Глава 19. Удивительные лучи

Арган: Почему же вы не допускаете, братец, чтобы один человек мог вылечить другого?

Беральд: По той причине, братец, что пружины нашего механизма – это тайна, в которой до сих люди никак не могут разобраться: природа опустила перед нашими глазами слишком плотные завесы, чтобы можно было через них что-либо разглядеть.

Мольер. Мнимый больной.
Глава 19. Удивительные лучи

— AD —

XIX век, пожалуй, заслуживает особого разговора. Это было время прорыва не только в медицине. Что касается медицинской науки вообще и в частности диагностики, то есть методики распознавания болезней, – то именно в XIX веке медицинская наука предоставила стартовые площадки для новых, уже прямо-таки дерзновенных открытий.

Врачу, практиковавшему в конце XIX века, впору было искренно посочувствовать своему коллеге, которому выпало лечить пациентов всего лишь за полстолетия до того момента, и удивляться столь разительным переменам.

В самом начале XIX века медицинская наука во многих отношениях оставалась еще в тисках инерции и порою пасовала в таких безвыходных для нее ситуациях, которые запросто решались рядовыми врачами в конце указанного срока, естественно, после многих совершившихся открытий и прозрений, о которых мы немало говорили и будем еще говорить немало.

Врачи конца XIX века с уверенностью утверждали, что они не допустили бы тех потерь, которые человечество понесло по причине своего незнания. К примеру, одной из таких очевидных ошибок было неправильное лечение сраженного на дуэли Александра Сергеевича Пушкина. Да мало ли что припоминается нам, даже на современном уровне развития медицинской науки…

* * *

Одно из таких замечательных открытий, способствовавших настоящей революции в медицине, было приурочено к самому концу XIX века.

Это было время, когда врачи уже овладели тайной обезболивания, узнали причины возникновения многих инфекционных болезней, со всей тщательностью изученных Луи Пастером, Робертом Кохом и другими яркими подвижниками науки, уже освоившими приемы асептики и антисептики. Они, наконец – то, заставили себя облачиться в белые халаты, а головы свои покрыть столь же белоснежными колпаками, привыкли мыть руки, по крайней мере, перед предстоящей им операцией, начали кипятить инструменты и обрабатывать их специальными обеззараживающими веществами.

Да и сами операции их обрели какую – то необыкновенную осмысленность, сложность, смелость, дотоле невиданные.

По большому счету, для широкой публики все началось уже сразу после наступления 1896 года, хотя само это событие, о котором пойдет у нас речь, вызревало еще в недрах прошедшего, 1895 года. Оно свалилось на людские головы подобно выпавшему внезапно свежему снегу.

Сенсационные новости появились в первых январских номерах основных европейских газет. Полусонные горожане, пребывавшие еще под воздействием затянувшихся зимних праздников, новогодних сверкающих елок и замысловатых праздничных тостов, не очень-то и поверили прочитанному или даже услышанному в пересказах, хотя и не были готовы чему – то еще удивляться. Однако медицинская общественность сразу же насторожила уши. Сообщение это, правду сказать, не касалось напрямую медицины, а только, скорее, физики или еще какой-то отвлеченной науки.

В газетах сообщалось об открытии неких невидимых лучей.

Вот что поместила на самом видном месте венская газета Neue freie Presse:

Недавно в кругах ученых специалистов Вены настоящую сенсацию вызвало сообщение об открытии, которое сделал Вильгельм Конрад Рентген, профессор физики в Вюрцбурге. Если сообщение оправдается, то в руках человечества окажутся эпохальные итоги точнейших исследований, которые приведут к замечательным последствиям как в области физики, так и в области медицины.

Ну, как тут было не задуматься крепко?

Что касается практического использования этих лучей,

– писалось дальше в упомянутой нами газете,

– то к нему проявляют активный интерес биологи и врачи, в особенности же хирурги, поскольку перед ними открывается перспектива получить новое, весьма ценное диагностическое средство. Следует указать на огромную важность нового открытия для диагностики повреждений и болезней суставов. При дальнейшем, чисто техническом усовершенствовании нового метода фотографирования удастся делать снимки (причем не только снимки руки), на которых ткани не видны, зато кости имеют весьма четкое изображение. Врач смог бы тогда ознакомиться досконально с картиной любого сложного перелома без мучительного для пациента ощупывания руками; военный врач мог бы определить положение чужеродного тела (пули, осколка гранаты) в человеческом организме гораздо легче, чем ныне, и без болезненного обследования зондом. И в случае костных заболеваний, которые не вызваны травматическими повреждениями, подобные фотографии, если, разумеется, удастся их получить, точно так же оказались бы ценным подспорьем как при постановке диагноза, так и при выборе метода лечения.

Уже само подобное словосочетание – невидимые лучи – звучало как-то неправдоподобно, алогично: если это лучи, то как они могут быть невидимыми? А если они, в самом деле, нисколько невидимы, то что же это за лучи? За словом «луч» скрывается нечто сияющее, режущее глаз. И будто бы это открытие сделано случайно, на ровном месте, совсем недавно, перед рождественскими и новогодними праздниками. А совершил его мало кому известный немецкий физик, которого в первом сообщении даже фамилию толком назвать не смогли.

Слов нет, немцы – народ слишком дотошный, они слишком любят докапываться до истинных причин, узнавать, как у них говорится, wo ist der Hund gegraben (Где собака зарыта – нем.). А все же что-то ценное вот так себе на дороге не валяется, не те уже времена, в науке все уже до сих до сих копано – перекопано…

Конечно, в головах у многих сведущих врачей тут же вспыхнули вычитанные некогда у Гиппократа сетования насчет бессилия врача при постановке диагноза.

«Медицина, – написал давно уже почивший старик, – лишена возможности видеть и эмпиемы в груди, и болезни почек и печени, и все болезни, гнездящиеся в животе, – видеть таким же зрением, каким все видят совершенно открыто».

Свыше двух тысяч лет миновало со времени написания этих слов, а что коренным образом изменилось?

Ни убавить к ним, ни прибавить.

Но, быть может… А вдруг?..

Слухи между тем обгоняли друг друга. Ими полнились газеты Старого и Нового света. И вскоре стало уже трудно определить, что было опубликовано в газетах, а что придумано людьми, что является, стало быть, плодом неудержимой человеческой фантазии, соединенной с вековыми мечтами.

Первым делом людям хотелось верить, будто, наконец – то, посчастливилось изобрести средство, вобравшее в себя вожделения поколений алхимиков. Изобретение раз и навсегда решит вопрос о вечной молодости и, соответственно, даже о бессмертии. Это средство, кстати, помимо всего прочего, позволяет превращать в золото любой металл.

Скажем, в одном американском штате объявился некий молодой человек, которому удалось подставить под эти лучи кусочек ничтожного свинца, достоинством в тринадцать пенсов, а в результате получить настоящий слиток золота, то есть – в десятки, в сотни раз повысить стоимость недорогого металла!

Говорили еще, да что там говорили, ссылались на самые высокие авторитеты, будто при помощи этих, новых лучей будет окончательно решена проблема освещения городских улиц и площадей. Днем и ночью, без малейших затрат на возведение каких-либо столбов, без натянутых между ними металлических проводов, на улицах можно будет читать.

Да что там «читать», захлебывались третьи. Это сущие пустяки, эта возможность читать. Читать можно и дома, сидя за столом. Посредством этих лучей удастся вбивать в головы то, что содержится в книгах. Стоит лишь осветить прибором текст, затем медленно перевести поток лучей на голову ученика, и никакая сила уже не выцарапает из его черепа упакованных туда знаний…

– И это все пустяки, – кричали четвертые. – Что знания? Конечно, они важны, но самое важное здесь заключается в том, что при помощи этих, воистину сказочных лучей, оживляют даже давно умерших!

Находились, правда, и такие, которые откровенно пугались диковинного новшества: а как теперь будет со свободой мысли? При помощи этих лучей можно прочитать любую тайну, заложенную кому-нибудь в голову.

Как быть теперь дипломатам, которые говорят одно, а думают совершенно другое?

– Не так уж это и плохо, – возражали подобного рода пессимистам. – Уменьшится количество преступников, потому что никому теперь утаить своих скверных замыслов. А со временем, значит, отпадет и потребность в какой-то охране.

– Опять же беда! – сокрушались еще какие-то люди. – Да ведь теперь этак любой хулиган получит возможность рассматривать порядочную матрону, вплоть до самого распоследнего шва, затаенного в ее дорогостоящем наряде. Это все означает настоящую гибель нравственности. До чего мы дожили? Гвалт!

Но и для таких печальных умозаключений отыскивались утешительные альтернативы: мир не без добрых людей. Газеты сообщают о появлении фирм, которые позаботились о своих потенциальных клиентах: эти фирмы изобрели и сумели даже выпустить специально устроенные сумки, портфели, чемоданы, которые не пропускают сквозь себя никакого свечения. Что ты там несешь, какие документы, какие деньги или драгоценности, – никому ничего не узнать.

А если уж кому-нибудь и хочется почувствовать себя в постоянной безопасности, – то для подобных сибаритов выпущено специальное белье. Облачишься в такую обновку – и ступай, куда тебе только заблагорассудится, никто из посторонних ни за что не увидит, какой, по правде говоря, у тебя рубец на груди или еще там что-нибудь в этом роде.

Это были слухи, которыми жили все обыватели.

* * *

А между тем, в течение одного только 1896 года, о нашумевшем открытии вышло из печати целых сорок девять книг и более тысячи различного рода статей. Об этих лучах повсеместно читали публичные лекции. Их сразу же приняли на вооружение крупнейшие медицинские клиники.

И там, за больничными стенами, как была уверена публика европейских городов, творились уже настоящие чудеса. О них свидетельствовали снимки, на которых черными пятнами проступали кости, тогда как остальные части тела – едва-едва лишь угадывались.

А еще находились люди, которые своими глазами видели все описываемые чудеса и могли рассказывать о них в мельчайших подробностях.

И только постепенно становилось известным толпе все то, что уже было известно врачам, что произошло на самом деле.

* * *

Человек, открывший загадочное явление, получившее название х-лучи, – в действительности носил имя Вильгельм Конрад Рентген. Он и на самом деле был профессором Вюрцбургского университета и даже директором его физического института. А свое сногсшибательное открытие сделал он поздним вечером 8 ноября 1895 года.

Как выяснилось впоследствии, весь этот день для профессора Рентгена поначалу ничем не отличался от череды таких же унылых осенних деньков, наполненных, правда, любимой, но уже привычной для него работой, которую он исполнял порою как-то даже автоматически.

Убаюканный сумерками и тишиной, он, быть может, потому как раз и замешкался в своей лаборатории, отпустив перед тем ассистентов и даже старого своего слугу, следившего здесь за порядком.

Профессор уже и сам собирался домой, благо ради этого ему не надо было отправляться в путь по опустевшим дремлющим улицам, а только лишь подняться этажом повыше – профессорская квартира располагалась в точности над его лабораторией.

Оснащение лаборатории отличалось заметной скромностью. На крепких вместительных столах размещались довольно нехитрые приборы; к созданию некоторых из них профессор лично приложил свои руки, поскольку с детства обожал всякую физическую работу.

В этот же вечер он продолжал изучать свойства электрического тока высокого напряжения, пропускаемого через стеклянный резервуар, из которого предварительно был откачан весь воздух. На столах перед его глазами как раз и высились пустотелые трубки, в свое время придуманные Гутторп-Круксом, а еще компанию их дополняла катушка Румкорфа, подающая электрический ток.

Скользнув утомленным взглядом по безмолвным настенным часам, профессор с неудовольствием отметил, что меньшая стрелка на циферблате подходит уже к цифре одиннадцать. Все это означало, что супруга, опять не дождавшись его, ушла уже к себе в спальню. Слабая от природы женщина, она плохо переносит сырое осеннее ненастье, тут уж ничего не поделаешь. Он же, никогда не жаловавшийся на здоровье, сегодня повел себя каким-то неподобающим образом.

Что же, опыты следовало прекращать. Закрыв пустотелую трубку, воспользовавшись для того плотным картонным футляром, – профессор Рентген погасил в помещении свет и стал пробираться к выходу. Однако, по давней уже привычке, оглянулся и… вынужден был резко остановиться.

На соседнем столе, на полтора каких-то метра удаленном от другого стола, за которым он только что сидел, переливалось точечное зеленоватое сияние. Конечно, он сразу же сообразил, что именно там были просто-напросто свалены кристаллы платино-цианистого бария, что, когда на них падает солнечный свет, – они всегда издают слабое зеленоватое свечение. Однако какое солнце бывает в одиннадцать часов осеннего вечера? Иного же освещения в лаборатории не имеется, да и кристаллы эти не реагируют даже на электрический свет, проверено давно…

Профессор зажег освещение и тут же понял, вспомнил, что в спешке позабыл отключить электричество в стеклянной трубке. Стоило ему коснуться рубильника – и зеленое сияние, как бы испугавшись яркого верхнего света, – исчезло. Уже догадываясь о чем-то необычном, неведомом ему, однако, все еще не веря себе самому, он повторил то же самое с рубильником – кристаллы бария вспыхнули с еще большей выразительностью.

Позабыв о своем намерении уходить, позабыв о больной жене, забыв снять уличную одежду, профессор Рентген уселся за свой стол. С упрямством капризного ребенка, которому, во что бы то ни стало, хочется доломать понравившуюся игрушку, лишь бы взглянуть на ее внутренности, – профессор щелкал рубильником. Туда – сюда… Однако все это повторялось с абсолютной точностью, а пока оно повторялось, в его голове окрепло неколебимое, как скала, убеждение: вакуумная трубка при прохождении по ней электричества становится источником неведомого ему до сих пор излучения!

Движимый каким-то, еще неосознанным чувством, он стал преграждать невидимым лучам путь, используя для этого книги, словно преграды для этих удивительных лучей, используя все, что ни попадало под руку, – но все по-прежнему было тщетно. Тогда он отодвинул бариевый экран, стараясь определить, какой же пробивной силой обладают эти, неизвестные пока что ему лучи…

И вдруг на зеленом экране перед ним возникло нечто такое, что заставило его, уже в который раз в продолжение этого вечера, застыть на месте. Он шевельнул пальцами руки, и черные выразительные линии на экране повторили это его напряженное движение. Черные линии выглядели так, что у него не оставалось и тени сомнения: он оказался первым на земле человеком, который увидел кости своего собственного тела!

Таинственное излучение, которое он как-то автоматически окрестил уже х-лучами, беспрепятственно проходило сквозь мягкие ткани тела. Однако, то ли не полностью пробивало кости, то ли просто застревало, ослабевало как-то в них, – во всяком случае, оно оставляло эти четкие, сверх выразительные тени!

Все увиденное оставалось запечатлеть на фотопластинке. Он бросился к шкафчику, где хранились фотоматериалы, потому что нисколько не был уверен, повторится ли это чудо еще один раз…

На следующий день, утром, не заметив, как пролетела бессонная ночь, профессор велел служителям перенести в лабораторию его кровать и зашторить в ней как можно плотнее окна. Он не выходил из помещения на протяжении пятидесяти дней, пока не сделал кое-каких предварительных выводов.

За все это время он поделился мыслями только с супругой, сделав при этом необычный снимок ее руки.

* * *

К 28 декабря 1895 года у профессора Рентгена было приготовлено уже небольшое, но очень емкое, сообщение о сделанном им открытии, о необыкновенном явлении, которое он уже твердо и сознательно именовал х-лучами.

Сообщение предназначалось для председателя Вюрцбургского физико – математического общества.

А в первых числах января 1896 года из печати вышла специальная брошюра, написанная им же, которую тут же перевели и издали на английском, французском, итальянском и русском языках.

Однако самое главное событие в жизни профессора Рентгена состоялось 23 января, сразу после зимних каникул.

На заседании физико – математического общества, которое открылось в указанный день в актовом зале физического института, собралась научная общественность, университетские профессора, представители городских властей. Однако – больше всех там было студентов.

Вести о феноменальном событии, взбудоражившем не только Европу, но и весь цивилизованный мир, наполняли гордостью душу каждого жителя сравнительного небольшого города Вюрцбурга.

А что говорить уж об университетских студентах!

Появление профессора Рентгена в зале встретили такими аплодисментами, что их совсем не пытался останавливать председательствующий на заседании профессор Рудольф Альберт Кёлликер, сам замечательный анатом и гистолог, одна фамилия которого обыкновенно вызывала в студентах дрожь, перемешанную с почтительным уважением.

Что говорить, профессор Рентген сейчас и на самом деле казался студентам олицетворением римского триумфатора, не менее того. Это был пятидесятилетний мужчина, атлетического сложения, с пышными, пепельно – рыжими волосами и густой, слегка уж седеющей бородою. Правда, его никогда не отличало умение красиво и ярко излагать свои мысли, он всегда говорил довольно сухо и кратко, студенты обыкновенно не выражали восторга от его лекций, – но кто сейчас помнил об этом!

Не успел профессор сказать еще ничего такого, о чем студенты не смогли прочитать в его брошюре, чего не знал бы сейчас даже самый малообразованный вюрцбургский бюргер, – а слушатели уже готовы были рукоплескать каждому его слову.

Все собравшиеся в зале следили за его крепкими руками, которые включали и выключали рубильник, которые любовно поглаживали трубку Гутторп-Крукса, как бы извлекая из нее никому не ведомые прежде таинственные лучи.

Закончив свое краткое выступление, профессор Рентген тут же сделал снимок кисти профессора Кёлликера, и еще не высохшая фотографическая пластинка с изображением темных костей отправилась гулять по студенческим рядам, все выше, выше, все с большими криками энтузиазма.

– Замечательно! – взял между тем слово профессор Кёлликер. – Господа! Сорок восемь лет посещаю я заседания нашего общества, но никогда еще не приходилось мне присутствовать на таком торжестве в стенах нашего университета. Я очень горд, господа, и я хочу вам откровенно заявить, что мы присутствуем на событии исторического значения!

И тут же, с трудом успокоив новый взрыв аплодисментов, профессор Кёлликер добавил:

– А еще, господа, предлагаю отныне называть это явление не х-лучами, но лучами профессора Рентгена. Это будет вполне справедливо.

Крик одобрения был ему недвусмысленным ответом.

– А каковые возможности открывают эти лучи перед исследователями внутренних органов человека? – спросил у главного докладчика все тот же Кёлликер.

Профессор Рентген отвечал с готовностью, но еще не очень определенно:

– Это дело врачей. Что же касается меня – то я всегда готов с ними сотрудничать…

Тут же, в стенах физического института, студенты стали договариваться насчет своих дальнейших действий.

Как только на Вюрцбург опустилась январская ночь, – во всех концах города поднялся веселый шум, загорелись праздничные огни. Там начиналось факельное шествие, апофеозом которого должно было стать чествование студентами своего знаменитого наставника.

А дальше было вот что: он стал первым физиком среди Нобелевских лауреатов…

Похожие книги из библиотеки