Последняя помощь
Утверждение, будто психотерапия не занимается утешениями даже тогда, когда она (или медицина в целом) бессильна, разумеется, ложно, не зря же мудрый основатель Венской общей больницы император Иосиф II распорядился повесить над воротами доску с надписью Saluti et solatio aegrorum – то есть это заведение построено не только для излечения, но и для утешения болящих. О том, что утешение также входит в сферу обязанностей врача, явно следует из наставления Американской медицинской ассоциации: «Врач должен также утешать душу. Это отнюдь не исключительная обязанность психиатра, это задача любого практикующего врача». Я убежден, что тысячелетней давности слова Исаии («Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш» (Библ. 40:1)) не только не утратили и поныне свой смысл, но обращены напрямую к врачу.
Когда я в истинном, то есть непосредственном страдании выявляю последнюю, высочайшую возможность обретения смысла, тем самым я оказываю человеку уже не первую, но последнюю помощь. Ниже я привожу расшифровку магнитофонного интервью, этот отрывок демонстрирует, как я берусь за такое дело. Разговор с пациенткой был записан во время клинических лекций, я вел его перед студентами, изучающими медицину, философию и богословие. Само собой разумеется, что разговор был полностью импровизированным. Пациентке исполнилось 80 лет, у нее был неоперабельный рак. Имя, разумеется, используется вымышленное: я взял его из романа Верфеля «Растраченные небеса», на героиню которого, Тету Линек, эта женщина была очень похожа.
Франкл: Дорогая госпожа Линек, что вы думаете о своей долгой жизни сейчас, когда вы на нее оглядываетесь? Это была хорошая жизнь?
Пациентка: Ах, господин профессор, честно скажу: жизнь была хорошая. Жизнь так прекрасна! И я благодарю Господа за все, что Он мне дал. Я бывала в театре. Слушала концерты. Знаете, семейство, у которого я служила в Праге много десятилетий, брало меня порой с собой на концерты. За всю эту красоту я благодарю моего Бога.
Но я должен был пробудить ее бессознательное, подавленное, экзистенциальное отчаяние, чтобы она боролась с ним, как Иаков боролся с ангелом, пока не вырвал у него благословение. Я должен был подвести ее к тому, чтобы она благословила свою жизнь, чтобы она смогла сказать «Да!» своей судьбе, которую невозможно было изменить. Я должен был, как ни парадоксально это звучит, подвести к тому, чтобы она сперва отчаялась в смысле своей жизни и чтобы это произошло на сознательном уровне, а не так, как, по-видимому, было до тех пор, пока она подавляла и вытесняла отчаяние.
Франкл: Вы вспоминаете много хорошего в своей жизни, фрау Линек. Но теперь всему этому наступит конец?
Пациентка (вдумчиво): Да, теперь все закончится.
Франкл: Как вы полагаете, фрау Линек, вместе с вами из мира исчезнет и все хорошее, что вы пережили? Все это станет недействительным, все пропадет?
Пациентка (все так же задумчиво): Все то хорошее, что я пережила?
Фракл: Скажите, госпожа Линек, способен ли кто-то отменить счастье, которое вы пережили, сделать так, словно его и не было?
Пациентка: Верно, господин профессор, никто не может сделать его небывшим.
Франкл: Может ли кто-нибудь уничтожить то доброе, что с вами случалось в жизни?
Пациентка: Нет, этого тоже никто не может.
Франкл: Может ли кто-нибудь уничтожить то, что вы успели сделать, чего достигли?
Пациентка: Вы правы, господин профессор, никто не может устранить это из мира.
Франкл: А может кто-нибудь устранить из мира то, что вы терпеливо и мужественно выстрадали? Может ли кто-нибудь устранить это из прошлого? Из того прошлого, куда вы все сохранили, спасли? Где все это сложено и сохранено?
Пациентка (взволнованная до слез): Никто не может этого сделать! Никто! (После паузы.) Правда, мне пришлось немало страдать, но я старалась выдержать удары, которые наносила мне судьба. Видите ли, профессор, я верю, что страдания – это кара. Ведь я верю в Бога.
Сам по себе я не имел никакого права подавать смысл жизни в религиозном ключе и так представлять его своей пациентке: такой возможностью обладает только священник, а врач не имеет ни такой обязанности, ни такого права. Но как только позитивная религиозная установка пациентки выявилась сама собой, мне уже ничто не препятствовало встроить ее как существующий факт в психотерапию.
Франкл: Но скажите, госпожа Линек, не является ли страдание также испытанием? Не может ли быть так, что Бог желал увидеть, как фрау Линек справится со страданием? И в итоге Он, наверное, признал: да, она справляется с ним отважно. А теперь скажите, может ли кто-нибудь уничтожить эти ваши достижения?
Пациентка: Нет, этого никто не может.
Франкл: Это пребудет всегда, правда?
Пациентка: Да, безусловно, это останется навсегда.
Франкл: Видите, фрау Линек, вы не только многого добились в жизни, но даже из страдания сделали лучшее, что возможно! В этом смысле вы – образец для всех наших пациентов.
И в этот момент случилось то, чего никогда прежде не бывало на лекциях: все 150 слушателей разразились аплодисментами. И я сказал старой служанке:
– Видите, фрау Линек, это аплодируют вам, аплодируют вашей жизни, ее высоким свершениям. Вы можете гордиться своей жизнью. А ведь мало кто из людей может своей жизнью гордиться! Я хотел бы сказать, фрау Линек: ваша жизнь – памятник. Памятник, который никто не может разрушить.
Старая женщина медленными шагами вышла из аудитории. Через неделю она умерла. Умерла, как Иов: насытившись годами. Но в последнюю свою неделю она уже не предавалась унынию, напротив, она была горда и исполнена веры. Кажется, мне удалось показать ей, что ее жизнь полна смысла, что ее страдания обладают глубоким смыслом. До тех пор эта старая женщина, как я уже говорил, была угнетена тревогой, не прошла ли ее жизнь зря. Но вот последние слова, занесенные в ее историю болезни: «Моя жизнь – памятник, так сказал профессор. Всем студентам сказал. Значит, моя жизнь не напрасна…»
Область, в которую мы вступаем вместе с логотерапией и экзистенциальным анализом, – пограничная территория между медициной и философией. Медицинское душепопечение действует на этой меже, на границе между медициной и религией. Кто заходит на эту ничейную землю, должен понимать, что с обеих сторон на него будут глядеть с подозрением. Специалист, практикующий медицинское душепопечение, должен быть готов, что на него будут смотреть с неудовольствием, он должен это принять.
Нам могут также сказать, что со своим медицинским душепопечением мы предлагаем «камни вместо хлеба». Однако те, кто присмотрится внимательнее, будут судить о нас более кротко и признают: мы даем хлеб. Но хлеб, а не манну…
Медицинское душепопечение лежит между двух сфер. Это – пограничная территория. Ничейная земля. Земля обетованная.
