Слезы
Стоял теплый майский день, тебе было тогда чуть больше пяти. Мы отправились в поход на близлежащие горы. Была с нами Мака, твоя двоюродная сестра, на год старше тебя. Вы бегали, собирали цветы, смеялись. И вдруг умолкли. Я увидел вас сидящими на корточках, вы что-то внимательно рассматривали. Я подошел. На стебельке полевого цветка сидел кузнечик, прозрачно-зеленый, с тоненькими длинными крылышками, с усиками. Он неожиданно раскрыл крылышки и сделал длинный скачок. Вы весело погнались за ним и опять, сидя на корточках, долго изучали его. Он, видимо, решил поиграть с вами: скок – и вы за ним, опять скок – и опять вы за ним. Вместе с кузнечиком вы бегали по всему полю и смеялись. Наконец кузнечик сел на асфальтированную дорогу. Теперь мы втроем окружили его.
«Какой ты красивый… Что ты ищешь?» – начала задавать ему вопросы Мака. Но кузнечик раскрыл крылышки и собрался было сделать прыжок, как ты ни с того ни с сего накрыл его ногой. Мака вскрикнула: «Не смей!» Ты поднял ногу – и мы увидели раздавленного кузнечика. «Зачем ты это сделал?» – спросила Мака, обиженная до слез. Ты молчал.
«Да, сегодня мама уже не дождется своего кузнечика. Она, наверное, будет горько плакать!» Я был огорчен, но не бранил тебя. «Кузнечик уже никогда не будет прыгать и шалить… И цветы напрасно будут его ждать!..»
Мы поднялись и пошли дальше. Я предложил вам сесть в тени под деревом и позавтракать. И как будто все уже было позади, как ты вдруг вскочил и побежал обратно на дорогу. Ты сел на колени перед кузнечиком, лежавшим на асфальте. «Кузнечик больше не будет прыгать… Мне жаль кузнечика…» Ты рыдал. Мака успокаивала тебя, но ты не слушал ее. «Почему я раздавил кузнечика?.. Мне жалко его… Пусть он оживет…»
Я еще не видел такого обилия слез, не слышал, чтобы ты когда-нибудь так плакал. Мне действительно было очень жаль кузнечика, но я радовался твоим горьким слезам, слезам сожаления. «Ничего, сынок, плачь… Может быть, именно сейчас ты рождаешься как человек!» – думал я, всматриваясь в тебя.
Ты жалел о своем поступке, ты хотел вернуть время назад, чтобы исправить свершенное. И мне показалось тогда, что только в том сердце может поселиться бескорыстное чувство сопереживания, в котором уже возникло раскаяние в своих необдуманных поступках, чувство вины, чувство ответственности.
