -""- | К-н (эпилепсия) | Если днем, то нужно удалить солнце, и без него светло, ну, а если вечером., (больной задумывается)… Вечером все равно нет солнца. Нет, неправильно, днем надо удалить свечу, оставить солнце, а вечером не надо солнца |
| Весы, часы, термометр, очки | К-н (эпилепсия) | Не нужен термометр. Здесь нет врача, здесь нет больницы |
| -""- | -""- | Не нужны весы. Они нужны в магазине, когда надо завешивать |
| -""- | С-в (олигофрения) | Удалить надо градусник, он только в больнице нужен |
| -""- | Р-в (эпилепсия) | Не знаю, все нужно. Часы для времени, градусник измерять температуру. Очки можно, если человек видит хорошо, но если он близорукий, то они нужны ему. Весы не всегда нужны, но тоже полезны в хозяйстве |
При более выраженной степени интеллектуального снижения больные не могут понять самого смысла предлагаемой задачи. Они не могут усвоить, что для исключения четвертого лишнего предмета необходимо объединение трех предметов по какому-то принципу, руководствуясь которым, надо противопоставить им четвертый. Сама умственная операция объединения и противопоставления оказывается им не под силу.
Нередко сразу же после ознакомления с инструкцией больные протестуют: «Здесь ничего лишнего нет, все предметы нужны». Так, больная Д. (результаты исследования которой приведены ниже) при предъявлении изображений ботинка, туфли, сапога и ноги заявляет: «Извините, здесь нет ничего лишнего. Это человеческая нога, на нее можно и туфлю, и ботинок, и сапог, и чулок надеть… Да, здесь чулок нет… Если женская нога, то туфля… А может, у нее нога больная — то ботиночки… Для мужчины сапог подходящий, я так сужу». Когда же экспериментатор предлагает исключить ногу, так как она является частью тела, а остальные три предмета представляют собой обувь, больная смеется: «Что это вы шутите, не понимаю? Разве можно ногу удалить? Если бы не было у человека ноги, то зачем ему нужна обувь?»
Другой больной (олигофрен) тоже не соглашается с предложением экспериментатора исключить ногу: «Здесь ведь только одна туфля, один ботинок и один сапог, пары нет. Так как же их одеть? Их скорее можно отбросить, а ногу уж обязательно оставить надо. Можно и с одной ногой, с костылем ходить можно, хоть и неудобно». Больные подходят к изображенным предметам с точки зрения их жизненной пригодности и не могут выполнить того теоретического действия, которого требует от них задача.
Невозможность выполнения задания в обобщенном плане, неумение отвлечься от отдельных конкретных свойств предметов связаны с тем, что больные не могут усвоить условности, скрытой в задании.
Особенно четко выступает такое непонимание условности при толковании испытуемыми пословиц и метафор.
Как известно, пословицы являются таким жанром фольклора, в котором обобщение, суждение передаются через изображение отдельного факта или явления конкретной ситуации. Истинный смысл пословицы только тогда становится понятным, когда человек отвлекается от тех конкретных фактов, о которых говорится в пословице, когда конкретные единичные явления приобретают характер обобщения. Только при этом условии осуществляется перенос содержания ситуации пословицы на аналогичные ситуации. Такой перенос сходен по своим механизмам с переносом способа решения одной задачи на другую, что особенно четко выступает при отнесении фраз к пословицам. Рассматривая проблему переноса, С.Л. Рубинштейн отмечает, что «в основе переноса лежит обобщение, а обобщение есть следствие анализа, вскрывающего существенные связи».
Исследованию понимания переносных значений посвящен ряд работ как отечественных, так и зарубежных авторов. Так, работами Л.С. Выготского, Ж. Пиаже показана взаимосвязь между пониманием переносных значений и уровнем образования понятий.
К. Шнейдер, Э. Гадлих, К. Гольдштейн установили, что больные с заболеваниями центральной нервной системы часто не могут понять переносного смысла пословиц и метафор. Экспериментальный материал, собранный этими учеными, представляет интерес, однако они рассматривали нарушение понимания переносного смысла как самостоятельный факт, придавали ему самодовлеющее значение, связывая это нарушение непосредственно с измененным значением слов. Между тем процесс непонимания переносного смысла пословиц неоднозначен. Больше того, редко наблюдаются факты полного непонимания переносного смысла. Как правило, оно бывает неполным, лишь частично измененным.
Затруднения в понимании переносного смысла предложений зависят не только от измененного значения слов, но и от других факторов (неадекватного отношения больного к поставленной перед ним задаче, измененной динамики мышления и т. д.). Не останавливаясь на всех этих факторах — о них будет идти речь в следующих главах, мы хотим здесь указать, что больные, которые не могли выделить обобщенный признак в опыте на классификацию предметов, часто не могут передать переносного смысла пословиц. «Куй железо, пока горячо» означает, по мнению одного из больных, что «железо нельзя ковать, когда оно холодное». Другой больной заявляет: «Железной рука не бывает. Если речь идет о протезе — его делают из дерева, а не из железа». Еще один больной при предъявлении пословицы «Не в свои сани не садись» говорит: «Зачем же в чужие сани садиться? Как же это? Нехорошо в чужие сани лезть!» Экспериментатор пытается объяснить, что эту пословицу можно применять и не в отношении саней. Больной не соглашается: «Как же это случилось, чтобы в чужие сани сесть? Может быть, кто задумался и по рассеянности не в своих санях уехал?» Экспериментатор: «Ну, а если человек не за свое дело взялся, можно применить эту поговорку?» Больной: «Нет, нельзя, тут ведь сани, а там какое-то дело». Лишь с большим трудом удавалось в некоторых случаях объяснить больному переносный смысл; однако при предъявлении следующей поговорки такой больной опять пытался передать лишь ее конкретное содержание. Вследствие того, что слово выступает для больных в его конкретном значении, они не могут осмыслить условность, которая кроется в поговорке.
В некоторых случаях отсутствие свободного охвата условного значения выражается в том, что, хотя больные способны понять переносный смысл, пословица кажется им недостаточно точной, не отражающей все фактически возможные жизненные случаи. Так, один больной не соглашается с пословицей «Шила в мешке не утаишь», заявляя: «Это не всегда так. Бывает же, что жулики скрываются, их не поймаешь. Я знаю такой случай». Другой больной заявляет по поводу поговорки «Волков бояться — в лес не ходить»: «Это неверная пословица. Иногда не нужно рисковать: эта пословица проповедует лихачество».
В данном случае больные в состоянии понять условный смысл пословицы, однако тот факт, что она не может быть применена ко всем жизненным случаям, мешает им признать ее правильность. Больные не могут отвлечься от того, что смысл пословицы может не совпадать с частными жизненными ситуациями. Следовательно, и в этих случаях выступает чрезмерная связанность суждений больных реальными жизненными фактами, неумение абстрагироваться от них, что приводит к непониманию условности содержания пословицы и метафоры.
Особенно четко выступает непонимание условности в опыте на опосредованное запоминание (метод пиктограмм). Сложность этого задания состоит в том, что рисунок не может (и не должен) отразить того обилия ассоциаций, которые могут актуализироваться при восприятии слова; необходимо отобрать лишь какую-нибудь из них, которая способна «стать» на место слова, а это возможно лишь при достаточном уровне обобщения.
Г.В. Биренбаум с помощью этой методики обнаружила у больных с грубыми органическими поражениями мозга преобладание конкретно-ситуационных связей; она указывает, что затруднение в правильном установлении условных связей было связано с нарушением образования понятий.
Проведенные нами исследования подтвердили эти данные. У описываемой группы больных этот эксперимент вызывал значительные трудности. Так, при необходимости найти рисунок для запоминания слова «развитие» больной К. говорит: «Какое развитие? Оно бывает разное: и развитие мускулов, и умственное развитие. Какое же вы хотите?» Этот же больной не может придумать рисунок для запоминания слов «тяжелая работа»: «Что вы называете тяжелой работой? Мне трудно было в школе задачи решать, а вам, вероятно, тяжело заниматься физическим трудом, вы слабая. Не понимаю, что нарисовать?» Другой больной затрудняется найти рисунок для запоминания словосочетания «больная женщина». Больной пытается нарисовать кровать, но сразу же заявляет, что этот рисунок не подходит, так как больная женщина не обязательно должна лежать: «У нее может быть грипп, и она его на ногах переносит». Тогда испытуемый решает нарисовать столик с лекарствами, но и это его не удовлетворяет: «Ведь не обязательно больная женщина лекарства принимает. Может быть, она лечится физиотерапией, может быть, у нее только зубы болят, а может быть, у нее роды… Хотя нет, роды не болезнь» и т. д.
Некоторые больные пытаются почти фотографически отобразить в рисунке жизненную ситуацию. Так, при необходимости запомнить выражение «веселый праздник» больной говорит: «Что же нарисовать? Надо бы гармонь, пляску или можно еще накрытый стол, бутылочки бы надо, ну и еду. Как это все изобразить? Я же не художник, да и художнику долго надо рисовать».
Исследуя больных с грубыми поражениями мозга, Г.В. Биренбаум отмечала в проведенной выше работе, что затруднения при выполнении этого задания столь велики, что иногда больные не могут остановиться на каком-нибудь определенном рисунке, так как ни один не передает достаточно полно и точно конкретное значение слова. Аналогичные факты наблюдались и у наших больных. Так, один из них хочет для запоминания слов «голодный человек» нарисовать хлеб, но тут же отвергает этот рисунок как неправильный: «У голодного человека-то ведь как раз и нет хлеба». Тут же он решает изобразить фигуру худого человека, но и этот рисунок его не удовлетворяет, ибо «ведь человек может быть худой не из-за голода, а из-за болезни».
Не будучи в состоянии понять условность, содержащуюся в задании, больные часто пытаются уточнить буквальный смысл слова. Так, больной, данные которого мы только что приводили, с раздражением упрекает экспериментатора: «Вы же мне не сказали, какой это голодный человек и почему он голодный: потому ли, что жертва стихийного бедствия, или потому, что он безработный в капиталистической стране, или он просто не успел покушать». Вместо обобщенного понятия «голодный человек» выступают разные представления о голодном человеке в разных ситуациях.
Приведем типичные примеры выполнения пиктограмм больными эпилепсией.
Больной А. Веселый праздник. Как же его изобразить? Ведь веселиться-то можно по-разному. Один любит в праздник в кино сходить — это для него веселье. Ну, другой — выпить… Это, конечно, нехорошо… Ну, немного со знакомыми, приятелями так… для другого веселье в том, что он погуляет в кругу своей семьи, с детками там, или в цирк с ними сходит. Как же это изобразить? Ну, а можно иначе подойти, с точки зрения общественной. Есть всенародные праздники, для всех, ну, например, Первое мая. Демонстрацию изобразить, тогда надо много флагов (больной рисует флаг, но не удовлетворяется). Один флаг недостаточно, надо много флагов, толпу, но я не умею рисовать…
Темная ночь. Как изобразить, чтобы видно было, что, во-первых, ночь и что темная, во-вторых. Можно луну нарисовать, но тогда ведь светло… Ну, конечно, когда не полнолуние, а только полумесяц, тогда не светло. Но все-таки это не покажет мне, что именно темная ночь. Нарисую я тучу (штрихует). Но ведь тучи бывают не только ночью, они собираются и днем, или перед грозой собираются черные тучи, становится темно. Вот Тургенев описывал хорошо грозу, кажется, в «Записках охотника», но ведь это не обозначает ночи. Лучше я изображу лампу, она зажигается ночью. Правда, часто ее зажинают и вечером, в сумерках… Многие зажигают в сумерки, хотя это вредно для глаз — я так не делаю, я и сумерничать люблю. Что же изобразить, чтобы запомнить «темная ночь»?.. Я нарисую луну и лампу. Луна — для ночи, а лампа — для того, чтобы запомнить, что она темная. Но это не так, не нравится мне то, что я рисую. Ведь это все не то, как говорится…
Тяжелая работа. Ну, уж это совсем нельзя изобразить, ведь мало ли что может быть тяжелой работой? Для одного математика тяжела. Я ее никогда не любил, она мне никогда не давалась. А другому литература не дается… А вот бывает, что слабому человеку физическая работа тяжела. Мало что может быть тяжело… Изображу камни — камни ворочать тяжело. Хотя сейчас есть подъемные краны, ими можно подымать тяжести… Нет, камни не надо рисовать, лучше я молот изображу, как в кузнице, но сейчас их нет, молотобойцев, это тоже сейчас при помощи технических приспособлений делается. Не знаю, доктор, как… Ну, пусть будет и камень и молот.
Больной К-в. Сомнение. Как сделать, в чем можно сомневаться? Ведь можно в людях сомневаться, можно сомневаться в том, что не знаешь, какое решение принять. Слабовольные люди часто сомневаются. Можно сомневаться и в вещах. Вот купишь вещь, например материал на костюм или платье. Как знать, чистая ли шерсть или нет? Видите, как можно сомневаться по поводу скольких вещей, а вы хотите, чтобы я так сразу и изобразил. Для этого надо обладать талантом, надо уметь все это изобразить, а одним каким-нибудь рисунком невозможно это сделать, я так не согласен.
Таким образом, сопоставление данных, полученных с помощью различных методов (классификация предметов, метод исключения, объяснение пословиц и метод пиктограмм), обнаружило у больных эпилепсией, энцефалитом и у олигофренов нарушение процесса обобщения: конкретно-ситуационный характер их суждений, непонимание переноса, условности. Эти больные были объединены в группу больных, у которых нарушение мышления квалифицировалось как снижение уровня обобщения.
Снижение уровня обобщения обнаружилось не только при выполнении описанных экспериментальных проб, требовавших более или менее сложной аналитико-синтетической деятельности, но и при актуализации ассоциаций.
Ассоциативный эксперимент, проведенный с больными этой группы (30 больных эпилепсией и 20 олигофренов), обнаруживает необобщенный характер их ассоциаций. В 33,3 % случаев (всего было предъявлено 1050 слов) ответная реакция отсутствовала; само требование «отвечать любым словом» являлось для больных слишком условным заданием: «Стол есть стол, что же мне говорить?» 34,3 % ответных реакций больных являлись обозначением функции или признака предмета («карандаш — писать»; «ягода — красная»), 11,4 % ответов были синонимами предъявленного слова и лишь 21 % ответов носил адекватный характер.
Для иллюстрации всего вышесказанного о мышлении больных описываемой группы (снижение уровня обобщения) приведем выписки из истории болезни и данные экспериментально-психологического исследования нескольких больных.
Больной Д. (доктор Я.И. Чехович), 1921 г. рождения. В возрасте 11 месяцев перенес менингоэнцефалит. Развивался с задержкой. Учился во вспомогательной школе, специальности не получил. С 16 лет начал работать подсобным рабочим. Физический труд любит, исполнителен, старателен. Легко раздражается, вступает в конфликты. Отмечаются вспышки психомоторного возбуждения с импульсными поступками (рвет на себе белье, выбрасывает вещи из окна), в связи с чем был неоднократно стационирован в больницу.
Больной правильно ориентирован в месте и времени, суетлив, многоречив, стереотипно повторяет одни и те же фразы, вступает в конфликты с больными, плохо подчиняется режиму отделения, однако участвует в трудовых процессах.
В опыте «классификация предметов» больной не сразу понимает инструкцию («Они же все разные»), пытается сосчитать карточки. После дополнительного объяснения экспериментатора в одну группу кладет изображения телеги и лошади, в другую — врача и термометр, говоря: «Пускай он измерит температуру». В третью группу относит шкаф, кастрюлю, свеклу: «Это все можно варить в кастрюле и поставить в шкаф». Цветок он объединяет с жуком и птичкой, поясняя: «Надо жука посадить на цветок. Птицы кушают жуков, но этот слишком большой… Я видел, как птицы кормят своих птенцов». Платье он объединяет с уборщицей: «Она его будет носить». Лису, медведя и дерево объединяет в одну группу: «Эти живут в лесу». Экспериментатор пытается помочь больному установить более общие связи между предметами, но безуспешно. Так, предложение объединить в одну группу кошку и собаку больной отвергает: «Они не живут мирно». Точно так же больной не соглашается объединить в одну группу рыбу, лисицу, волка и козу: «Нет, так нехорошо. Рыба плавает, лиса и волк живут в лесу, а коза бегает по двору. Их нельзя объединить». Больной не в состоянии объединить карточки по обобщенному признаку, он руководствуется при выполнении задания сугубо конкретными и частными признаками.
В опыте на раскладывание картинок в последовательном порядке больной описывает детали каждой отдельной картинки, не увязывая их в одно целое: «Здесь сломалась телега, а здесь (картинка № 4) чинят; здесь человек гуляет (показывает на картинку № 2, изображающую возчика, идущего в деревню за помощью). Здесь едет телега (картинка № 5)».
Экспериментатор. Где начало рассказа?
Больной. Вот начало (показывает на картинку № 1), сломалось колесо.
Экспериментатор. Где продолжение?
Больной. Вот чинят (№ 4).
Экспериментатор. А потом?
Больной. Вот идет с топором… Вероятно, лес рубит (№ 3).
Экспериментатор. Куда едет возчик?
Больной. Рубить деревья.
Экспериментатор. А может, в деревню за помощью?
Больной. Да, тогда это будет вторая картинка. Точно.
Больной кладет после первой картинки вторую, потом четвертую, затем обращается к третьей картинке, где изображен возчик, возвращающийся с помощником. Только после наводящих вопросов экспериментатора больному удается разложить картинки в правильном порядке.
Больной долго не понимает инструкцию в ассоциативном эксперименте: «Стол и есть стол, что же тут еще сказать?» После дальнейших разъяснений и приведенных примеров больной приступает к выполнению задания. Ответные реакции больного (табл. 4) представляют собой либо определение слова-раздражителя («воздух» — «чистый»), либо его непосредственную функцию («лампа» — «зажигают», «хлеб» — «едят»). Из 21 ответной реакции 3 являются определением, 7 — обозначением функций предметов; 10 ответных реакций обозначают повторение слова-раздражителя («падение» — «падать», «брат» — «брат есть брат»). Следовательно, ассоциации больного носят необобщенный характер, их диапазон узок. Ограниченность диапазона ассоциаций особенно отчетливо выступает при повторном предъявлении тех же слов-раздражителей с инструкцией отвечать иным словом, чем при первом предъявлении. Как видно из табл. 4, наш больной реагирует либо теми же словами, что и при первом предъявлении, либо его ответы являются повторением слова-раздражителя. Лишь в пяти случаях он реагировал другим словом (при этом одно из них является синонимом слова-раздражителя: «звонок» — «колокольчик»).
Понимание метафор и пословиц у больного затруднено. При предложении объяснить метафору «Золотая голова» больной говорит: «Золотой головы не бывает, это только на памятнике может быть позолоченная голова». Пословицу «Куй железо, пока горячо» больной объясняет следующим образом: «Если железо холодное, оно не мягкое, его нельзя ковать: из него не сделаешь подковы для лошадей». На вопрос экспериментатора, можно ли такую поговорку применить к врачам, больной отвечает: «Нельзя. Врач лечит, а не кует, он не кузнец».
Таким образом, и данные этой экспериментальной пробы показывают, что больной не в состоянии отвлечься от конкретных, привычных связей и отношений между предметами.
Таблица 4
ДАННЫЕ АССОЦИАТИВНОГО ЭКСПЕРИМЕНТА
(больной Д.)
| Слово-раздражитель | Первое предъявление | Второе предъявление* | ||
|---|---|---|---|---|
| латентный период (с) | ответная реакция | латентный период (с) | ответная реакция | |
| Хлеб | 1,5 | Едят | 1,5 | Булка |
| Лампа | 2,5 | Зажигают | 2 | Зажечь |
| Пение | 2 | Хорошее | 2,5 | Хорошее |
| Колесо | 2,5 | Вертится | 2,5 | Вертится, оно круглое |
| Красота | 3,5 | Красивая | 2,5 | Хорошая |
| Война | 2,5 | Война | 2 | Война, война |
| Красный | 1,5 | Цвет | 2 | Темно-красный |
| Воздух | 2,5 | Чистый | 2,5 | Воздух… не знаю |
| Голубой | 2,5 | Цвет | 2,5 | Цвет |
| Звонок | 3,5 | Звенит | 4,5 | Колокольчик |
| Гора | 1,5 | Высокая | 2,5 | Высокая, нет, ну, колпак |
| Луна | 2,5 | Месяц | 2,5 | Месяц, ну, полумесяц |
| Брат | 2 | Брат есть брат | 3,5 | Брат, родной брат |
| Лечение | 1,5 | Вылечить | 2,5 | Лечить, да, лечение хорошее |
| Топор | 2,5 | Топор, колун | 3,5 | Топор, топорище |
| Падение | 2,5 | Падать | 5 | Не знаю |
| Голова | 1,5 | Болит | 3,5 | Голова |
| Бежать | 2,5 | Быстро | 3,5 | Бежать, ходить |
| Ягода | 2,5 | Малина | 3,5 | Клюква |
| Шуметь | 2 | Громко | 2,5 | Кричать |
| Глубина | 2,5 | Глубоко | 3,5 | Не знаю |
* Инструкция: «Отвечайте не тем словом, которым ответили раньше».
Для иллюстрации приведем еще одну выписку из истории болезни и данные психологического исследования.
Больная С. (доктор А.С. Ремезова), 1905 г. рождения. Диагноз эпилепсия. В трехлетнем возрасте перенесла ушиб головы. В школе училась с трудом и мало. В 15-летнем возрасте появились судорожные припадки с потерей сознания, которые постепенно учащались, резко стала слабеть память, сообразительность. С 1941 г. в связи с ухудшением состояния периодически стационировалась в психиатрическую больницу, получала лечение люминалом, последний раз в 1952 г. В отделении больная вяла, молчалива. В движениях и ответах медлительна. Запас слов беден, круг интересов снижен. С персоналом угодлива, иногда раздражительна, злобна. Наблюдались частые эпилептические припадки (приблизительно раз в неделю) с судорогами и потерей сознания, которые заканчивались сном.
Патофизиологическое исследование (проведенное СМ. Павленко) обнаружило непрочность дифференцировочной реакции, явления последовательного торможения, слабость раздражительного процесса и ослабление внутреннего торможения.
При предъявлении задания на классификацию предметов больная долгое время не может осмыслить инструкцию, подолгу рассматривает карточки. Берет в руки изображение гуся и говорит: «Здесь такого больше нет, это гусак, больше гусаков нет» (откладывает карточку в сторону). Берет карточку с изображением моркови: «Это морковка… Ишь ты, какая красивая коротель, больше таких нет». Экспериментатор предлагает положить морковь в одну группу со свеклой, больная протестует: «То морковка, в это свекла-бурак; они разные». Подумав, продолжает: «Можно из них борщ варить, капусту туда». Ищет карточку с капустой: «Ее нет». Экспериментатор повторяет инструкцию еще раз, предлагая объединить подходящие предметы в одну группу. Больная кладет корову с козой, говоря: «Они вместе пасутся». Экспериментатор предлагает положить туда же медведя, больная испуганно возражает: «Что вы, он съест ее». Предложение экспериментатора объединить в одну группу кузнеца и уборщицу больная принимает: «Пусть их, это муж и жена, а где детки?» Ищет среди карточек, находит лыжника: «Это их сынок».
Задание на установление последовательности событий выполнялось следующим образом. Больная держит в руках картинку № 3, говорит: «Идут, а этот (показывает на картинку № 5) едет в лес. Знать, хотели ехать за дровами, поехали, а этот остается, этот домой хочет ехать». Берет в руки картинку № 4: «Здесь сломалось колесо». Разглядывает картинку № 1: «Много мешков наложили». Экспериментатор повторяет инструкцию. Больная обращается к картинке № 4 и говорит: «Дяденька поехал куда-то». Раскладывает картинки в следующем порядке: № 5, 3, 4, 2, 1; объясняет: «Дяденька поехал куда-то, на дороге увидел вроде что-то… Колесо свалилось… Потом побежал… Молоток, знать, понадобился… А этот (картинка № 1) стережет, чтобы не стащили. Синий побежал, а этот, в красной рубашке, остался. И куда он бежит?.. А колесо-то так и валяется… Муки-то много погрузили, вот и сломалась телега… Не посмотрели, не по-хозяйски».
Данные ассоциативного эксперимента (табл. 5) выявляют ограниченный, элементарный характер ассоциаций у больной.
Таблица 5
ДАННЫЕ АССОЦИАТИВНОГО ЭКСПЕРИМЕНТА
(больная С.)
| Слово-раздражитель | Первое предъявление | Второе предъявление* | ||
|---|---|---|---|---|
| латентный период (с) | ответная реакция | латентный период (с) | ответная реакция | |
| Хлеб | 2 | Хлебушек | 2 | Бумага |
| Лампа | 2,5 | Свет | 2,5 | Светить |
| Пение | 2,5 | Хорошее | 3,5 | Петь |
| Колесо | 1,5 | Круглое колесико | 3 | Колесо… не знаю |
| Красота | 3,5 | Не знаю | 3 | Не знаю |
| Война | 3,5 | Воюют | 5 | Молчит |
| Красный | 3 | Цвет | 2 | Цвет голубой |
| Воздух | 5,5 | В комнате | 5 | Воздух есть такой |
| Голубой | 1,5 | Синий | 2,5 | Голубой |
| Звонок | 8 | Звенит | 3 | Веселый |
| Гора | 3,5 | Гора высокая | 4 | Высокая |
| Луна | 3,5 | Круглая | 3,5 | Луна, солнце |
| Смех | 8 | Хохочут | 3,5 | Хохочут |
| Брат | 2 | Родной | 2,5 | Сестра |
| Лечение | 3,5 | Лечат больных | 5 | Не знаю |
| Топор | 5 | Дрова колют | 4 | Острый топор |
| Голова | 3 | Болит головушка | 4,5 | Голова |
| Бежать | 3,5 | Бежать | 3 | Стоит |
* Инструкция: «Отвечайте не тем словом, которым ответили раньше».
В основном ее ответные реакции представляют собой либо весьма элементарное определение слова-раздражителя («пение» — «хорошее»; «колесо» — «круглое»), либо эхолалии («бежать» — «бежать»; «шуметь» — «шум»). При повторном предъявлении слов-раздражителей больная отказывается от ответа, часто же ограничивается повторением слова-раздражителя либо реагирует предыдущим ответом.
Больной К. (доктор Я.И. Чехович), 1917 г. рождения. Диагноз: параинфекционный энцефалит. Галлюцинаторно-параноидный синдром.
Больной родился недоношенным. В раннем детстве часто болел (перенес воспаление легких, дважды — дифтерит). Ходить и говорить начал с опозданием. Уже с раннего детства стало заметным умственное отставание. Учился во вспомогательной школе. С детства подвергался насмешкам со стороны детей, не мог себя защитить. Всегда медленно двигался, медленно думал. В дальнейшем все попытки устроить больного на работу были неудачными из-за крайне медленных темпов работы, хотя больной делал все очень тщательно. С 1944 г. работал в переплетной мастерской дневного стационара психоневрологического диспансера. В конце апреля 1950 г. после гриппа начал высказывать бредовые идеи преследования, слышал голоса «которые грозили его убить, куда-то вызывали». Испытывал сильный страх, особенно ночью, появлялось возбуждение.
Неврологический статус. Симптом Гордона (слева). Экзофтальмус. Реакция на свет вялая. При конвергенции отклоняется кнаружи левый глаз. Асимметрия носогубных складок. Справа симптом Маринеско. Гипотония в конечностях. Коленные и ахилловы рефлексы справа живее. Пошатывание в позе Ромберга. Гипомимия. Тремор век, языка, пальцев рук. Саливация.
Психическое состояние. Медлителен, назойлив. Обращается со стереотипными просьбами… О своих переживаниях рассказывает охотно. Убежден в том, что его преследует определенная группа лиц, с которыми он живет в одном доме. В больнице голосов не слышит, но думает, что некоторые больные «связаны с его врагами или друзьями». Запас знаний, приобретенный в школе для умственно отсталых, сохранен. Интересы крайне узкие.
В опыте на классификацию предметов больной спрашивает: «Сосчитать надо, да?» Экспериментатор: «Нет, считать не надо, надо разложить подходящие к подходящим». Больной смотрит не понимая. Тогда экспериментатор берет карточки с изображением слона и лопаты и говорит: «Вот ведь, например, слона и лопату не положишь в одну группу». Больной улыбается, радостно кивает головой. «Понимаю, надо животное к животному». Начинает раскладывать. Образует следующие группы: 1 — поросенок, лошадь («это животные»); 2 — кузнец, уборщица («люди»); 5 — фиалка, куст («цветы»); 6 — кошка и собака (молчит); 7 — шкаф, этажерка («это в комнате»). Не разложенными в группы остаются картинки: телега, самолет, жук, лопата, гусь. Далее опыт протекает следующим образом.
Экспериментатор (указывает на вторую группу). Как вы назовете эту группу?
Больной. Это животные.
Экспериментатор. Что можно туда положить?
Больной. Не знаю.
Экспериментатор. Положим туда гуся.
Больной. Нет, нельзя, он плавает.
Экспериментатор. Положим туда жука.
Больной. Нет, нельзя, это насекомое.
Экспериментатор. Тогда положим гуся и воробья вместе.
Больной. Нет, нельзя — гусь плавает, а птичка летает.
Экспериментатор. Но ведь гусь — птица?
Больной. Да.
Экспериментатор. Ну, тогда положим их вместе.
Больной. Нет, гусь плавает, а птичка летает, и она живет в лесу.
Экспериментатор. Ну, а медведя и лису можно положить вместе с кошкой и собакой?
Больной. Нет, нельзя. Кошка и собака живут дома, а медведь и лиса живут в лесу или в зоопарке, я их там видел.
Экспериментатор. Но ведь лиса и медведь тоже животные?
Больной. Да.
Экспериментатор. Это все будет группа животных. Давай положим их вместе.
Больной. Нет, они разные… Ну, давайте (неуверенно, тут же спохватывается). Это будет неправильно.
Экспериментатор. Ну, в стол можно положить к этажерке и шкафу?
Больной. Это можно.
Экспериментатор. Можно к телеге положить машину?
Больной. Нет, нельзя, они разные.
Экспериментатор. Ведь на телеге едут и на машине едут?
Больной. Если привязать телегу веревкой к машине, она будет ее тянуть, я видел так..
Остановимся на результатах выполнения задания «установление последовательности событий».
Больной начинает объяснять картинку № 3 (возчик с мастером идут за инструментом): «Вот они идут с топором. Вероятно, будут дрова рубить». Берет в руки картинку № 2: «А здесь он идет погулять. Видите, вот он пошел». На остальные картинки не обращает внимания. Экспериментатор повторно объясняет, что картинки надо разложить в последовательном порядке. Больной берет в руки четвертую картинку, заявляя: «Здесь сломалось колесо. Они подняли его, чинят его… А здесь (указывает на картинку № 3) они идут за дровами». Экспериментатор помогает больному, указывая, что на картинке № 2 изображено сломанное колесо. Больной соглашается («Да, сломанное»), но не делает никакого вывода и продолжает рассматривать картинку. Переходит к картинке № 4: «Здесь он едет куда-то, а здесь стоит мужчина». Потом, рассматривая, возвращается к картинке № 3 и заявляет: «Здесь чинят колесо». Смотрит на картинку № 1: «Починили, опять отвалилось». В результате получается такая последовательность картинок:
№ 5. «Разрубленная доска. Человек на телеге везет корзиночку».
№ 1. «Сломалась телега, откатилось колесо».
№ 4. «Здесь уже ремонт».
№ 2. «Опять откатилось».
№ 3. «Идут работники с топорами, наверное, дрова колоть».
Приведенные экспериментальные данные показывают, что больные не в состоянии выделить существенные признаки предметов, не могут раскрыть основные связи между ними. Когда больной Д. видит карточки, изображающие платье и уборщицу, у него возникает ассоциация: «Женщина носит платье». Ассоциации же «женщина — живое существо» или «платье — одежда», т. е. связи логические, не возникают.
Эта невозможность отвлечения от всей совокупности конкретных свойств и деталей предметов приводит к тому, что больные не могут правильно решить простейшую задачу, если она требует сопоставления этих свойств, оттормаживания одних, выделения других. Выполняя задание «установление последовательности событий» (поломка и починка колеса), больные руководствовались отдельными частными деталями картинки, не увязывая их. Так, больной Д. начинает сначала рассуждать по поводу упавшего колеса, но, увидев на следующей картинке мастера с топором, высказывает предположение о том, куда мастер направляется с топором: «Вероятно, в лес дрова рубить». Точно так же больная С. при предъявлении серии картинок, на которых изображено, как на мальчика, идущего через лес, нападают волки и как он влезает на дерево, заявляет: «Яблоки рвет, вот залез на дерево». Когда экспериментатор обращает внимание больной на снег и подсказывает, что зимой яблоки не растут, больная заявляет: «Да, действительно, как же я так?.. Зачем он залез на дерево?», но не исправляет ошибку. Любой раздражитель вызывает привычные частные ассоциации: мальчик влез на дерево, следовательно, рвет яблоки; в руках у человека топор — идет в лес дрова рубить. Отдельные детали не увязываются, не синтезируются, ситуация в целом не осмысливается. Возникающие у больных ассоциации обусловлены лишь отдельными, изолированными элементами предъявленной картинки. Смысловые взаимосвязи между элементами воспринимаемой больным ситуации не играют никакой роли в возникновении и течении ассоциации. Суждения больных о предмете не включают в себя всего того существенного, что действительно к нему относится. Поэтому познание больных неполное, несовершенное, скудное. Из-за этого чрезвычайно суженного круга ассоциаций, малого круга знаний и умений больные крайне ограничены в возможностях и могут действовать лишь при некоторых жестко предопределенных условиях. Так, например, один из подобных больных Т. (олигофрен) работал курьером, аккуратно выполнял возложенные на него обязанности. Когда однажды ему было поручено обойти всех сотрудников с листом, на котором они должны были расписаться, он ворвался на закрытое заседание, объясняя, что товарищ, докладывавший в это время, должен расписаться. Уговоры, что это может быть сделано позже, не помогли, заседание было прервано, ибо Т. не уходил, плакал, твердил: «Мне поручено, чтобы все расписались». Изменившиеся условия ситуации не вызвали у больного изменения способа его действий.
Образец такого поведения приводится А.А. Токарским в его статье «О глупости». Речь идет о глупце из народной сказки, которого побили за то, что он смеялся во время пожара, внушив ему при этом, что огонь надо заливать водой. Когда глупец увидел на следующий день, как люди опаливали на костре свинью, он схватил ведро с водой, вылил на костер и снова был побит. Глупец, следовательно, усвоил лишь частный наказ, что огонь надо заливать водой, но не понял того, что горение огня означает здесь нечто другое. А.А. Токарский правильно замечает при этом, что глупец усвоил наставление, запомнил его; но не усмотрел при этом существенно изменившихся условий. Основная характеристика глупости, по мысли А.А. Токарского, заключается «в несоответствии действия с требованиями действительности», а это несоответствие происходит потому, что глупец не в состоянии охватить своим восприятием все то, что происходит вокруг него. «Глупец, — замечает А.А. Токарский, — видит и слышит не то, что существует в действительности, а лишь малую часть его». Неумение различать два сходных случая и означает узость, необобщенность образовавшихся связей; это неумение исключает возможность ориентации в новых жизненных условиях. Чтобы применить тот или иной способ решения к данному конкретному случаю, необходимо проанализировать (по Токарскому, «увидеть») все признаки и обобщить их. Этого не сделал глупец из сказки, как это не делают и наши больные, применяющие неадекватный способ решения.
Резюмируя, можно сказать, что мыслительная деятельность подобных больных несовершенно отражает предметы, явления и их взаимосвязи, ибо полноценный процесс отражения объективных свойств и закономерностей вещей всегда предполагает умение абстрагироваться от конкретных деталей.
Искажение процесса обобщения. Нарушение процесса мышления, обозначенное нами как искажение процесса обобщения, является как бы антиподом только что описанного.
Если суждения описанных выше больных не выходят за пределы частных, единичных связей, то у больных, о которых сейчас будет идти речь, «отлет» от конкретных связей выражен в чрезвычайно утрированной форме. Больные в своих суждениях отражают лишь случайную сторону явлений, существенные же отношения между предметами мало принимаются во внимание, предметное содержание вещей и явлений часто не учитывается. Так, выполняя задание на классификацию предметов, они руководствуются чрезмерно общими признаками, неадекватными реальным отношениям между предметами. Например, больной М. объединяет вилку, стол и лопату по принципу «твердости»; гриб, лошадь и карандаш он относит в одну группу по «принципу связи органического с неорганическим».
Подобные выполнения задания мы обозначаем как бессодержательные или выхолощенные. Табл. 6 показывает, что чаще всего они встречаются у больных шизофренией (у 67,1 % обследованных больных), главным образом при галлюцинаторно-параноидной форме течения болезни, и у психопатов (33,3 %).
Таблица 6
ОШИБКИ ТИПА ФОРМАЛЬНЫХ, БЕССОДЕРЖАТЕЛЬНЫХ СОЧЕТАНИЙ ПРИ ВЫПОЛНЕНИИ ЗАДАНИЯ «КЛАССИФИКАЦИЯ ПРЕДМЕТОВ»
| Диагноз | К-во обследованных больных | К-во больных, выполнявших задание ошибочно |
|---|---|---|
| Шизофрения | 155 | 107 (67,1)* |
| Эпилепсия | 50 | 2 (4,0) |
| Сосудистые заболевания головного мозга | 125 | — |
| Травмы | 170 | 4 (2,4) |
| Олигофрения | 40 | — |
| Энцефалиты | 30 | 6 (20,0) |
| Прогрессивный паралич | 30 | — |
| Маниакально-депрессивный психоз | 15 | — |
| Психопатия | 30 | 10 (33,3) |
* В скобках указано количество ошибочных решений в %.
Подобные больные живут в мире своих бредовых переживаний, мало интересуются реальной обстановкой, пытаются к незначительным, обыденным явлениям подходить с «теоретических позиций». В беседе они способны затронуть вопросы общего характера, но часто не в состоянии ответить просто на конкретный вопрос. Речь больных носит вычурный характер. Так, например, говоря о шкафе, один такой больной называет его «ограниченной частью пространства»; рассказывая о товарище, которого он характеризовал как доброго человека, замечает: «Что такое добро и зло? Это определение относительно, положительное и отрицательное, как вопрос об электронах и вселенной.' Плохое — это качественная сторона, значит, надо хорошую. Но плохое может сойти за хорошее, противоположности не бывает».
В табл. 7 приведены наиболее показательные примеры того, как подобные больные выполняют задание на классификацию предметов. Они проводят ее либо на основании столь общих признаков (твердость, движение), что выходят за пределы содержательной стороны явлений, либо на основании чисто внешних, несущественных признаков (отверстие).
Особенно отчетливо бессодержательный, выхолощенный характер суждений больных определенной категории выступает при выполнении задания на составление пиктограммы. Так, один из больных рисует для запоминания слов «теплый ветер» два треугольника, для запоминания выражения «веселый ветер» — два кружка. Другой больной этой группы для запоминания слова «сомнение» изображает сома, для слова «разлука» — лук.
Таблица 7
ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ «КЛАССИФИКАЦИЯ ПРЕДМЕТОВ» ПО ТИПУ ФОРМАЛЬНЫХ, БЕССОДЕРЖАТЕЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ
| Предметы, объединенные в одну группу | Больные | Объяснение |
|---|---|---|
| Шкаф, кастрюля | М. (шизофрения, параноидная форма) | «У обоих предметов есть отверстие» |
| Автомобиль, ложка, телега | Г-н (шизофрения, параноидная форма) | «Ложку тоже двигают ко рту» |
| Жук, лопата | Г-н (шизофрения, параноидная форма) | «Лопатой роют землю, жук тоже роется в земле» |
| Цветок, ложка, лопата | Д-н (шизофрения) | «Это все предметы, вытянутые в длину» |
| Гусь, поросенок | К-в (психопатия) | «Гусь свинье не товарищ» |
| Лопата, лошадь | Э-н (шизофрения, параноидная форма) | «Начинается на букву л» |
| Часы, велосипед | М. (шизофрения) | «Часы измеряют время, а когда едут на велосипеде, измеряется пространство» |
Для больных со снижением уровня обобщения задания составить пиктограмму представляет трудность в силу того, что они не могут отвлечься от отдельных конкретных значений слова. Это же задание позволило выявить и другую группу больных, которые выполняют его с большей легкостью, так как могут образовать любую связь, безотносительно к содержанию поставленной перед ними задачи. Условность рисунка становится столь широкой и беспредметной, что она не отражает реального содержания слова; больные могут, не задумываясь, предложить любую схему в качестве условного обозначения слова.
В табл 8. приведены наиболее типичные образцы выполнения этого задания по типу бессодержательных, формальных связей.
Табл. 9 показывает, что подобные выхолощенные связи возникают у больных шизофренией при выполнении пиктограмм (64 %).
Бессодержательный характер умственной деятельности больных обнаруживается и в ассоциативном эксперименте. Так, эксперимент, проведенный с 50 больными шизофренией, показал, что адекватные ответы наблюдались в 30,4 % случаев (всего было предъявлено 1050 слов). Почти половину ответов (45,8 %) составляли ответы типа эхолалий («колесо» — «колесница»), ответы по созвучию («лечение» — «течение»; «топор» — «бор»), ответы типа речевых штампов («пожар» — «шумел пожар московский»; «цель» — «цель оправдывает средства»). Попадались и ответы типа экстрасигнальных («луна» — «яд»). Ответные реакции, обозначающие конкретную функцию предмета или его конкретные свойства, имели место лишь в 11,4 % случаев. Что же касается отказов от ответа (12,4 %), то они были вызваны не затруднениями, как это имело место у больных первой подгруппы (снижение уровня обобщения), а большей частью негативистическим отношением к заданию.
Таблица 8
ВЫПОЛНЕНИЕ ПИКТОГРАММ ПО ТИПУ ФОРМАЛЬНЫХ, БЕССОДЕРЖАТЕЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ
| Слова, предложенные для запоминания | Больные | Рисунки и объяснения |
|---|---|---|
| Развитие | М-в (шизофрения) | Две стрелки |
| Развитие | Од-в (шизофрения) | Веревка. «Она может развиваться» |
| Разлука | М-в (шизофрения) | Лук |
| Сомнение | Э-н (шизофрения) | Рыба. «Сом» |
| Сомнение | Сим-в (шизофрения) | Ком глины. «У Глинки есть романс „Сомнение“, пусть будет глина» |
| Девочке холодно | Р-в (шизофрения) | Два квадрата. «Два слова сказали» |
| Девочке холодно | К-в (шизофрения) | Точки и треугольник. «Означает снег… пусть треугольник будет девочка» |
| Печаль | К-в (шизофрения) | Печать. «Начинается на печ» |
| Печаль | Л-на (шизофрения) | Печка. «Начинается на п» |
Таблица 9
ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ «СОСТАВЛЕНИЕ ПИКТОГРАММ» ПО ТИПУ ФОРМАЛЬНЫХ, БЕССОДЕРЖАТЕЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ
| Диагноз | К-во больных | Общее к-во выполненных рисунков | К-во бессодержательных рисунков |
|---|---|---|---|
| Шизофрения | 150 | 1500 | 960 (64,0)* |
| Эпилепсия | 35 | 350 | 30 (8,6) |
| Сосудистые заболевания головного мозга | 105 | 1050 | 95 (9,0) |
| Травмы | 140 | 1400 | 80 (5,7) |
| Олигофрения | 10 | 100 | — |
| Прогрессивный паралич | 15 | 150 | — |
| Маниакально-депрессивный психоз | 10 | 100 | — |
| Психопатия | 30 | 300 | 99 (33,0) |
| Всего | 495 | 4950 | 1264 (25,4) |
* В скобках указано количество бессодержательных рисунков в %.
Преобладание формальных, случайных ассоциаций, уход от содержательной стороны задания создают основу для того бесплодного мудрствования, которое характеризует подобных больных и которое носит в клинике название «резонерство».
Эта особенность мышления подобных больных часто обнаруживается уже при самом простом умственном действии — описании сюжетных картинок. Больные не вникают в их конкретное содержание, а воспринимают их с точки зрения общих положений. Так, картинку, где изображена женщина, колющая дрова, один из таких больных описывает следующим образом: «Маленькая теорийка о назначении жизненных условий». Другой больной про эту же картинку говорит: «Здесь снято все для человека — это называется его жизненный путь»; третий больной объясняет: «Это женщина и ее судьба».
Симптом выхолощенного резонерства особенно отчетливо выступает при выполнении заданий, требующих словесных формулировок, например при определении и сравнении понятий (табл. 10, 11).
Таблица 10
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЙ БОЛЬНЫМИ С ИСКАЖЕНИЕМ ПРОЦЕССА ОБОБЩЕНИЯ
| Слова, предложенные для определения | Больные | Определения |
|---|---|---|
| Часы | О-в (шизофрения) | «Механический предмет, вид предметности или объект логики» |
| Часы | А-в (шизофрения) | «Импульс или пульс жизнедеятельности всего человечества» |
| Часы | З-на (шизофрения) | «Это измерительный по отношению к определенному свойству материи, как это в философии называется? Атрибут, что ли?» |
| Шкаф | М-в (шизофрения) | «Это вещь, относящаяся к неживой природе, она имеет прикладное значение для сохранения других материальных частиц» |
| Шкаф | А-в (шизофрения) | «Элемент жизненных условий» |
| Шкаф | Д-на (шизофрения) | «Предмет для обихода, это скопление атомов» |
| Лошадь | А-в (шизофрения) | «Существо, приближенное к взаимосвязи с людьми» |
| Лошадь | К-и (псхопатия) | «Это одушевленный предмет, он и сейчас необходим, хотя технический прогресс его изживает» |
| Лошадь | К-н (шизофрения) | «Это одушевленный предмет, нет, лучше сказать, явление, помогающее человеку» |
Таблица 11
СРАВНЕНИЕ ПОНЯТИЙ БОЛЬНЫМИ С ИСКАЖЕНИЕМ ПРОЦЕССА ОБОБЩЕНИЯ
| Слова, предложенные для сравнения | Больные | Высказывания больных |
|---|---|---|
| Дождь и снег | А-в (шизофрения) | «Предметы влажности отличаются перемещением некоторых веществ в отношении окружности земли» |
| Обман и ошибка | А-в (шизофрения) | «Соотношение пожизненности всего человечества, отброс частиц неживых веществ, а ошибки — нецелесообразность развития по отношению к жизни на земле» |
| Обман и ошибка | К-н (шизофрения) | «Обман — это безнравственное поведение, уродливость касательно производства, а ошибка — это тоже уродливость, но позволительная. Ее нужно исправить, и тогда это небезнравственное отношение к жизни» |
| Сани и телега | А-в (шизофрения) | «Видоизменение видимости» |
| Сани и телега | П-в (шизофрения) | «Эти оба слова с точки зрения грамматики являются существительными, но сани в единственном числе не бывают, не говорят „сань“, а телега бывает и в единственном числе» |
Еще резче этот симптом проявляется в опыте на объяснение пословиц. Больной Э. (более подробные данные о нем приведены ниже) подобным образом определяет смысл пословицы «Не все то золото, что блестит»: «Все же надо сказать, что блестит. Эта пословица отдельная, вернее сказать, она скоро изживет себя. Здесь происходит обесценивание золота как металла, это с точки зрения философской. Сущность не в золоте. Возможно, что другой металл, не столь презренный, как золото, блестит и приносит больше пользы человеку. Луч света, падая на стекло, блестит, это тоже может принести пользу… Ну, там всякие радиолучи… Ну, а в общем, не надо смотреть на человека и на его дела с чисто внешней стороны».
Несмотря на то что больному доступна операция переноса, его высказывания лишь частично касаются определения метафорического смысла. В основном же больной резонерствует по поводу обсуждаемого предмета, в данном случае по поводу «ценности» золота, по поводу социально-этической проблемы, связанной с золотом («золото — презренный металл» и т. д.).
Подобные резонерские высказывания обусловлены, очевидно, разными причинами. С одной стороны, слово выступает для больного в различных значениях; отбора смысла, адекватного для данной конкретной ситуации, не происходит. С другой стороны, сама задача, поставленная перед больным (в данном случае — отнесение фраз к пословицам), не направляет его мысли, он исходит из более общих «принципов».
Описывая подобные нарушения мышления у больных шизофренией, Ф.В. Бассин употребляет для их обозначения образное выражение «смысловой опухоли».
И.П. Павлов неоднократно отмечал, что пользование речью — это преимущество человека, но что оно вместе с тем таит в себе возможность отрыва от действительности, ухода в бесплодную фантазию, если за словом не стоят «ближайшие» проводники действительности. Логика течения мыслей должна контролироваться практикой, по образному выражению И.П. Павлова, «госпожой действительностью». Из-за отсутствия проверки практикой мыслительная деятельность больных становится неадекватной, их суждения превращаются, по выражению И.П. Павлова, в «умственную жвачку».
Возможно, этим объясняется и тот парадоксальный факт, что у подобных больных речь не облегчает выполнение задания, а затрудняет его; произносимые больными слова вызывают новые, часто случайные ассоциации, которые больными не оттормаживаются. Выполнив в реальном действии задание правильно, больные нелепо рассуждают по поводу него.
Этот факт проявляется в эксперименте на отнесение фраз к пословицам и метафорам; больные часто выбирают адекватную фразу, но при этом совершенно бессмысленно объясняют свой выбор и после объяснения аннулируют свое правильное выполнение.
Таким образом, при выполнении экспериментальных заданий больные сближают любые отношения между предметами и явлениями, даже если они не адекватны конкретным жизненным фактам. Реальные же различия и сходства между предметами не принимаются больными во внимание, не служат контролем и проверкой их суждений и действий и заменяются чисто словесными, формальными связями.
Для иллюстрации высказанных нами положений приведем несколько выписок из историй болезни и протокольные данные больных анализируемой подгруппы.
Больной П. (доктор Гоголева), 1927 г. рождения. Диагноз: шизофрения. До 1951 г. был практически здоров. Рос и развивался нормально. В школе и институте учился хорошо. В 1950 г. окончил ГИТИС. Вскоре дома начал рассказывать, что на работе «его травят», за ним следят какие-то люди. Стал агрессивен. Стационирован в больницу им. П.Б. Ганнушкина.
Психический статус. При поступлении ориентирован. Вял. Временами сам с собой разговаривает, нелепо жестикулирует, смеется. Иногда дурашлив, манерен, гримасничает. Временами возбужден, агрессивен, требует, чтобы его «отключили» от радиосети; говорит, что «голова его превращена в грандиозную приемно-передаточную станцию», что «окружающие знают его мысли». Видит какие-то «неясные сновидения» наяву. О своих переживаниях говорит крайне неохотно. Груб, злобен, напряжен. К своему состоянию относится без критики.
В опыте на классификацию предметов больной объединяет карточки следующим образом:
1. Лыжник и свинья; объясняет: «Это означает противоположность зимы и лета; зима — это мальчик на лыжах, а свинья — на зелени».
2. Карандаш и козел — «Обе картинки нарисованы карандашом».
3. Самолет и дерево — «Это небо и земля».
4. Кошка, стол и слива — «Кошка на столе и слива тоже на столе».
5. Тетрадь, диван, книга — «На диване можно заниматься».
6. Часы, велосипед — «Часы измеряют время; когда едут на велосипеде — тоже измеряется пространство».
7. Вилка, лопата, стол — «Это все твердые предметы, их нелегко сломать».
8. Кастрюля, шкаф — «Здесь есть отверстия».
На вопрос экспериментатора: «А может, можно по-другому разложить?» — больной отвечает утвердительно, разрушает прежние группы, складывает в одну группу куст, кастрюлю, козла, объясняя: «Все начинается на букву к».
Не менее своеобразен и способ выполнения больным задания на исключение лишнего предмета. Так, рассматривая карточку, на которой нарисованы три вида часов и монета, больной заявляет: «Здесь ничего неподходящего нет, это нужно уточнить. Если взять первую карточку, то у всех мера делимости — у них „неподходящести“ нет совсем. Каждый предмет служит для выполнения определенных функций. Если возьмем монету, то она служит мерой делимости, это принятое в человеческом сознании единое соизмерение чего-либо. Монета определяет ценность человеческого труда, часы определяют долготу». При необходимости выделить неподходящий предмет в группе «часы, весы, очки, термометр» больной заявляет: «Ведь с точки зрения философской все преходяще. Часы указывают на ускорение времени, на то, что все течет, все в движении, — их надо выделить».
При выполнении задания на определение понятия больной определяет слово «стол» следующим образом: «Стол — название непосредственно общежитейское. Предметы по отношению друг к другу будут считаться как бы мертвыми. По сравнению с природой можно сказать, что его делают из дерева, а дерево растет, оно существует в природе. Здесь оно погублено и несуществующее, стоящее неопределенным предметом, оно имеет в виду и качество и количество». Этим определением больной ограничивается, и, помимо того что «стол — мертвый предмет» и рассуждений о «загубленном дереве», он ничего не говорит по существу о предмете, который определяет.
Ассоциативный эксперимент выявляет большое количество ответов-штампов («пожар» — «шумел пожар московский»; «обман — презрение»).
Больной Э. (доктор Г.Я. Авруцкий), 1928 г. рождения. Э. развивался здоровым ребенком. Отличался замкнутостью, не участвовал в детских играх, был всегда капризным. В школу пошел с 8 лет, учился отлично. С 12—13-летнего возраста стал еще более замкнутым, не выносил общества людей. В годы войны жил в эвакуации в тяжелых бытовых условиях. По возвращении в Москву в 1945 г. обратил на себя внимание родственников: был очень замкнут, молчалив, пуглив, раздражителен. Поступил в железнодорожный техникум, но учиться не смог, несмотря на большие старания.
Неврологическое состояние: без отклонения от нормы.
Психическое состояние. Больной правильно ориентирован в месте, времени, окружающей обстановке. Несколько развязан, самоуверен. Движения резкие, угловатые, порывистые. Во время беседы в лицо собеседника не смотрит. Легко вступает в конфликт, на все вопросы отвечает свободно, без задержки. Речь быстрая по темпу, правильно построена, богата оттенками, плавными переходами, хорошо модулирована. Мимика адекватна. Пребыванием в больнице не тяготится, о родных не вспоминает, говорит, что не чувствует к ним привязанности. В отделении ничем не занят.
В опыте на классификацию предметов больной начинает правильно сортировать предметы на основании адекватного признака (люди, животные, растения), но вдруг останавливается и заявляет: «Но это я без аспекта, это обывательское деление, слепое, а ведь это же разные существа, со специфическими чертами. Надо под углом зрения актера смотреть, по принципу киносъемки надо, чтобы они смотрели друг на друга… Медведь может увидеть букашку, слон — лошадь, но рыбы он не увидит, но зато рыба, выплывая, может его увидеть. Хотя, кажется, глаза у рыбы иначе устроены… Как это называется в зоологии?» Больной рассуждает по поводу предметов с точки зрения «фотосъемки».
Экспериментатор просит найти другой принцип деления. Больной говорит: «Можно и так сделать — подойти с точки зрения философской, с точки зрения превращения неживой материи в живую. Вещи — продукт человеческого труда. Люди, животные, растения — продукт природы… Или еще правильнее все в одну группу поместить — все это природа».
В опыте на опосредованное запоминание (составление пиктограмм) больной образует следующие связи: для запоминания выражения «веселый праздник» рисует флаг, для слова «развитие» — две точки, большую и маленькую, для выражения «тяжелая работа» рисует круг («Это полет в стратосферу — трудное дело»). «Смелый поступок» долго обсуждает: «Что такое смелость? Это не одно и то же, что храбрость; храбрые люди обдумывают свои поступки, а смелые…» Больной думает и перестает выполнять задание. При предъявлении выражения «веселый ужин» больной говорит: «Ужин — это поглощение неорганической материи органическим существом; хотя и пища — органическая материя». Рисует кружки и стрелку: «Кружки — это материя, а стрелка — это переход одного вида материи в другую». Больной прерывает свои рассуждения: «Ну, если подойти с точки зрения актерской, надо вкусный ужин лишь символически изобразить».
Для запоминания слов «теплый ветер» больной рисует два четырехугольника и треугольник, объясняя: «Это два понятия: прилагательное и существительное. Конечно, с точки зрения режиссерской тут надо было бы другое изобразить, но ведь я не могу этого сделать».
В опыте на объяснение смысла пословиц больной легко и правильно справляется с заданием, приводит правильные примеры, но в варианте этого эксперимента, где ему приходится подбирать фразы к пословицам, допускает ошибки. Так, к пословице «Не все то золото, что блестит» (смысл которой больной правильно объясняет) он относит фразу «Золото тяжелее железа», объясняя: «По принципу отрицания: в пословице отрицается ценность другого блестящего металла, во второй фразе отрицается сравнение тяжести золота и железа».
Ассоциативный эксперимент обнаруживает сочетание адекватных ответных реакций с ответами типа привычных речевых шаблонов («падение» — «с пьедестала», «луна» — «как эта глупая луна»).
Приведенные экспериментальные данные показывают, что в мышлении больных описываемой подгруппы доминируют словесно-логические связи, которые не контролируются непосредственно данными, конкретными отношениями и недостаточно опираются на чувственные представления. Больные могут усвоить задания, требовавшие обобщения, они были в состоянии выделить общий признак, отвлечься от конкретных значений слов, но тот временный «отлет» от конкретных значений, который присущ всякому обобщению, приобретал у них утрированный, подчас гротескный характер.
Не только отдельные детали, но и более существенные отношения отступают на задний план, все многообразные, конкретные, полнокровные связи не учитываются. Мышление больного недостаточно адекватно отражает конкретное содержание вещей и явлений.
О нарушении мышления у больных шизофренией писал Л.С. Выготский. На основании приведенных им экспериментальных исследований он высказал предположение, что у них наблюдается распад функции образования понятий — последние снижаются до уровня комплексов, т. е. конкретных смыслообразований, и что в основе этого лежит изменение значения слов.
Соглашаясь с Л.С. Выготским в том, что у больных шизофренией часто может обнаруживаться изменение значения слов, мы хотим развить это положение, поскольку в этих случаях речь идет о снижении понятий до уровня комплексов. Ведь комплекс, в понимании Л.С. Выготского, означает обобщение явлений на основании конкретных связей, конкретных представлений. Но, как показали наши эксперименты, это имеет место лишь у весьма ограниченной части шизофреников. В большинстве случаев нарушение процесса обобщения происходит не потому, что больные оперируют конкретными связями, а, наоборот, потому, что в их мышлении доминируют, как мы говорили выше, связи, неадекватные конкретным отношениям. В наших работах, в работе Г.В. Биренбаум указывается, что нарушение понятий у больных шизофренией носит своеобразный характер. Даже в тех случаях, когда их суждения конкретны, они не только отражают конкретные отношения между явлениями или предметами, а, скорее, означают сближение, сгущение отдельных случайных сторон предметов и явлений. (Мы тогда обозначили этот факт как «лабильность, недифференцированность структуры слова».) Это сближение происходит не только из-за нарушений понятий, но и потому, что у больных утрачивается направленность на объективное содержание задания, потому, что они часто выполняют поставленную перед ними задачу (не только экспериментальную, но и жизненную), исходя из особых установок, часто неадекватных в отношении данной ситуации. Иными словами, резонерские суждения больного определяются не столько нарушением его понятий, сколько стремлением подвести любое незначительное явление под определенную «концепцию».
Нарушение личностного компонента мышления. В клинике психических заболеваний наблюдаются нарушения мышления, обусловленные нарушениями личности. К ним можно отнести разноплановость мышления, нарушение критичности и саморегуляции.
Мышление является сложной саморегулирующей формой деятельности. Оно определяется целью, поставленной задачей. Существенным этапом мыслительной деятельности является сличение получаемых результатов с условиями задачи и предполагаемыми итогами. Для того чтобы этот акт сличения выполнялся, человеческая мысль должна быть активной, направленной на объективную реальность. Утеря целенаправленности мышления приводит не только к поверхностности и незавершенности суждений, но и к тому, что мышление перестает быть регулятором действий человека.
Связь нарушения мышления с изменением мотивационной сферы наблюдается при разных формах душевных болезней. Уже при анализе того вида патологии мышления, который мы называли «искажением уровня обобщения», можно, по существу, говорить о нарушении мотивационного компонента мышления. Как отмечалось, больные, у которых выступило подобное нарушение, опирались в своих суждениях на признаки и свойства, не отражавшие реальные отношения между объектами.
Особенно четко такие нарушения выявились при некоторых экспериментальных пробах, требовавших выделения и отбора признаков, на основе которых возможен синтез и обобщение (например, при разных вариантах классификации объектов). Мы приводили способы классификации объектов подобными больными, когда ложка могла быть объединена с автомобилем «по принципу движения», шкаф объединялся с кастрюлей, потому что у «обоих есть отверстия». Нередко предметы объединялись на основании их окраски, расположения в пространстве или стиля рисунка. Подобная повышенная облегченная актуализация формальных ассоциаций, неадекватных сближений была выявлена и другими исследователями. Так, Ю.Ф. Поляков и Т.К. Мелешко приводят пример, когда больной видит сходство между карандашом и ботинком в том, что «оба оставляют след». Описывая подобные явления, они объясняют их тем, что случайные, маловероятные связи актуализируются у больных с такой же частотой, как и упроченные. Это положение правильно. Следует, однако, разобраться в том, что представляют собой в психологическом отношении понятия «существенные», «упроченные», «значимые» или, наоборот, случайные признаки или свойства предметов.
Значимым, существенным является для человека то, что приобрело смысл в его жизнедеятельности. Не частота появления того или иного признака или свойства предмета делает его значительным или существенным, а та осмысленность, та роль, которую этот признак сыграл в жизни человека. Существенность признака и свойства, значимость самого предмета или явления зависят от того, какой смысл они приобрели для него. Явление, предмет, событие могут в разных жизненных условиях приобретать разный смысл, хотя знания о них остаются те же. А.Н. Леонтьев прямо указывает, что явление меняется со стороны «смысла для личности».
Вместе с тем значение вещей, совокупность наших знаний о них остаются устойчивыми. Несмотря на то что личностная направленность и содержание мотивов могут оказаться различными, основная практическая деятельность формирует устойчивость предметного значения вещей.
Наше восприятие мира всегда включает в себя и смысловое отношение к нему, и его предметно-объективное значение. При известных обстоятельствах превалирует то одна, то другая сторона, но обе они слиты в гармоническом единстве.
Конечно, изменение эмоций, сильные аффекты могут и здорового человека привести к тому, что предметы и их свойства начнут выступать в каком-то измененном значении. Однако в экспериментальной ситуации, как бы она ни была значима для больного, объекты выступают в своей однозначной характеристике. Посуда всегда выступает как посуда, а мебель — как мебель. При всех индивидуальных различиях — разнице в образовании, при всей разнородности мотивов, интересов — здоровый человек при необходимости классифицировать объекты не подходит к ложке как «движущемуся предмету». Операция классификации может проводиться в более или менее обобщенном плане, но предметное значение объекта, с которым человек совершает ту или иную операцию, остается устойчивым. Поэтому признаки, на основании которых проводится операция классификации, актуализирующиеся при этом свойства предметов носят в известной мере характер стандартности и банальности. У ряда больных шизофренией эта устойчивость объективного значения вещей нарушилась.
Конечно, и у них вырабатывались общие (по сравнению с нормой) знания о вещах и явлениях. Они едят ложкой и в качестве средства передвижения используют троллейбус; применительно к выполняемой интеллектуальной задаче — классификации предметов — эти же больные могли отнести ложку к категории посуды или шкаф к категории мебели, но одновременно с этим ложка могла выступить и как объект «движения». Наряду с актуализацией обычных, обусловленных всей прошлой жизнью свойств признаков, отношений между предметами и явлениями могли оживляться и неадекватные (с точки зрения нормальных представлений о мире) связи и отношения, которые приобретали смысл лишь благодаря измененным установкам и мотивам больных. То единство, в которое включалось значение предмета и смысловое отношение к нему, терялось благодаря изменению в сфере мотивов и установок. Особенно ярко выступало нарушение личностного компонента в том виде нарушений мышления, который мы охарактеризовали как «разноплановость мышления».
Разноплановость мышления. Нарушение мышления, обозначенное как «разноплановость», заключается в том, что суждения больных о каком-нибудь явлении протекают в разных плоскостях. Больные могут правильно усваивать инструкцию. Они могут обобщить предлагаемый им материал; актуализируемые ими знания о предметах могут быть адекватными; они сравнивают объекты на основании существенных, упроченных в прошлом опыте свойств предметов. Вместе с тем больные не выполняют задания в требуемом направлении: их суждения протекают в разных руслах.
Речь идет не о том всестороннем, свойственном мышлению здорового человека подходе к явлению, при котором действия и суждения остаются обусловленными целью, условиями задания, установками личности.
Речь идет также не о тех колебаниях уровня и содержания суждений, возникающих как результат измененной динамики мышления. Как мы говорили выше, при непоследовательности суждений больные на какой-то отрезок времени лишаются возможности правильно и адекватно рассуждать. Однако это не представляет собой утерю целенаправленности мыслительной деятельности как таковой. Действия больного адекватны цели и условиям, поставленным экспериментатором (например, больной оставляет обобщенный способ решения и начинает объединять объекты на основании конкретного признака), но его действия проводятся в плане классификации: он объединяет предметы на основании свойств, признаков самих предметов. При разноплановости мышления сама основа классификации не носит единого характера. Больные объединяют объекты в течение выполнения одного и того же задания то на основании свойств самих предметов, то на основании личных вкусов, установок. Процесс классификации протекает у больных в разных руслах.
Приводим для иллюстрации некоторые примеры больного Г-на (шизофрения, параноидная форма).
Таблица 12
ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ «КЛАССИФИКАЦИЯ ПРЕДМЕТОВ»
(больной Г-н с «разноплановостью» мышления)
| Предметы, объединенные больным в группы | Объяснение больного |
|---|---|
| Слон, лошадь, медведь, бабочка, жук и другие животные | Животные |
| Самолет, бабочка | Группа летающих (бабочка изъята больным из группы животных) |
| Лопата, кровать, ложка, автомобиль, самолет, корабль | Железные. Предметы, свидетельствующие о силе ума человеческого (самолет изъят из группы летающих) |
| Цветок, кастрюля, кровать, уборщица, пила, вишня | Предметы, окрашенные в красный и синий цвета |
| Слон, лыжник | Предмет для зрелищ. Людям свойственно желать хлеба и зрелищ, об этом знали древние римляне |
| Шкаф, стол, этажерка, уборщица, лопата | Мебель. Это — группа выметающих плохое из жизни. Лопата — эмблема труда, а труд не совместим с жульничеством |
| Цветок, кусты, деревья, овощи и фрукты | Растения |
| Стакан, чашка, кастрюля | Посуда |
Из приведенной таблицы видно, что больной Г-н выделяет группы то на основании обобщенного признака (животные, посуда, мебель), то на основании материала (железные), цвета (картинки окрашены в красный и синий цвета). Другие предметы объединяются на основании моральных и общетеоретических представлений больного (группа «выметающих плохое из жизни», группа, «свидетельствующая о силе ума человеческого», и т. п.).
Некоторые больные руководствуются при выполнении задания личными вкусами, обрывками воспоминаний. Так, больной С-в (параноидная форма шизофрении), выполняя задание на «классификацию предметов», пытается образовать группы животных, растений, но тут же добавляет: «Но если подходить с точки зрения моего личного вкуса, то я не люблю грибы, я выброшу эту карточку. Когда-то отравился грибами. А вот это платье мне тоже не нравится, оно не изящное, я их положу в сторону. А вот моряк мне нравится, и спорт я признаю (объединяет моряка и лыжника в одну группу)».
Таким образом, больной теряет цель задания не потому, что он истощился, а потому, что выполняет классификацию, исходя то из «личного» вкуса, то кладя в основу воспоминание о том, что он «отравился грибами».
Другой больной К-н (шизофрения), описанный нами совместно с П.Я. Гальпериным, при классификации предметов не соглашается отнести собаку в группу выделенных им домашних животных: «Я не стану есть собачину». Направленность на объективное содержание действия утрачивается, наряду с адекватными суждениями выступает «разноплановый» характер мышления. Подобная разноплановость была обнаружена нами при выполнении задания «исключение предметов».
Приводим для иллюстрации некоторые примеры из эксперимента (табл. 13) больной шизофренией (простая форма).
Таблица 13
ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ «ИСКЛЮЧЕНИЕ ПРЕДМЕТОВ»
(больная Г-н с «разноплановостью» мышления)
| Предъявленные картинки | Высказывания больной |
|---|---|
| Лампа керосиновая, свеча, электрическая лампочка, солнце | Надо выделить солнце, это естественное светило, остальное — искусственное освещение |
| Весы, термометр, часы, очки | Очки отделю, не люблю очков, люблю пенсне, почему их не носят? Чехов ведь носил |
| Барабан, фуражка, зонтик | Зонтик не нужен, сейчас носят плащи. Зонтик — это устаревший атрибут, я — за модернизм |
Как видно из табл. 13, больная способна выполнить задание на обобщенном уровне; она исключает солнце как естественное светило, но тут же выделяет очки на основании личного вкуса: «она не любит их» не потому, что они не являются измерительным прибором. На таком же основании она выделяет и зонтик.
В результате одновременного сосуществованиия, переплетения всех этих разных аспектов, различных подходов к заданию суждения, определения и выводы больных не представляют собой планомерного, целенаправленного выполнения задания. В мыслительной деятельности больных переплетаются логические суждения, обрывки представлений, элементы воспоминаний, желаний.
Аналогичные нарушения мышления отмечала и Г.В. Биренбаум при исследовании больных шизофренией. Она указывала, что у больных мышление «течет как бы по различным руслам одновременно». Определяя этот симптом как «минование сущности», Г.В. Биренбаум отмечала, что больные часто подменяли выполнение задания выявлением субъективного отношения к нему (устное сообщение).
При выполнении любого самого простого задания больные подходили не с позиций, обусловленных конкретной ситуацией эксперимента, а руководствовались измененным отношением, измененными жизненными установками. При этом могло и не быть непосредственного привнесения содержания психопатологического симптома в экспериментальную ситуацию (например, больной не «вплетал» элементы бреда в выполнение задания). Однако наряду с адекватными ассоциациями оживлялись связи, имеющие какое-то отношение к болезненным установкам больного, выступающие в данной конкретной ситуации как «причудливые». Предметное значение вещей становится в одной и той же смысловой ситуации неустойчивым, подчас противоречивым[13].
Подобное неадекватное увязывание не стоящих в связи друг с другом вещей, представлений выступает потому, что для больного становится возможным рассмотрение самых обыденных вещей в неадекватных ситуации аспектах.
Приведенные данные находятся в соответствии со многими клиническими данными. Анализ историй болезни этих больных, наблюдения за их поведением в жизни и больнице выявили неадекватность их жизненных установок, парадоксальность их мотивов и эмоциональных реакций. Поведение больных отклонялось от обычных нормативов. Прежние интересы, взгляды больных отступают на задний план перед неадекватными, болезненными установками. Больной мог не заботиться о своих близких, но он проявлял повышенную озабоченность по поводу «пищевого рациона» своей кошки, другой больной мог оставить свою профессию и, обрекая семью на лишения, занимался тем, что целыми днями расставлял вещи перед фотообъективом, так как, по его мнению, «видение в разных ракурсах приводит к расширению умственного кругозора».
Парадоксальность установок этих больных, смысловая смещенность приводили к глубокому изменению структуры любой деятельности, как практической, так и умственной. В качестве существенного выступало то, что соответствовало измененным парадоксальным установкам больного. При выполнении экспериментальных заданий, требовавших сравнения и отбора признаков, подобная смысловая смещенность приводила к оперированию неадекватными.
Если больной, который видел смысл жизни в расстановке предметов перед фотообъективом, классифицировал предметы на основании их расположения на картинках, то выбор такого принципа являлся для него осмысленным.
В тех случаях, когда больной захвачен бредовыми переживаниями, «разноплановость» мышления выступает отчетливо и в клинической беседе. В ситуации, аффективно не насыщенной, «разноплановость» мышления может выступить лишь в рудиментарной форме. Однако, как мы видели выше, она может отчетливо выявиться в экспериментальной ситуации. В этих случаях смысловая смещенность приводит к актуализации незначимых, «латентных» (С.Л. Рубинштейн) свойств, сосуществующих с адекватными. Мышление лишается целенаправленности.
В своем докладе на XVIII Международном конгрессе психологов в Москве (1966) «Потребности, мотивы, сознание» А.Н. Леонтьев говорил о том, что «усвоенные человеком значения могут быть более узкими или более широкими, менее адекватными или более адекватными, но они всегда сохраняют свой объективированный, как бы „надличный характер“». Очевидно, у описываемых нами больных этот «надличный» характер значений теряется.
Резонерство. Еще более четко выступает роль измененного личностного отношения в структуре того вида патологии мышления, который обозначается в психиатрической клинике как резонерство.
Это расстройство мышления определяется клиницистами как «склонность к бесплодному мудрствованию», как тенденция к непродуктивным многоречивым рассуждениям. Иначе говоря, резонерство выступает для психиатров как само нарушение мышления. В действительности же это лишь феноменологическое описание. Наши исследования показали, что механизмом резонерства являются не столько нарушения интеллектуальных операций, сколько повышенная эффективность, неадекватное отношение, стремление подвести любое, даже незначительное, явление под какую-то «концепцию».
Нередко неадекватные суждения отмечаются даже у больных, у которых вообще эксперимент не выявляет нарушений познавательных процессов. Так, больной психопатией, который в опыте на пиктограмму подбирает адекватные связи для запоминания слова «развитие», рисует двух людей, расходящихся в разные стороны, объясняя: «Это разлука, разлука приводит к усовершенствованию, ведь разлука это печаль, а чувство печали облагораживает человека, снимает мещанскую шелуху самодовольства». Другая больная при предъявлении пословицы «Не все то золото, что блестит» говорит: «Это значит, что надо обращать внимание не на внешность, а на внутреннее содержание», и тут же добавляет: «Но все же я должна сказать, что с точки зрения диалектики это не совсем правильно, ведь существует же единство формы и содержания, значит, надо обратить внимание и на внешность».
Психологическая характеристика симптома резонерства была предметом специального исследования Т.Н. Тепеницыной. Как показали результаты ее исследования, неадекватность, резонерство больных, их многоречивость выступали в тех случаях, когда имела место аффективная захваченность, чрезмерное сужение круга смыслообразующих мотивов, повышенная тенденция к «оценочным суждениям». Т.И. Тепеницына пишет, что «резонерство выражается в претенциозно-оценочной позиции больного и склонности к большому обобщению по отношению к мелкому объекту суждений».
Для иллюстрации приводим данные истории болезни и протоколов больной В.П.
Больная В.П., 1940 г. рождения. Образование среднее. Диагноз: шизофрения, параноидная форма.
Раннее развитие больной протекало без особенностей. В школу пошла с 7 лет. Училась хорошо. Росла упрямой, резкой девочкой. Была «заводилой» среди детей. Стремилась во всем быть первой.
После окончания школы поступила в торговый техникум, который успешно окончила. В 1959–1960 гг. стала чрезмерно «деятельной», настроение было всегда «восторженное», легко знакомилась с людьми.
В 1961 г. поступила в вуз. Много занималась. Впервые появилась несвойственная ранее больной подозрительность.
Стала злобной, грубой. Начала подозревать своего мужа в «плохих поступках». Привела его в милицию. Там была осмотрена психиатром и стационирована в психиатрическую больницу. При поступлении в больницу была малодоступной, злобной, возбужденной. Считала, что «враги» в сговоре с мужем связаны с враждебными людьми. В больнице пробыла 24 дня. Лечилась аминазином и инсулином. Выписана в хорошем состоянии. Дома чувствовала себя хорошо. Успешно сдала зачеты. Вскоре состояние опять ухудшилось. Нарушился сон. Опять появилась подозрительность, выгоняла мужа из дома. Появились страхи.
В ноябре 1963 г. была стационирована повторно. При поступлении манерна, дурашлива, на лице неадекватная улыбка. Заявила, что слышит «голоса из космоса», испытывает на себе постороннее воздействие. Кто-то «действует на ее мысли», «ощущает, что в разных частях тела что-то дергается». Временами возбуждена, стремится куда-то бежать, то плачет, то смеется. Проявляет агрессию по отношению к больным. В период лечения стелазином состояние улучшилось. Стала спокойнее, правильнее себя вести. Со стороны внутренних органов и центральной нервной системы патологии не выявлено.
Данные общего экспериментально-психологического исследования (данные Т.И. Тепеницыной). Во время исследования настроение больной приподнятое, довольна. Тон высказываний — пуэрильно-восторженный. Много и беспричинно смеется. Манерна, многоречива. Обнаружила хорошую память, из 10 слов сразу же воспроизводила 10, почти в том же порядке, могла дословно повторить сложные тексты.
Приводим в качестве иллюстрации протоколы выполнения больной экспериментальных заданий: при выполнении классификации особенно отчетливо выступает склонность к «претенциозным высказываниям». Так, объединяя в группу предметы: пилу, стакан, бутылку, куртку, больная объясняет: «Предметы домашнего обихода и инструменты»; «петуха, моряка, женщину» — «Петух гордый, моряк стройный, а женщина красивая»; «дерево, жука» — «Дерево можно к жуку, потому что никто не знает, откуда произошли деревья и никто не знает, откуда произошли жуки»; «велосипед, кровать, стол» — «Техника, так как затрачен труд такой же, как для того, чтобы сделать велосипед… Стол сюда же, тоже затрачен конкретный труд»; «птицу и собаку» — «Птичка и собачка к животным: они дышат. Можно сюда и моряка и женщину, потому что они произошли от обезьяны»; «стакан, петух» (перекладывает картины из первой группы) — «Общее — это жизнь! Потому что, если бы не было петуха, не было бы и курицы; если бы не было курицы, не было бы и яйца! Выдуть яйцо — будет скорлупа, будет стакан, в него можно налить!»; «часы, пароход» — «Это тоже техника, во-первых; во-вторых, пароход работает по московскому времени. Московское время работает по Ому, по Архимеду, по Плутарху. Этот корабль не утонет, если будет работать по часам».
Попытки экспериментатора вмешаться, помочь больной, направить работу по нужному руслу ни к чему не приводят. Классификация предметов остается незавершенной.
Аналогичные результаты выявляются при определении слов: «дружба», больная определяет: «Дру-жба! Это такое чувство!.. Это большое, большое чувство, которое толкает людей на хорошие поступки… Это люди оказывают друг другу помощь в трудную минуту, это даже чувство любви в какой-то степени. Дружить можно не только… Дружба может быть не только среди людей, дружба бывает и среди животных. Дружба — это хорошо! Дружба — это хорошее чувство, которое испытывают люди и животные, которое позволяет людям делать друг другу хорошее…»; «голова» — «Голова — это та часть тела, без которой жить невозможно. Не-воз-мож-но! Это, как говорит Маяковский, „мозг класса, сила класса“. В голове расположен мозг — мозг тела, сила тела — вот что такое голова. Без руки жить можно, без ноги — можно, а без головы не рекомендуется».
Приводим примеры сравнения понятий. Больная должна сравнить понятия «часы и термометр»; она отвечает: «Это жизнь! Градусник — это жизнь! И часы — это жизнь! Ибо градусник нужен, чтобы измерять температуру людей, а время измеряют часы. Не было бы жизни, если не было бы часов и не было бы градусника, а не было бы градусника, больным бы не мерили температуру и не мерили бы температуру воздуха; не мерили бы температуру воздуха — не могли бы предсказывать погоду, прогноза не могло быть, а если бы не было часов, то люди были бы как стадо: они не всегда выходили бы на работу, только по солнцу, а солнце не всегда видно — зимой его нет»; «птица и самолет» — «Сходство — крылья. Потому что рожденный ползать летать не может. Человек тоже летает, у него есть крылья. У петуха тоже есть крылья, но он не летает. Он дышит. Рожденный ползать летать не может!»
Т.И. Тепеницына отмечает, что эффективность проявляется и в самой форме высказывания: многозначительной, с неуместным пафосом. Иногда только одна интонация испытуемого позволяет расценить высказывание как резонерское; так, суждения, звучащие в громкой речи как типично резонерские, при письменной записи вместе с потерей интонаций теряют и свой резонерский оттенок.
Грамматический строй речи этой категории больных отражает эмоциональные особенности «резонерства». Своеобразен синтаксис, своеобразна лексика резонерских высказываний. Больные часто используют инверсии, вводные слова.
Разноплановость и резонерство больных находят свое выражение и в речи, которая приобретает, по выражению клиницистов, характер «разорванности». По существу же, это тоже симптом нарушения речи как функции общения.
Приведем пример речи больного Ч-на.
Экспериментатор. Ю.С., а часы вы мне думаете отдать?
Больной. Не, не, не.
Экспериментатор. Это ведь чужая вещь.
Больной. Вещь, не вещь, человек, не человек (затем на ряд вопросов больной отвечает только неадекватной мимикой и жестами).
Экспериментатор. Зачем вы губами шевелите?
Больной. Губы у меня всегда одинаковые.
Экспериментатор. Одинаковые?
Больной. Да. А зубы у меня растут откуда или нет? Вот вы мне говорите…
Экспериментатор. Зубы растут?
Больной. Зубы есть, но не могу с вами играть.
Экспериментатор. Зубами?
Больной. Нет, вы не смейтесь, ваше величество… Вот я продал флаг, потом продам орудие и на оружиях этих… (неразборчиво, тихо).
Экспериментатор. Что? Я не расслышал.
Больной. Ничего больше… А свет есть свет. Ну, что ли, тьма… Да, значит, вы хотите сказать, что дальше нас нельзя найти.
Экспериментатор. Почему?
Больной. Вот, к примеру, человек зависит от человечества. В общем, так, пускай. Спит человечество, он говорит только с ним. У моего отца есть, а вот этого — нет.
Экспериментатор. Чего нет?
Больной. Ну, чего обещались. Ну, все-таки просто народы до народности было.
Экспериментатор. До народности было?
Больной. Вы, ваше величество, не смотрите, только не указывая, так, красное, бледное, бело. Все это не… (неразборчиво).
Экспериментатор. Не понимаю, что вы говорите.
Больной. А вот — не продаете. Вы скажите, как я думаю? Вот, вот, ну, жандарм. Вам психология надобна?
Экспериментатор. Разве я жандарм?
Больной. То есть в каком смысле? Что его съедят… Ну, нехорошо… с отрицательной осадкой. Посмотрите на них, кто такая… (неразборчиво). Вы хотели меня обидеть… и я мог бы, но деньги мои тают.
Экспериментатор. Это метафора?
Больной. Да это неважно… (пропуск). Вы сегодня не выходите из кабинета, а в кабинет никого не пускаете. Там я… всегда готов.
Экспериментатор. К чему готов?
Больной. Да это неважно… Сына народного… (неразборчиво).
Экспериментатор. Что же важно, я не понимаю.
Больной. Да я сам тоже не знаю… (смеется). Дайте я покурю, а вы больше не толкайте меня сюда…
Экспериментатор. Вы сами пришли.
Больной. Я человек был честный, я хотел на кухню смотреть. У меня есть часы, на которых есть поверенный. А вот у меня братишка — простой мастеровой. И если бы каждый вот так думал за себя, все бы… (неразборчиво).
Экспериментатор. Вы отдадите мне часы?
Больной. Часы я только что скушал. Но если я так буду кушать, то и вообще… (говорит неразборчиво, тихо).
Экспериментатор. То что?
Больной. У меня нет нуля. И это мне нехорошо. Я экономлю… Все человечество экономит… а я хочу сделать его честь.
Экспериментатор. Зачем, Ю.С.?
Больной. Вы, папа, не смейтесь… Я так, просто говорю…
Экспериментатор. Зачем, с какой целью?
Больной. Папа, покушай вот эту вещь (дает пепельницу).
Экспериментатор. Разве она съедобна?
Больной. А сколько раз тебя сломали… (неразборчиво). Сломано, посмотри, папа, сломано.
Экспериментатор. Она же не съедобна.
Больной. Да, она-то не съедобна.
Экспериментатор. Значит, ее нельзя есть.
Больной. Если он возьмет его — купите, а сами, он продаст его, — не пейте (показывает на графин с водой).
Нередко подобные больные говорят независимо от присутствия собеседника (симптом монолога). Приведем пример монологической речи больного Н. (шизофрения, состояние дефекта). При внешне упорядоченном поведении и правильной ориентировке в обстановке монотонным, спокойным голосом больной часами произносит монологи, не проявляя при этом никакой заинтересованности во внимании собеседников.
Почему, я вот почему, мне, конечно, никто не сказал об этом, и где я не вычитал это, это и нигде не показано. Я думаю и твердо, конечно, знаю, что эта материя движения, весь земной шар… (непонятно). Да, я думаю, долго я думал об этом деле, но вижу, что значит это — живая материя, она, находясь, вот значит живая материя, вот я думаю, что потом я думаю, раньше я учился, сколько я не учился, все же учился, воздух — не живой, ну, кислород, водород, все это мертвые вещества, а мне теперь представляется, что вся населяющая окружающую атмосферу зелень окутывает; ну, живое существо, совершенно живое существо, совершенно живое существо, совершенно живое вот, и оно состоит, цветя, его представляю, как этот дым, только не сразу, как он появляется, вот как уже разошелся, чуть-чуть заметно и состоит из таких мельчайших существ, просто трудно различить, вот, и они имеют страшную силу, конечно, они вселятся куда хотите, через поры любого вещества, вот. Все это двигает в то же время, вот я считаю, что и зарождалось то. Почему женщина, вот эта материя, по-моему, весь род на земле происходит.
Анализ приведенных образцов «разорванной» речи приводит к следующим выводам.
Во-первых, в довольно длительных высказываниях больных нет никакого рассуждения; больные произносят ряд фраз, но не сообщают в них никакой содержательной мысли, не устанавливают никаких, хотя бы ложных, связей между предметами и явлениями.
По внешней форме первый отрывок напоминает разговор двух людей: в некоторых ответах больного даже содержится какой-то отклик на вопрос экспериментатора. По существу же, представленная даже в диалогической форме речь больного не служит функции общения: больной ничего не сообщает экспериментатору, ни о чем не пытается у него узнать. Называя экспериментатора то жандармом, то папой, больной не обнаруживает намека на соответствующее этому отношение к нему. Попытка экспериментатора направить речь больного на какую-нибудь тему не удается; если больной и реагирует на вопрос экспериментатора, то только как на раздражитель, который дает начало новому непонятному потоку слов. Как подчеркивает В.А. Артемов, направленность на содержание является одной из характерных особенностей восприятия речи. У наших больных эта особенность утеряна.
Во-вторых, в речи больных нельзя обнаружить определенного объекта мысли. Так, больной называет ряд понятий: воздух, материю, художника, происхождение человека, красные кровяные шарики, но в его высказывании нет смыслового объекта, нет логического подлежащего. Приведенные отрывки нельзя изложить другими словами.
В-третьих, больные не заинтересованы во внимании собеседника, они не выражают в своей речи никакого отношения к другим людям. «Разорванная» речь этих больных лишена основных, характерных для человеческой речи признаков, она не является ни орудием мысли, ни средством общения с другими людьми.
Эта особенность речи больных, отсутствие функции общения, в сочетании с ее другой особенностью, с ее непонятностью для окружающих, делает ее схожей с так называемой эгоцентрической речью ребенка.
Нарушение динамики мыслительной деятельности. Признание рефлекторной природы мышления означает признание его как процесса. Об этом писал еще И.М. Сеченов, указывая, что мысль имеет определенное начало, течение и конец.
Мы не можем в достаточной мере проанализировать внутренние закономерности мышления, исследовать структуру мыслительных операций, с помощью которых происходит отражение объективных свойств предмета, если не проанализируем процессуальную сторону мыслительной деятельности. Использование обобщенных способов решения задач, актуализация адекватных знаний о предметах требуют не только сохранности интеллектуальных операций, но и динамики мышления. С.Л. Рубинштейн неоднократно подчеркивал, что свести мышление к операциональной стороне и не учитывать его процессуальную сторону означает устранить само мышление.
Определение мышления как процесса применимо не только к общей теоретической характеристике мышления, но и к каждому отдельному мыслительному акту. Для успешного выполнения интеллектуального акта необходимо выделять адекватные системы связей, отбрасывать побочные, оценивать каждую мыслительную операцию по ходу ее выполнения.
Особенности выполнения такой сложной, многоэтапной по своей структуре деятельности составляют ее динамическую характеристику.
Как мы указывали выше, одной из особенностей мышления как высшей ступени познания является его опосредованность. Конечно, осуществление этой опосредованности обеспечивается правильной структурой понятий. Познание фактов, скрытых от непосредственного восприятия, возможно тогда, когда человек способен проанализировать, обобщить воспринимаемые факты. Однако осуществление этого опосредования, перехода от одних суждений к другим связано также с наличием более или менее длинной цепи умозаключений. Именно цепь умозаключений, переходящая в рассуждение, является истинным проявлением мышления как процесса. Поэтому при исследовании мышления, его формирования и распада недостаточно ограничиваться одним только анализом образования и распада понятий, одной только характеристикой интеллектуальных операций. Наши исследования показали, что нарушения процесса обобщения являются не единственным вариантом нарушений мышления. Более того, часто встречающиеся нарушения мышления не сводятся к распаду понятий; болезненные состояния мозга приводят чаще всего к динамическим нарушениям мышления.
Нарушению динамики мышления посвящено немного работ. Хотя в некоторых психиатрических исследованиях говорится о динамическом характере некоторых нарушений мышления, однако под этим подразумевается их обратимость.
Мы уже указывали, что у ряда больных (например, больных сосудистыми заболеваниями мозга) колебания умственной работоспособности приводили к колебаниям памяти, зависящим не от сложности выполняемой задачи, а от истощаемости корковой нейродинамики больных. Подобные колебания, выступавшие как непоследовательность суждений, наблюдались и в мыслительной деятельности больных.
Лабильность мышления. Характерная особенность этого нарушения заключалась в неустойчивости способа выполнения задания. Уровень обобщения больных в основном не был снижен; больные правильно обобщали материал; операции сравнения, переноса не были нарушены. Однако адекватный характер суждений больных, как мы говорили выше, не был устойчивым.
Остановимся несколько подробнее на способах действия этих больных при выполнении ими задания «классификация предметов».
Больные легко усваивают инструкцию, применяют способ, адекватный условиям решения, начинают раскладывать карточки по обобщенному признаку, но спустя некоторое время оставляют правильный путь решения. Достигая в отдельных случаях высокий уровень обобщения, больные эпизодически сбиваются на путь неправильных, случайных сочетаний. Эти колебания носили различный характер.
1. Очень часто наблюдались чередования обобщенных и конкретно-ситуационных сочетаний. Приведем несколько примеров.
Больной М-в (закрытая травма головного мозга), который начал раскладывать карточки по обобщенным признакам, образуя группы растений, животных, вдруг начинает сомневаться, куда отнести мухомор: «Он же вредный, отнесу-ка в сторону». Точно так же он не знает, куда отнести жука: «Положу его к книге и тетради, его же изучают в школе». После того как экспериментатор попросил больного работать внимательнее, он несколько растерянно сказал: «Подождите. Да, у меня есть здесь посуда, растительный мир… Конечно, к нему принадлежит и гриб, безотносительно к тому, вреден он или нет; а жука положу к животному миру». В конце концов у больного получаются следующие группы: люди, животные, растения, посуда, мебель, школьные принадлежности, предметы домашнего обихода. Экспериментатор просит объединить некоторые группы. Больной: «Людей с животными, да? Растения… Ну. а дальше как? Ведь остальное не объединишь: как же соединить домашнюю утварь с канцелярскими предметами?»
Больной заметно устает, наступает легкий тремор рук, потливость. Экспериментатор начинает беседу на тему, не относящуюся к эксперименту. Спустя пять минут больной по просьбе экспериментатора возвращается к работе и тут же самостоятельно правильно и обобщенно ее выполняет.
Больная Ш. (артериосклероз головного мозга). Правильно выделив группу инструментов, кладет туда же картинку «кузнец», «так как он нарисован с молотом в руке и вообще он работает, пользуясь разными инструментами» (следует отметить, что больная выделила до того группу людей). На вопрос экспериментатора: «А что у вас в этой группе?» — больная отвечает: «Здесь люди», и тут же самостоятельно перекладывает «кузнеца» в группу людей.
Приведенные примеры показывают, что в этих случаях колебания умственной деятельности больных проявлялись в чередовании обобщенных и ситуационных решений. Выполнение заданий на уровне обобщенных решений не являлось модусом работы больных.
2. Ошибки больных состояли также в том, что логические связи подменялись случайными сочетаниями. Так, правильное выполнение задания «классификация предметов» нарушалось тем, что больные объединяли объекты в одну группу лишь потому, что карточки оказались рядом. Они нередко замечали свои ошибки и исправляли их.
3. Ошибочные решения больных проявляются в образовании одноименных групп: больные часто выделяют предметы по правильному общему признаку, но тут же начинают выделять аналогичную по смыслу группу. Так, например, больной мог выделить группу людей, в которую входили врач, ребенок, уборщица, и тут же выделял еще одну группу людей, куда входили моряк, лыжник и т. п. Остановимся лишь на некоторых из них, часто встречающихся в клинике.
Нарушение динамики мышления, выражавшееся в чередовании адекватных и неадекватных решений, не приводило к грубым нарушениям строения мышления. Оно лишь на какой-то отрезок времени искажало правильный ход суждений больных и являлось, очевидно, нарушением умственной работоспособности больных.
В некоторых же случаях нарушение динамики мышления носило более стойкий характер, изменяло само строение мышления. Лабильность мышления наблюдается у больных маниакально-депрессивным психозом в маниакальной фазе болезни.
Маниакальное состояние характеризуется повышенным настроением и самочувствием, психомоторным возбуждением больных. Больные беспрерывно громко говорят, смеются, шутят, сопровождая свою речь живой, экспрессивной жестикуляцией и мимикой. Они чрезвычайно отвлекаемы. Каждое новое впечатление, сказанное слово, воспринятый предмет направляют их мысли и представления, которые так быстро сменяют друг друга, что больные не могут регистрировать их в своей речи. Больные не успевают закончить одну мысль, как уже переходят к другой; иногда они выкрикивают лишь отдельные слова. Характерно, что, несмотря на чрезвычайную отвлекаемость и разбросанность мышления, больные в маниакальном состоянии живо наблюдают за происходящим вокруг них, часто поражая своей сообразительностью и тонкостью отдельных замечаний.
Как правило, экспериментировать с больными в маниакальном состоянии представляется трудным из-за их резко выраженной отвлекаемости, исключающей фиксацию на экспериментальной ситуации. Экспериментальному исследованию больные поддаются только в разных степенях гипоманиакального состояния, при котором можно отметить некоторые патологические изменения их мыслительной деятельности.
Осмысление ситуации, возможность анализа и синтеза у этих больных часто не нарушены, однако выполнение любого экспериментального задания не вызывало определенной стратегии их мышления. Больные не задумываются над вопросом, адресованным к ним, не вникают в смысл задания. Они импульсивно приступают к выполнению. На вопрос, в чем общность и различие между понятиями «стол» и «стул», один из больных (со средним образованием) отвечает: «У них общее то, что у стола и у стула четыре ножки, а разница — у стула спинка есть, у стола — нет». При складывании картинок в последовательном порядке больные такого типа, осмыслив сюжет, раскладывают их в любом порядке.
Возникающие ассоциации носят хаотический характер и не оттормаживаются. Отдельные слова вызывают новые ассоциации, которые больные тут же высказывают; любое возникающее представление, любое эмоциональное переживание получают свое отражение в речи больных. Больные сосредоточиваются на экспериментальном задании лишь на короткие промежутки времени. Понимая смысл пословицы, они не могут ее объяснить. Нередко какое-нибудь слово пословицы вызывает «цепочку» ассоциаций; иногда больные, не объяснив пословицы, приводят подходящий пример из своей жизни; последний напоминает им еще что-нибудь сходное, и мысль больных протекает в случайном направлении. Например, больной К. в гипоманиакальном состоянии объяснил пословицу «Не все то золото, что блестит» следующим образом: «Золото — это прекрасные золотые часы подарил мне брат, он у меня очень хороший. Когда мы вместе учились, мы ссорились, но потом жили мирно. Брат очень любил театр, мы видели с ним пьесу…» и т. д. Хаотичный характер ассоциаций помешал правильному объяснению пословицы, слово «золото» сразу повело к целой цепи воспоминаний. Но возможны и другие варианты, когда больные в своем объяснении опускают какое-нибудь звено. Так, например, другая больная сразу поняла смысл этой пословицы и в качестве примера, как потом удалось выяснить, хотела привести случай, когда яблоко, на вид хорошее, внутри оказалось с червоточиной. Однако больная этого случая не рассказала, а сразу начала говорить: «Яблоки, конечно, бывают червивые. Вот, например, бывают такие сорта яблок, когда этого не подумаешь… У нашей соседки мичуринские яблоки. Конечно, развитие мичуринского учения имеет большое значение…» Далее следуют разные воспоминания о знакомых мичуринцах и т. д. Точно так же больной в гипоманиакальном состоянии, выделив группу людей, т. е. выполняя задание на уровне правильных обобщений, вдруг, увидев картинку «кузнец», стал декламировать: «Мы кузнецы и друг нам — молот… Люблю… старые революционные песни… песня — наш друг. А есть здесь, среди них карточки, напоминающие песню, искусство вообще? Да, картинки неважно нарисованы; кто вам их рисовал, художник? От слова „худо“». Больной смеется, держит в руках картинку и не выполняет задание. Когда экспериментатор просит его обратиться к заданию, напоминая, что надо найти принцип классификации, больной замечает: «Да, я хотел людей отделить от животных», и продолжает раскладывать по обобщенному признаку.
Больному был доступен смысл задания, но любое слово, произнесенное им самим или экспериментатором, предмет отвлекали направленность больного и уводили от непосредственного задания. Неадекватным оказывалось само течение умственной деятельности. При направляющей помощи экспериментатора интеллектуальная продукция больного часто могла быть даже адекватна поставленной цели (в конце концов больной правильно рассортировывал карточки или определял понятия), но весь ход суждений, который самостоятельно выбирал больной, был неустойчивым.
Неустойчивость способов выполнения работы достигает у некоторых больных чрезвычайно утрированной формы — повышенной «откликаемости». Они не только не в состоянии удерживать ход своих суждений в установленном ранее направлении, но и начинают реагировать на любой раздражитель, к ним не адресованный. Так, услышав, как другой больной говорит, что сегодня ему на завтрак дали колбасу, больной, передававший рассказ о том, как галка, перекрасившись, полетела в голубятню, говорит: «И голуби ее угостили колбасой».
С особой отчетливостью феномен «откликаемости» обнаружился в ассоциативном эксперименте. В качестве ответных реакций часто выступали названия предметов, находившихся перед глазами больных («вплетения»); при предъявлении слова «пение» больной отвечает словом «стол», на слово «колесо» — словом «очки» и т. п. Подобная тенденция называть находящиеся перед глазами предметы наблюдалась иногда и у больных других групп, однако было достаточно указания экспериментатора, чтобы больные начинали правильно выполнять инструкцию. У наших же больных указание лишь на короткое время вызывало правильные реакции; спустя небольшой промежуток времени больные опять называли предметы, попадавшие в поле их зрения.
Эта тенденция выступала также и в том варианте ассоциативного эксперимента, где инструкция предусматривала особую направленность ответов, в частности, где требовалось назвать определенное количество предметов определенного цвета (красного, зеленого). Эта задача может вызвать известные затруднения и у здоровых испытуемых; она предполагает активное торможение тех слов, которые не соответствуют смыслу инструкции. В этих случаях испытуемые прибегают к различным приемам, которые должны облегчить припоминание необходимых слов (например, оглядываются вокруг себя, смотрят на окружающие предметы), но они не используются ими для ответа, если слова не соответствуют инструкции. Последняя приобретает определяющее значение; ответы здорового человека в ситуации эксперимента зависят от условий задачи, от требования экспериментатора.
Больные в этом эксперименте временами называли находившиеся перед ними предметы, хотя они отнюдь не были окрашены в требуемые цвета. Инструкция экспериментатора вызывала целенаправленные действия на короткий отрезок времени. Любой объект, любая случайно услышанная фраза могли вызвать действия больных, неадекватные содержанию их деятельности, искажающие ход их суждений.
Инертность мышления. Антиподом описанного нарушения является тип нарушений мыслительного процесса, в основе которого лежит инертность связей прошлого опыта. В этих случаях больные не могут менять избранного способа своей работы, изменять ход своих суждений, переключаться с одного вида деятельности на другой.
Подобные нарушения часто встречаются у больных эпилепсией, иногда у больных с отдаленными последствиями тяжелых травм головного мозга, при некоторых формах умственной отсталости.
Такие больные иногда в состоянии работать, но делают это с частыми срывами, теряют прежнюю квалификацию и выполняют работу, не требующую приобретения и использования новых знаний. В психоневрологическую больницу они поступают в связи с декомпенсацией состояния. В историях болезни отмечается, что больные принимают участие в трудовых процессах, читают газеты, проявляют часто интерес к жизни отделения; вместе с тем качество их умственной продукции невысоко, темп работы замедлен.
Экспериментально-психологическое исследование обнаруживает замедленность, тугоподвижность их интеллектуальных процессов. Даже в тех случаях, когда они могут обобщить материал (выделить основной признак в опыте на классификацию предметов, понять условность инструкции), они допускают ошибочные решения, если им необходимо переключиться на новый способ решения задачи. Изменение условий затрудняет их работу.
Эта тугоподвижность мыслительного процесса приводила в конечном счете к тому, что больные не справлялись даже с элементарными заданиями, если последние требовали переключения. Так, например, один больной в опыте, где ему надо было опосредовать свой процесс запоминания и воспроизведения слов с помощью рисунка (составление пиктограмм), сразу придумывал условные обозначения для опосредования слов, если он мог нарисовать человека, и не мог этого сделать в тех случаях, когда ему казалось неудобным рисовать человека.
Плохую переключаемость обнаруживают больные и в опыте на опосредованное запоминание по методу А.Н. Леонтьева. Выбрав для запоминания слова какую-нибудь карточку, больные не в состоянии подобрать для этого слова другую. Следовательно, решение задачи доступно больным, если оно выполняется только одним определенным способом.
Подобная инертность связей прежнего опыта, в которой проявляется нарушение динамики мыслительной деятельности, в результате приводила к снижению операции обобщения и отвлечения. Выполняя задачу «классификация объектов», больные не только не объединяют в одну группу диких и домашних животных, но каждое из домашних животных выступает для них как единичный экземпляр. В результате само задание классификации не выполняется даже на конкретном уровне. Процесс сортировки, классификации, требующий оттормаживания одних элементов, сопоставления с другими, т. е. известной гибкости оперирования, переключения, для них затруднен. Так, один больной, выделив группу людей, разделяет ее на две подгруппы: людей, занятых физическим трудом, и людей, занятых умственным трудом (к последним относит и лыжника).
Экспериментатор предлагает объединить некоторые группы, например домашних и диких животных, людей разных профессий. Больной соглашается, начинает заново сортировать картинки, но в итоге приходит к прежнему способу, отстаивает его.
Такая же трудность переключения обнаруживается и в эксперименте по методу «исключение объектов». Так, больной при предъявлении карточки, на которой изображен «стол, стул, диван и настольная лампа», заявляет: «Конечно, все это мебель, это точно, а лампа не мебель. Но ведь на столе должна стоять лампа, если дело происходит вечером или хотя бы в сумерки… Ну, зимой рано темнеет, а тогда лучше удалить диван… Ежели есть стул — можно без дивана обойтись». На замечание экспериментатора: «Ведь вы же сказали сами, что лампа не мебель» — больной отвечал: «Конечно, правильно, надо выделить мебель, но лампа-то настольная, она на столе стоит. Я бы предложил выделить диванчик». Несмотря на то что сам больной не только понял, но и указал на принцип обобщения (мебель), он в реальном действии — сортировке предметов — снова и снова возвращается к выделенному им свойству: «Лампа настольная, она должна стоять на столе». Больной не может переключиться с принятого им решения.
Конкретные связи прежнего опыта инертно доминируют в мыслительной деятельности больных и определяют весь дальнейший ход их суждений.
Из-за подобной инертности связей прежнего опыта больные часто не упускают при выполнении задания ни одной детали, ни одного свойства предметов и в результате не приходят даже к элементарному обобщению. Из этого стремления к уточнению, из желания исчерпать при решении какого-нибудь вопроса все многообразие фактических отношений и возникает то своеобразное эпилептическое «резонерство», проявляющееся в обстоятельности, излишней детализации, которое метафорически обозначается в клинике как «вязкость» мышления.
Особенно часто обнаруживается подобная инертность связей прежнего опыта при выполнении задания, которое требует более развернутого объяснения — при определении понятий.
Нарушение процесса саморегуляции познавательной деятельности. Нарушения саморегуляции играют особо важную роль в осуществлении познавательной деятельности. Эти нарушения выражаются в невозможности целенаправленной организации своих мыслительных действий. Некоторые формы нарушения мышления невозможно объяснить без привлечения представлений о саморегуляции: они должны рассматриваться как проявления нарушения осознания и подконтрольности своих мыслительных действий. Подобные формы нарушения познавательных процессов не затрагивают осуществления логических операций: больным могут оказаться доступными некоторые задания, требующие развитого абстрактного мышления. Однако в условиях необходимости организации своих действий (в ситуациях неопределенности, выбора, затруднения, конфликта) эти больные оказываются неспособными к осуществлению целенаправленной деятельности. Например, такие нарушения динамики мышления, как расплывчатость, нецеленаправленность, являются, по сути, выражением дезорганизации мышления.
Как справедливо отмечает А.Б. Холмогорова, саморегуляция не сводится к осознанию, контролю и перестройке мыслительных действий. В зависимости от того, как осознает себя человек в данной проблемной ситуации, как переживает ее, она приобретает для него различный смысл. Переживание ситуации может стимулировать к дальнейшему продолжению поиска или же отказу от него. Другими словами, саморегуляция может быть направлена на мобилизацию внутренних ресурсов для разрешения содержательного затруднения (решения проблемы или задачи) или же на уход из конфликтной ситуации затруднения (отказ от дальнейшего решения и стремление дискредитировать задачу или же оправдать себя). В соответствии с этим выделяются еще две функции саморегуляции познавательной деятельности — мобилизующая (продуктивная с точки зрения регуляции мышления) и защитная (непродуктивная).
На материале решения задач на соображение больными шизофренией (вялотекущая форма) А.Б. Холмогоровой показано, что у больных происходит ослабление процесса саморегуляции мышления, выражающееся в нарушении конструктивной и мобилизующей функций при относительной сохранности контрольной и активизации защитной. Больные способны к контролю своих действий в условиях сформированности эталона действия. Но при необходимости самостоятельной выработки нового способа действия и перестройки прежнего у больных не происходит осознания неадекватности своих действий, и, по существу, перестройка не происходит. В ситуациях затруднения активизируются защитные формы поведения: уход из ситуации под различными предлогами, отказ от продолжения решения наступают значительно быстрее, чем в норме. Снижение осознанности мыслительных действий, отсутствие направленности на разрешение содержательного затруднения отрицательно влияют на общую продуктивность мыслительной деятельности.
В исследовании А.Б. Холмогоровой было также показано, что у больных шизофренией нарушается один из важнейших механизмов саморегуляции, основа децентрации и самоанализа — способность к смене позиции, отчуждению и объективации своих действий. Так, при определении понятий с инструкцией на понятность другому человеку (так, чтобы другой человек мог однозначно догадаться, о чем именно идет речь) больные часто оказывались не в состоянии представить себя в позиции отгадывающего, адекватно использовать культурный опыт. В то же время здоровые испытуемые использовали признаки, названные А.Б. Холмогоровой «культурными метками», например яблоко — плод, упавший на голову Ньютону, и т. д. Определения больных были размытыми, не позволяли догадаться, о каком предмете идет речь, здоровые же испытуемые направленно искали признаки, обладающие достаточно дифференцирующей силой.
Подобные нарушения саморегуляции связаны с нарушениями мотивационно-потребностной сферы. Анализ специфики стабильных изменений личности при шизофрении в сопоставлении с данными экспериментально-психологического исследования привел автора к выводу, что существенным фактором нарушения саморегуляции у больных шизофренией с преобладанием негативной симптоматики является так называемая «установка на самоограничение». Последняя выражается в направленности на ограничение контактов и сфер деятельности, предпочтении действовать сложившимися, легко актуализирующимися способами, избегании трудностей и интеллектуального напряжения.
Полученные данные позволяют объяснить отмечаемый многими исследователями факт, что наибольшая выраженность нарушения — или буквально следовать заданной цели, или переходить к произвольному целеобразованию. Об этом свидетельствует и исследование А.П. Корнилова, в котором показаны различия в нарушении формирования конечных и промежуточных целей при решении мыслительных задач: если у больных шизофренией снижена побудительность целей, то у больных эпилепсией нарушен регулятивный аспект целеобразования.
В исследовании показано, что нарушения целеобразования в мыслительной деятельности обеих нозологических групп носят динамический характер и зависят от общей иерархии целей, стоящих перед испытуемыми. Они отражают складывающиеся актуально в процессе решения взаимоотношения между направленностью, побудительностью и произвольностью конечных целей.
Установлено также, что при развертывании целеобразования в условиях заданного предметного плана решения выявляются такие особенности мыслительной деятельности, как нарушения побудительного и регулятивного аспектов целеобразования; при незаданности же предметного содержания целей в условиях их произвольного выдвижения проявляются характерные нарушения мышления: актуализация латентных, необычных свойств предметов, абстрактность построений — у больных шизофренией; конкретность, детализация, ригидность мышления — у больных эпилепсией.
