Психиатр и его диагноз
В предыдущих главах мы показали, как происходит в СССР злоупотребление психиатрией, но лишь вскользь говорили о тех, кто несет ответственность за превышение медицинских полномочий. В этой главе мы восполним это упущение и постараемся установить мотивы, движущие психиатрами, замешанными в преступлениях против человечества. Ответственно ли только меньшинство психиатров? Каковы подлинные мотивы злоупотреблений? Вопрос, заслуживающий пристального внимания и рассматриваемый нами поэтому в данной главе, мы сформулируем так: предоставляет ли возможность для преступных толкований сама принятая в психиатрии система диагностики, или интерпретации советских психиатров не имеют с ней ничего общего и вытекают из их непрофессионального толкования очередных требований вышестоящих инстанций? Как относится западная психиатрия к советским психиатрическим диагнозам диссидентов?
Кто причастен?
Прежде всего, надо сказать, что «идеологи» злоупотребления психиатрией, несущие самую тяжкую ответственность за госпитализацию нормальных людей, составляют среди советских психиатров незначительное меньшинство. Еще меньше таких, которые осмеливаются открыто заявить о своем несогласии с практикой карательной психиатрии. Подавляющее большинство советских психиатров нельзя отнести ни к активным защитникам и проводникам карательной медицины, ни к ее открытым противникам. Не говоря уже о психиатрах, восстающих против произвола, необходимо сделать различие между «идеологами» и молчаливым большинством, прячущим иной раз под маской послушания сочувствие к жертвам и желание им помочь.
Ключевые фигуры.
Использование психиатрии в целях подавления свободомыслия в Советском Союзе возглавляют: директор Института психиатрии Академии медицинских наук СССР профессор Андрей Снежневский, директор Института им. Сербского доктор Георгий Морозов, заместитель директора Института психиатрии профессор Рубен Наджаров и начальник специального диагностического отделения Института им. Сербского профессор Даниил Лунц.
Наибольшей известностью и влиянием, вне всякого сомнения, обладает профессор Андрей Снежневский. Он — один из немногих психиатров, удостоенных почетного звания действительного члена Академии медицинских наук. К его советам по специальным психиатрическим вопросам прислушиваются в Министерстве здравоохранения. Снежневский является редактором журнала «Невропатология и психиатрия» им. С.С. Корсакова, членом президиума АМН и Всесоюзного общества невропатологов и психиатров. Ему также принадлежит ведущая роль в международных мероприятиях советской психиатрии. Влияние Снежневского усиливается почетным членством во Всемирной психиатрической ассоциации, Американской психиатрической ассоциации и Королевской коллегии психиатров Великобритании.
Андрей Снежневский родился в 1904 году. Карьеру свою он сделал в 1950-м. Тогда состоялась объединенная сессия Академии наук и Академии медицинских наук СССР на тему о внедрении в советскую психиатрическую практику идей академика Павлова. Поборники теории Павлова победили. Снежневский находился в их стане, и волна, сокрушившая разгромленных, вынесла его на вершины медицинской иерархии. Снежневский получил кафедру в Институте усовершенствования врачей, в 1950-51 гг. стал директором Института им. Сербского, а в 1962-м его облекли наивысшим доверием: Снежневский сделался директором Института психиатрии.
Вскоре после того, как по приказу партии доктрина Павлова вытеснила из официальной советской психиатрии почти все остальные научные подходы, Снежневский, зарекомендовав себя непоколебимым павловцем, начал развивать свою собственную теорию шизофрении. По сути дела, Снежневский ввел новое толкование болезни, в результате чего стало возможным трактовать идеологическое инакомыслие как симптом тяжелого психического расстройства.
Взгляды Снежневского на шизофрению вызвали длительную борьбу с другими направлениями в психиатрии, сторонники которых были сосредоточены главным образом в Киеве и Ленинграде. Обе эти школы решительно выступали против расплывчатой теории Снежневского и против участившихся из-за нее диагнозов шизофрении. Главным противником Снежневского в Ленинграде был доктор А.С. Чистович; в середине пятидесятых годов борьба шла с переменным успехом. Так, диссидента Виктора Рафальского трижды признавали тогда здоровым в Ленинграде и столько же раз шизофреником — в Институте им. Сербского. К концу десятилетия не было уже никаких сомнений в том, кто вышел победителем: заручившись поддержкой сверху, Снежневский и его сторонники прочно закрепили свою установку в теории и практике психиатрии. Самые влиятельные оппоненты были переведены на менее ответственные посты — зачастую в провинции.
Дольше других не сдавался Ленинградский институт им. Бехтерева. Возглавлявший его доктор И. Случевский сумел сохранить свои принципы неприкосновенными даже в начале шестидесятых годов. Благородные традиции Института оборвались в 1966 г. вместе с кончиной Случевского — его сотрудники вынуждены были встать на официальные позиции. Доктор Феликс Ярошевский, ныне проживающий в Торонто, а ранее практиковавший в Ленинграде, рассказал нам о заметном сдвиге психиатрического направления в Институте им. Бехтерева (1965–1972 гг.): к диагнозу шизофрении стали прибегать чаще.
Честолюбивый, хитрый, искусный в манипулировании людьми и жонглировании словами, Снежневский, по свидетельству многих, кто его знает, является хорошим клиницистом и обладает большим человеческим обаянием. Сталкивавшиеся с ним психиатры говорят о сложности его личности. Добившись верховной власти в своей области, он стал защитником советской психиатрии от западных критиков. Яростно отрицал он обвинения, выдвинутые против Советского Союза на конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации в Мексике в 1971 году. Как тогда, он и сейчас продолжает утверждать, что критика эта не что иное, как «злостная фальсификация»[18].
В качестве консультанта или одного из членов комиссии Снежневский принимал участие в обследовании нескольких диссидентов с мировым именем. Широко известны оценка Снежневским психического состояния Плюща и его роль в деле Жореса Медведева.
В 1972 году Снежневский возглавил комиссию, обследовавшую Плюща, диагностировал у него шизофрению и рекомендовал принудительную госпитализацию[19]. После почти двух лет «лечения» и заметного ухудшения в состоянии Плюща жене госпитализированного и другу семьи Юрию Орлову удалось попасть к Снежневскому домой. Орлов описал напряженный разговор, в ходе которого Снежневский озадачил пришедших вопросом — по их мнению, лицемерным: «Разве лучше было бы для Плюща получить семь лет строгого режима?»[20]
Ни в госпитализации, ни в диагнозе Медведева Снежневский открыто не участвовал, но его закулисная роль в этом деле не подлежит сомнению. Как рассказано в книге «Кто сумасшедший?», один из друзей Медведева добился свидания со Снежневским и услышал от того, что хотя Жорес и является психопатологической личностью «с повышенной самооценкой», в принудительном лечении он не нуждается и должен быть освобожден и поставлен на психиатрический учет. На следующий день со Снежневским, приехавшим в Министерство здравоохранения вместе с группой врачей, встретился академик Сахаров. После общих слов о достижениях советской психиатрии Снежневский согласился, что, действительно, ошибки иногда случаются, в особенности в провинции, где отдельные психиатры не освоили еще современных методов. Если врачи, обследовавшие Медведева, допустили ошибку, — пояснил Снежневский, — ее можно исправить при помощи Минздрава. Зачем шуметь на весь мир? Общественные протесты подрывают ведь престиж советской психиатрии[21]. Стало известно также, что за несколько дней до этого разговора Снежневский присутствовал на совещании ответственных сотрудников Минздрава, которое было посвящено делу Медведева. К тому времени международная кампания протеста набрала уже ощутимую силу. Снежневский воспользовался случаем и предупредил собравшихся, что продолжение госпитализации Медведева поставит в затруднительное положение советскую делегацию на конгрессе в Мексике; министр здравоохранения доктор Петровский и главный психиатр министерства доктор Серебрякова не хотели идти на уступки и решили, что Медведева следует содержать в больнице в течение неопределенного срока.
Этот эпизод иллюстрирует одно из основных качеств Снежневского — политический прагматизм. Сознавая ошибочность госпитализации Медведева, он заботился не столько о благосостоянии больного, сколько о престиже своей профессии.
Директор Института им. Сербского Георгий Морозов родился в 1920 году. Главенствующее положение в Институте им. Сербского он занял в 1957-м. С 1974 г. он стал действительным членом АМН СССР, а с 1975-го — председателем президиума Всесоюзного общества. Как и Снежневский, Морозов занимается не только практикой, но и теорией: он является одним из составителей учебника по судебной психиатрии[22].
Имя Морозова неразрывно связано с использованием психиатрии в политических целях. Он участвовал — иногда и в качестве председателя — в комиссиях, обследовавших таких диссидентов, как Григоренко, Горбаневская, Медведев, Файнберг, Шиханович и Плющ. Георгий Морозов — один из наиболее активных защитников советской психиатрической практики.
Доктор Рубен Наджаров занимает пост заместителя Снежневского в Институте психиатрии. Он неоднократно участвовал в комиссиях, обследовавших диссидентов, и не раз пытался парировать западную критику.
Наджаров вошел в состав комиссии, заключившей, что Медведев страдает вялотекущей шизофренией. Он же рекомендовал принудительное лечение для Виктора Кузнецова. Осмотрев его, Наджаров нашел вялотекущую шизофрению ввиду наличия у «больного» реформаторских идей и недостаточного понимания собственной болезни[23]. В результате Кузнецов провел два года в Казанской СПБ.
Оправдания Наджаровым советской психиатрии были напечатаны и в СССР («Известия», 1973)[24], и на Западе («Гардиан», 1973)[25]. Последнее письмо подписали также Снежневский и Морозов. Аргументация Наджарова сводится к обвинению критиков в «неблаговидных целях» и антисоветской клевете.
Самой печальной известностью среди диссидентов пользуется профессор Даниил Романович Лунц[26]. Отец его был до революции педиатром, мать — профессором Московской консерватории.
В середине тридцатых годов Лунц работал психиатром в больничном отделении главной тюрьмы в Горьком, потом перевелся в Институт им. Сербского, где в 1940 году стал старшим научным сотрудником и получил звание доктора. В конце сороковых годов он читал лекции на курсах Министерства госбезопасности.
Несмотря на свое еврейское происхождение, Лунц благополучно перенес погромную кампанию начала пятидесятых годов, захлестнувшую и Институт им. Сербского, однако положение его в Институте по-настоящему упрочилось лишь в 1957 году, когда на пост директора назначили Г. Морозова. К началу шестидесятых годов Лунц стал главой диагностического отделения, занимающегося обследованием политических нарушителей.
По утверждению диссидента Наума Коржавина, Лунц начал работать в отделении еще в 1948 году. Он сильно отличался от других врачей, вспоминает Коржавин: «Маленький… вечно настороже, мрачный, недоброжелательный. Однажды я обратился к нему с простым вопросом, как привык обращаться к другим врачам, которые все относились ко мне с уважением, а он что-то пролаял мне в ответ. Был ли он сотрудником органов тогда или нет… я не знаю. Но все больные чувствовали в нем врага.»
Клинические методы Лунца меняются в зависимости от потребностей КГБ. В 1968 году он объявил вменяемыми двух диссидентов, которым прежде поставил диаметрально противоположный диагноз. Первое свое заключение он осудил как ошибочное, сказав, что взгляды его с тех пор изменились — шизофрению он стал теперь толковать уже.
Эта «комедия» с Лунцем в роли переродившегося злодея была поставлена режиссерами из КГБ — органам удалось сломить одного из диссидентов, и необходимо было «вернуть» его во вменяемое состояние, чтобы не впустую прошли его ложные показания на суде. Разумеется, по окончании этой инсценировки Лунц снова расширил свое понимание душевной болезни[27]. На полузакрытой лекции в Москве в 1973 году он говорил о разных стадиях одной и той же формы шизофрении. Сначала больной критикует советскую общественно-политическую систему, — сказал Лунц, — затем его охватывает принципиальная ненависть к милиции, а кончает он покушением на жизнь вышестоящих представителей власти. Задача психиатра, — предупредил Лунц, — как можно раньше установить наличие болезни и с помощью лечения не дать ей развиться. После лекции председательствующий отказался прочитать вслух записки, адресованные Лунцу, на том основании, что они носили оскорбительный характер[28]. Как бы то ни было, Лунц пользуется доверием высших инстанций и не раз обследовал диссидентов, в том числе Синявского, Вольпина (1959), Григоренко (1969), Горбаневскую, Яхимовича, Файнберга, Буковского (1963 и 1967) и Шихановича.
О других психиатрах, принадлежащих к группе «идеологов», наша информация, к сожалению, скудна. По-видимому, немалая доля вины за злоупотребление психиатрией лежит на Зое Серебряковой, главном психиатре Минздрава. Не вызывает сомнения ее причастность к делу Медведева. Обследуя Файнберга, она нечаянно проговорилась о том, что ей известно о помещении в СПБ нормальных людей. В деле Медведева, а также и Плюща замешан сам министр здравоохранения Борис Петровский. Жена Плюща сообщила, правда, что в конце 1975 года Петровский добивался прекращения госпитализации ее мужа[29]. Но это совпало по времени с апогеем кампании в защиту Плюща на Западе.
Одним из главных апологетов советской психиатрии с 1971 года стал профессор Марат Вартанян. Его избрание на пост заместителя председателя ВПА облегчило Советскому Союзу защиту психиатрических преступлений против нормальных людей. Хотя лично Вартанян не участвовал ни в лечении, ни в обследовании диссидентов, его тесное сотрудничество со Снежневским и другими «идеологами» очевидно.
Известно еще около 50 имен психиатров, повинных в госпитализации диссидентов. В нескольких комиссиях, решивших судьбу инакомыслящих, участвовали доктора Виктор Морозов и Яков Ландау. Дополнительное свидетельство — высокие посты, занимаемые ими. Ландау, например, как уже говорилось, является непосредственным заместителем Лунца.
С. Блох, П. Реддауэй
