Глава 8 Я жива. Первый шаг

Глава 8

Я жива. Первый шаг

Прошло два месяца. Мне не терпелось снова оказаться в собственной постели. Последние дни в больнице были мне в тягость. Однажды мы смотрели какой-то фильм вместе с Кристел, и я поняла, что почти ничего не слышу. Только что был звук, и вдруг – тишина. Потеря слуха – распространенное явление среди переболевших менингитом. Все мое лицо было покрыто многочисленными шрамами там, где клетки кожи отмерли после септического шока. Мне имплантировали диализный порт, а к предплечью подвели трубку, в моей щеке зияла дыра величиной с монету. Но! Мои руки уцелели! А значит, я смогу рисовать и делать массаж. И нос мой был в порядке! Я чувствовала запах дождя в пустыне. Но самое главное – я была жива. Все могло быть гораздо хуже.

В конце сентября отец вывез меня из отделения реабилитации на скрипучей инвалидной коляске. Он поднял мое больное тело и бережно усадил на пассажирское сиденье нашего старенького грузовичка. Как это странно, всю жизнь ты ходила, и вот тебя носят на руках. Я казалась себе маленькой, беззащитной девочкой.

Отец свернул на длинную проселочную дорогу, ведущую к нашему дому. В тот вечер я вспомнила, как в последний раз ехала по этой дороге, судорожно глотая ртом воздух, а обезумевшая от паники Мишель на бешеной скорости гнала машину к больнице. Ничего не изменилось с тех пор: и кактусы, и перекати-поле, и пыль, и песочного цвета земля под колесами, – все осталось как прежде. Изменилась лишь я сама. Теперь я смотрела на мир иначе.

Мама с Кристел ждали нас дома. Папа вкатил мою коляску в дверной проем.

– Амелия вернулась! – закричала мама. Она наклонилась и поцеловала меня в щеку. Кристел обняла меня.

– Привет, сестренка.

В воздухе витал чудесный аромат маминой еды.

Отец отвез меня в спальню, где рядом с диваном стояли ряды моей обуви: кеды, шлепанцы, туфли на каблуках, которые я недавно купила. Теперь они мне больше не понадобятся.

После обеда мама набрала в ванну горячей воды и перенесла меня туда с инвалидной коляски. Бережно, чтобы не намочить диализный порт, опустила мое тело в воду.

До больницы я весила 57 килограммов при росте метр семьдесят один. В меня вкачали 23 литра физраствора, и мой вес увеличился до 80 килограммов. В день выписки из больницы я весила 38, как в пятом классе. Кожа да кости. Такой я вернулась в этот мир.

К тому времени вся моя семья, включая папу, видела каждый миллиметр моего тела, и стесняться было нечего. Мне лишь не хотелось, чтобы они видели, как я похудела. Я знала, как им будет тяжело на это смотреть.

– А-а-х, – выдохнула я, когда мама помогла мне устроиться поудобнее. – Обожаю принимать ванну! Как я мечтала об этом в больнице!

«Какая же я тощая», – подумала я, глядя, как вода мягко ласкает то, что осталось от моего тела. И этот фиолетовый шрам от груди до пупка… И эти торчащие тазовые кости и ребра… «Неужели вот это самое тело когда-то было таким сильным и здоровым?» – я с трудом узнавала сама себя. Через полчаса мама вернулась, чтобы потереть мне спинку. Потом она помогла мне выбраться из ванной, обтерла и переодела ко сну.

Вскоре я снова блаженно вздохнула: моя комнатка, моя кроватка, моя постелька! Я поверить не могла, что снова оказалась в родных стенах.

В больнице я считала минуты до того момента, когда вернусь домой, но, когда это наконец произошло, я поняла, что почти ничего не могу сделать без маминой помощи.

В основном я спала и смотрела телевизор. В тот первый день и последующие несколько месяцев одной из моих любимых программ было шоу Опры, выходившее ежедневно в 4 вечера. Тогда, в 1999 году, передача заканчивалась рубрикой «Вспомните о молодости духа» – коротенькой историей о том, как кто-то преодолел трудности, усвоил урок или нашел какой-либо источник вдохновения.

Частым гостем шоу был духовный наставник Экхарт Толле.

– Прошлое не властно над настоящим, – говорил Экхарт.

И в свете моей собственной травмы это утверждение придавало мне невероятные силы, оно как будто бы попадало с экрана телевизора прямиком в мое сердце. Я смотрела шоу Опры затаив дыхание.

Однажды вечером я попросила маму купить мне «Джамба-джус» – единственный напиток, который я могла пить. Когда она вернулась, я задала ей неожиданный вопрос:

– Мам?

– Да, деточка?

– Э… – я помолчала. – Я теперь инвалид, да?

Мама поставила на стол чашку, подошла ко мне и села на краешек дивана.

– Знаешь, милая, – сказала она. – По чьим-то стандартам да – ты инвалид. – Она на мгновение умолкла. – Но для меня ты никогда не будешь инвалидом. Ты моя дочь, а не какой-то там ярлык. И я верю в то, что ты добьешься всего, чего ни пожелаешь.

Я не ответила, все еще пытаясь свыкнуться с этой новой реальностью. И дело было не только в том, что приходилось среди ночи кое-как ковылять в туалет, но и в том, как меня воспримут окружающие. Буду ли я в их глазах похожа на того ветерана Вьетнамской войны, которого я как-то видела на обочине? Станут ли они меня жалеть? Будут ли смотреть на меня как на «безногую»? Предпримут ли они хоть малейшую попытку узнать, какая я на самом деле? В больнице я не позволяла себе даже думать о таких вещах – главной моей целью было поправиться и вернуться домой. Теперь же, когда я оказалась дома и у меня была уйма свободного времени, эти неприятные мысли все настойчивее возникали у меня в голове.

Меня спасала Кристел. Она постоянно старалась подбодрить меня, не давая утонуть в депрессии. Через несколько дней после того разговора с мамой я рассказала о нем сестре, признавшись и в страхе перед тем, как меня воспримут окружающие.

– Ну, кто-то, наверное, скажет, что тебе теперь понадобятся заботливые руки, – сказала она, – но это же бред, руки у тебя и так есть, тебе ног не хватает…

Мы посмеялись. Ситуации это, конечно, не изменило, но я улыбнулась, на миг забыв о том, что лежу в постели без ног.

После выписки я начала ходить на процедуру по диализу – она нужна для выведения вредных веществ из крови, когда твои собственные почки не в состоянии этого делать. Мне приходилось делать это три раза в неделю по утрам, и мама вставала вместе со мной в пять часов утра. Для меня диализ представлял собой 240 минут сна и тошноты в окружении людей в пять раз старше меня. Я не шучу, там не было никого младше восьмидесяти. Вернувшись домой, я еще пару часов испытывала на себе все последствия этой процедуры. Меня бил озноб, мучила рвота, и тело было жутко обезвожено. С 9 утра и до полудня я обычно спала, а когда просыпалась, то старалась заняться чем-нибудь, чтобы отвлечься и не думать о тошноте.

Еще я много читала. Одной из моих любимых книг был «Алхимик» – о том, как важно найти свою страсть и не упустить мечту. Еще я читала выдержки из древнекитайского учения Дао де цзин, листала «Нэшнл Джеографик» или смотрела документальные фильмы о природе или путешествиях по каналу Дискавери. Я поняла, что, даже если не смогу выйти из дому, есть много других способов познать мир. Глядя на то, как другие взбираются в горы и переплывают океаны, мне еще сильнее хотелось встать на свои новые ноги. Совсем скоро Кевин должен был научить меня ими пользоваться.

Свадьба по-прежнему была назначена на 15 октября. Кристел и Джаред едва не перенесли ее, но, поскольку в сентябре меня выписали и еще потому, что они рисковали потерять еще больше уже вложенных денег, они решили продолжить приготовления. Я как-то подслушала разговор Кристел с мамой:

– Правильно ли мы поступаем? Стоит ли?

Однажды она спросила напрямую и меня:

– Эми, ты не против?

Я заверила ее, что все в порядке.

Жизнь моей сестры закрутилась, как водоворот. Пока я валялась на диване, наша мисс Организатор сидела рядом на полу, решая очередную свадебную задачу, например, изготовление свадебных сувениров.

Свадьба и прием гостей должны были пройти у нас дома, на заднем дворе, на закате. Мое семейство собиралось наготовить еды на триста приглашенных. Еще когда я была в больнице, Кристел попросила меня быть подружкой невесты.

Моя мама, у которой и без того забот был полон рот после моего возвращения, тоже неустанно занималась приготовлениями к торжеству.

У меня же были свои проблемы. В конце сентября наконец состоялась встреча с протезистом. Меня все мучил вопрос: какими же будут мои новые ноги? Я даже не могла их себе представить.

Кевин уже показывал мне свою ногу – металлический протез со множеством винтиков, но я знала, что мои будут другими. И мне не терпелось их увидеть.

Когда я оказалась в кабинете Кевина, мне показалось, будто бы я очутилась в другом мире. Приемная сверкала чистотой, как в больнице. Стойка и комната ожидания перед ней были освещены флуоресцентными лампами. На стенах висели постеры со спортсменами на протезах: тяжелоатлетами, бегунами, велосипедистами. Но ни на одном из них не было спортсмена без обеих ног. На столике в комнате ожидания лежала стопка журналов с историями о том, как живется людям с протезами, а также информацией о мероприятиях и встречах для тех, кто потерял ноги. На стульях сидели несколько человек с протезами. Когда я появилась, они принялись на меня пялиться, и мне стало ужасно стыдно. Захотелось закричать: «Я не ампутант! Я массажистка и сноубордист, черт побери!» Но я промолчала.

Из-за угла вышел Кевин – такой же жизнерадостный, как и тогда, в больнице.

– Привет, Эми! Входи, рад тебя видеть.

Мама вкатила меня в его просторный кабинет, где на полках лежали разные инструменты: ножницы, молоток, огромный металлический рожок для обуви.

– Сегодня снимем слепки для протезов, – сказал он и обернул ноги литьевым материалом, таким же, какой используют при исправлении сломанных конечностей.

– Они должны заканчиваться такими ячейками, повторяющими форму твоей ноги, – объяснил он уже во время работы. Через полчаса он встал. – Ну вот, Эми. На сегодня все. Увидимся через неделю.

Я изо всех сил надеялась, что наша вторая встреча пройдет так же легко. Но не тут-то было.

На следующей неделе, вечером, я снова приехала к Кевину, чтобы увидеть мои новые ноги. Я была очень взволнованна. Часто ли вам приходится говорить: «Поеду-ка я заберу свои новые ноги»? Звучит смешно и странно.

– Мам, ну как, поехали за ногами? – шутила я всю неделю, и мы с мамой хихикали.

Когда мы приехали во второй раз, Кевин ждал нас в просторной комнате с двумя параллельными брусьями для ходьбы. Мама подкатила меня к ним. Вошел Кевин, неся в руках два больших блестящих куска пластика с прикрученными к ним металлическими трубками.

– Твои ноги готовы! – объявил он.

Сердце у меня упало. Вот это – мои ноги? Не может быть!

Он положил их на пол.

Я точно не была готова к тому, что увидела. Мои новые «ноги» были больше похожи на пустые ведра.

«Лодыжка» представляла собой несколько соединенных трубок. «Стопа» – кусок желтой резины. «Пальцы» – крупные и по-мужски квадратные. От большого пальца к лодыжке тянулась желтая линия, которая, видимо, символизировала вену. Более ненастоящих ног и представить себе трудно. В них не было ничего высокотехнологичного, бионического или крутого. Их будто бы украли из магазина скобяных изделий. Они были так ужасны, что глаза у меня полезли на лоб.

– Э-э… это и есть мои новые ноги? – спросила я, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.

Меня охватил ужас при мысли о том, что эти два куска пластмассы станут моими новыми ногами… навсегда.

По щекам побежали слезы. Мама тоже разрыдалась.

– Ничего, ничего, – проговорил Кевин, изо всех сил стараясь нас утешить. – Это только начало. Впереди – целый процесс. Давай попробуем их надеть и посмотрим, сможешь ли ты встать и двигаться.

Для начала Кевин надел на меня серо-зеленые чулки. Они были похожи на носки, только толще. Внутри чулки были клейкими и плотно прилегали к моим ногам.

– Это шокопоглотители – они защитят твои голени и колени от трения, когда ты будешь ходить, – объяснил Кевин.

Он развернул один из полиуретановых чулок, всунул в них нижнюю часть моей ноги, а затем распределил их равномерно до середины бедра. То же самое проделал и со второй ногой. Вторым слоем шли толстые шерстяные носки. Наконец, прикрепив протезы, он надел и третий слой, специальный «рукав», который поддерживал всю мою ногу и совершенно не давал коже дышать. В тот день было градусов 30. А тут внезапно сразу стало 40.

– Отлично, – заключил Кевин. – Сейчас я помогу тебе встать.

И, поставив обе ноги на пол, я встала. Черт! Едва весь груз моего тела оказался на этих новых ногах, колени, лодыжки и нижняя часть ног затряслись. Мои ноги не только нестерпимо болели, им было тесно в этих бесконечных слоях носков и чехлов. Я не могла даже колени согнуть. Вся кровь прилила к нижней части ног. Каждый нерв, казалось, кричал: «Хватит!» Мне было ужасно неудобно и тяжело. И я снова разрыдалась. Не выдержав и нескольких секунд, снова плюхнулась в инвалидную коляску. Кевин дал мне минутную передышку.

– Так, теперь – еще раз, – наконец сказал он, затем помог мне встать и чуть ли не отнес к ближайшему тренажеру. Я положила руку на брус и попыталась встать ровно.

– Ну-ка попробуй-ка шагнуть, – сказал Кевин.

Я наклонилась вперед.

– Ай-ай-ай, как больно! – закричала я. Так я стояла, наверное, минут пять, пока наконец не сделала крохотный шажок.

– Замечательно, Эми! – сказал Кевин. – Давай еще один.

Я изо всех сил попыталась поднять правую ногу, но бедра как будто бы замуровали в цемент. Я снова с невероятным усилием попробовала поднять ногу. И… сделала еще один шаг.

– Думаю, на сегодня достаточно, – сказал Кевин, поняв, что большего от меня добиться не удастся. – Помни: это часть долгого процесса. Тебе нужно привыкнуть к этим ногам. Ходить на них нелегко, но постепенно, не спеша у нас все получится. Возможно, в этом году придется сменить пять пар ног, прежде чем найдем подходящие.

Он пояснил, что из-за изменений, происходящих в теле, и атрофии ног протезы придется регулярно менять. Кевин старался, как мог. Мои протезы были такими страшными, что я не надела бы их даже на собственные похороны.

Мы с мамой подождали в коридоре, а Кевин подготовил то, что он называл «посылка с гостинцами», – сумку, полную ужасных чулок. Еще он дал мне с собой ходунки, с какими обычно ходят бабушки и дедушки. Предполагалось, что я буду тренироваться дома и периодически приезжать к нему, чтобы он подгонял и подкручивал мои протезы. Кроме того, он дал мне контакты нескольких районных физиотерапевтов, которые должны были помочь мне научиться ходить на новых ногах.

– Если не будешь их носить, то так никогда к ним и не привыкнешь, – сказал Кевин перед самым моим уходом.

Я не ответила, перебирая эти громоздкие протезы из желтоватой резины. Я совсем не чувствовала, что они – часть меня.

Я говорила, что раньше никогда не позволяла себе впадать в депрессию. Что ж, в тот вечер все мои старания вылетели в трубу. Я эмоционально выключилась, свернувшись калачиком на кушетке. От потрясения я не могла даже мыслить связно.

Это. Была. Моя. Жизнь. И я ее ненавидела. Эти новые ноги были невыразимо уродливы. Кевин просто подобрал протезы, на которых я могла стоять, ни на секунду не задумавшись об их внешнем виде и женственности. Главное, чтобы они были функциональны. Но как сделать эти чудовищно уродливые штуки частью моей жизни? Особенно в выходные, когда я привыкла ходить в шлепанцах и шортах. Какой уж тут сноуборд! Буду ли я ходить на этих новых ногах!

Мы с мамой молча доехали до дома, не проронив ни слова. Она вкатила мою коляску внутрь, и мы обе закрылись в своих комнатах. «Как, черт возьми, я это сделаю?» – крутилось у меня в голове. Я провалилась в спасительный сон и проспала в тот вечер одиннадцать часов.

На следующее утро я была чернее тучи. И на следующее за ним, и потом. Настроение у меня становилось все хуже и хуже. Наверное, это был самый черный период во всей этой истории.

Нам с мамой все так же приходилось вставать в 4 утра на диализ, и все время процедуры я молчала. После диализа я плюхалась на диван и отключалась. Мне даже не хотелось просыпаться.

Однажды, часов в пять вечера, спустя несколько дней после того, как я получила свои новые ноги, я проснулась в том же подавленном состоянии, в каком заснула. Ноги стояли у дивана, рядом лежали чулки. Я посмотрела на них, отвела взгляд, затем повернулась снова. Через несколько секунд я подползла к краю дивана, вытащила чулки и пару минут их разглядывала. Потом по одному натянула до бедер. Кое-как закрепила ноги, встала и ухватилась за стену, чтобы не упасть. Немного постояла. Было все так же больно, я сняла ноги, вернулась в постель и снова заснула.

На следующее утро я снова достала чулки.

– Я их специально приготовила с вечера, – сказала мама, вошедшая как раз в этот момент.

– Спасибо, – пробормотала я, натягивая липкий чулок. Мама помогла мне встать и закрепить ноги. Я на секунду облокотилась на нее в поисках равновесия.

– Попробуй еще раз, Эми. Сможешь шагнуть?

Я медленно подняла правую ногу.

– Раз!

Через несколько секунд – левую.

– Два!

Потом – снова правую.

– Три!

Сделав четвертый шаг, я почти дошла до двери спальни.

– Процесс пошел! – воскликнула мама, все время старавшаяся меня подбадривать.

Стоять мне было по-прежнему неудобно, ноги не слушались, но четыре шага – это, конечно, лучше, чем ничего.

Может, что-то и выйдет. Одно о себе я знаю точно: даже если впадаю в депрессию, не могу хандрить вечно, иначе схожу с ума. Меня бесит само это ощущение хандры. Настоящие ноги ко мне не вернутся. Я мало-помалу начинала привыкать к этой мысли. И пусть протезы мне и не нравились, пусть они были страшные и приносили мне жуткую боль, но я знала, что Кевин прав: нужно было хотя бы попытаться к ним привыкнуть. Что еще мне оставалось? Да, можно было пойти по пути наименьшего сопротивления и вообще не делать над собой никаких усилий, но тогда что это была бы за жизнь? Я никогда не была слабаком, пасующим перед первой же трудностью, вот и сейчас не стоило начинать.

В тот вечер я лежала в постели, размышляя о том, через что прошла этим летом. Какой легкой и беспечной была моя жизнь до того, как я попала в больницу. Как тяжко мне было в эти последние дни. Какую эмоциональную опустошенность я испытывала и какой слабой чувствовала себя. Тогда-то в моей голове и возник тот самый важный вопрос: «Будь моя жизнь книгой, а я – ее автором, какой сюжет я придумала бы?» Несколько минут я просто лежала, составляя список жизненных целей. Мне хотелось заниматься сноубордом, путешествовать, учиться, открывать новое, расти и развиваться. Хотелось, чтобы было о чем рассказать людям, прожить жизнь без сожалений. Я понимала, что теперь мне придется полностью переписать собственный сценарий. Моя жизнь начиналась с чистого листа и осознанного выбора. В ту ночь в полумраке спальни я решила идти вперед, призвав всю свою храбрость.

Я начала вставать и надевать протезы каждое утро. Потом, день за днем, заставляла себя стоять на них чуточку дольше. Каждый раз я ставила перед собой мини-цели, например, дойти до какого-то участка в прихожей, или от кровати до ванной, или от дивана до барной стойки. Или выйти на заднее крыльцо, всунув квадратные мысы ног в кеды. Я знала, что, чтобы мое тело и разум приняли эти ноги, мне нужно самой привыкнуть к ним. И еще мне нужна была большая цель. И она появилась. Когда настанет момент и я буду подружкой невесты, я не стану въезжать в церковь на коляске, я войду туда.

– Мне нужна ваша помощь, – сказала я своему физиотерапевту в первый же день нашей встречи. – Моя сестра на следующей неделе выходит замуж, и я хочу идти рядом с ней.

Даже мне самой эта цель показалась слишком амбициозной. Но меньше всего мне хотелось, чтобы все наши друзья и родственники жалели меня в этот важный для нее день. Они и так уже оплакивали меня два с половиной месяца подряд, и мне с лихвой этого хватило. Все гости непременно услышат одно и то же: «Эми Пурди осталась без ног и едва не умерла». Не стоило дополнительно заострять на этом внимание.

Я не сказала ни Кристел, ни отцу о своей цели пойти к алтарю своими ногами. В течение нескольких дней я работала на износ. Теперь, когда я стала ходить на протезах все чаще, возник вопрос, что надеть. Они были такими громоздкими, особенно в области колена, что мне пришлось купить огромные шаровары, чтобы было в чем ходить. Я поняла, что один из главных минусов протезов – это неудобства, связанные с подбором одежды.

Представьте, если бы вам пришлось пожизненно носить балахоны? Примерно так я чувствовала себя в самом начале. У меня был постоянный аксессуар, и вся прочая одежда должна была с ним сочетаться.

И хотя протезы были не самой привлекательной частью моего гардероба, это вовсе не означает, что они были дешевыми. Средняя стоимость пары «ног» – тридцать тысяч долларов.

В ночь перед свадьбой мы всей семьей собрались в гостиной послушать по радио любимые песни. Я была в своей коляске, с надетыми протезами, в огромных шароварах цвета хаки. Заиграла любимая песня моих родителей, отец подошел к дивану и протянул маме руку.

– Потанцуем, милая?

– Конечно, – хихикнув, ответила мама.

Они всегда отлично танцевали. Любимым их танцем был ту-степ. Его они и исполнили в тот вечер. Когда песня закончилась, мы с сестрой им похлопали. Потом заиграла песня Алана Джексона «Chasin’ That Neon Rainbow», и мне захотелось продемонстрировать свои успехи сестре и отцу.

– Пап, потанцуем?

Вид у отца был слегка потрясенный. Он посмотрел на маму, как бы спрашивая ее взглядом: «Это происходит на самом деле?» Улыбнулся и ответил:

– Конечно, детка.

Я медленно встала с инвалидной коляски, и он притянул меня к себе. Наши ладони сомкнулись. Под звуки музыки, наполняющие гостиную, мы с отцом начали раскачиваться вперед-назад, и я принялась двигаться в такт. Мама схватила видеокамеру с криком:

– Эми научилась танцевать раньше, чем ходить!

Краем глаза я заметила выражение лица моей сестры:

– О боже, Эми, ты танцуешь!

Когда песня закончилась, в глазах у меня стояли слезы.

– Да… я славно потрудилась, – прошептала я.

Это вам не какие-то несколько шагов – это целый танец!

Наступил день свадьбы. Мама помогла мне надеть платье и аккуратно застегнула молнию, стараясь не задеть диализный порт. Кристел подобрала мне длинное платье, чтобы прикрыть ноги. Оно было прекрасно: свободного покроя, из бледно-зеленого сатина. Обычно к таким платьям подбирают стильные туфли на каблуках – но не в моем случае, ведь ступни были из резины. У меня на ногах были белые кеды. Как вы понимаете, вид был далек от совершенства – но, по крайней мере, в них можно было ходить. А поскольку в моей жизни функциональность теперь была важнее фасона, я была благодарна хотя бы за это.

Гости расселись по местам, и скрипачи заиграли нежную песню Андреа Бочелли «Time to Say Goodbye». Я вспомнила, как скучаю по своей работе. Эта песня была хитом «Белладжо», и всякий раз, как я входила в его вестибюли, чтобы сделать массаж очередному клиенту, ее звуки наполняли залы и лифты.

Как резко изменилась моя жизнь за совсем короткое время, с ума сойти! Сидя в инвалидной коляске, я взяла свой букет и жестом позвала сестру.

– Что такое? – спросила она, наклоняясь ко мне, чтобы лучше слышать.

Кристел всегда была красивой, но в тот день особенно. На ней было великолепное белое платье без бретелек с узором из белых маргариток.

– Я не хочу ехать в этой коляске, – сказала я. – Я хочу идти.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты уверена, Эми? – спросила она.

– Да, – не задумываясь ответила я. – Я пойду пешком.

Наш друг Джонни, который был шафером, ждал меня снаружи. Когда мы сказали ему об изменениях в программе, он сходил за моим двоюродным братом Джеком, и они помогли мне встать.

Солнце уже садилось. Под звуки скрипок в мягком сумеречном свете двери родительской спальни распахнулись, и, держа под руки Джонни и Джека, я переступила порог.

– Готова? – спросил Джонни.

– Готова.

По толпе пронесся шепот. Я сделала первый шаг, остановилась и оглядела лица собравшихся. Все взгляды были устремлены на нас троих. Через несколько секунд я сжала покрепче букет и сделала еще шаг. Потом третий. Потом четвертый. Шаг за шагом я шла от крыльца по небольшому газону, преодолела восемь ступенек, наконец вышла к аллее. Я шла медленно и не так грациозно, как хотелось бы, пару раз мне пришлось остановиться из-за боли. Но я продолжала идти. К тому моменту, как я подошла к алтарю, глаза у всех собравшихся были на мокром месте. Когда в дверях появилась Кристел, кто-то уже достал бумажные платочки.

Со своего места у алтаря я смотрела, как идет моя сестра. Она подошла к Джареду, и они обменялись кольцами. Двадцать минут! Да! Целых двадцать минут! Я стояла на своих собственных ногах и плакала от радости.

После окончания церемонии началась вечеринка.

– Потанцуем? – спросил мой друг Роб, который на этот вечер взял на себя роль моего кавалера.

– С удовольствием, – ответила я.

Он помог мне встать и подвел к танцполу. И пусть я не могла исполнять сложные па, но мне было вполне по силам двигаться из стороны в сторону, как накануне с отцом.

Я смогла продержаться половину песни и снова села в коляску, чтобы набраться сил для следующей попытки.

Весь вечер друзья и родственники подходили к моему столику, чтобы поболтать.

– Поверить не могу! – сказала одна женщина. – Неужели это возможно! Ты уже ходишь!

Я только улыбнулась, вспомнив о том, что в первую свою встречу с Кевином и сама не верила, что этот день настанет. Что делают с человеком две недели и твердая решимость добиться своей цели!

В тот день мой выход был чем-то непостижимым, как мираж в пустыне. Мои смелые мечты вернуться к работе, к сноуборду, снова жить той жизнью, которую я для себя распланировала, были еще совсем далеко. Но тогда, 15 октября 1999 года, они вдруг показались мне чуточку реальнее. Первый шаг по аллее, ведущей на вершину, стал первой строчкой моей новой истории. И, как знать, может, за ней последуют новые славные главы?!