Миф 1. Лекарства стоят дорого из-за высоких затрат на их открытие и разработку
Бывший исполнительный директор компании Merck Раймонд Гилмартин (Raymond Gilmartin) признался, что это миф: «Цены на лекарства не определяются стоимостью их научных исследований. Они определяются их ценностью в профилактике и лечении заболеваний»1.
Гилмартин забыл отметить, что цены на лекарства отражают не только то, сколько общество готово платить, но также и то, насколько хорошо компании сдерживают конкуренцию. Антиконкурентная деятельность широко распространена2, 3, и фиксирование цен является общей практикой4–6.
Мы часто слышим, что выведение нового препарата на рынок стоит 800 миллионов долларов (в долларах 2000 года), но это ложь. Она основана на порочных методах, спорной теории бухгалтерского учета и зиждется на слепой вере в конфиденциальную информацию, предоставляемую фармацевтической промышленностью своим экономическим консультантам в двух университетах, которых оплачивает та же самая промышленность1, 3, 7. Истинная стоимость, вероятнее всего, ниже 100 миллионов долларов3.
Зидовудин – первое лекарство против СПИДа – был синтезирован в Мичиганском Фонде рака в 1964 году3. Его разработка обошлась Барроу Велкаму (Burroughs Wellcome) очень недорого, но, тем не менее, в 1987 году компания взимала по 10 000 долларов в год с каждого пациента1. Это чистейшее злоупотребление монопольным положением – и игра жизнью безнадежно больных пациентов, которым требовался препарат независимо от его стоимости. Когда в 2003 году компания Abbott неожиданно на 400 % повысила цену на лекарство против СПИДа ритонавир, изобретение которого было поддержано миллионами долларов денег налогоплательщиков, это вызвало общественное возмущение, и сотни врачей решили бойкотировать по возможности все продукты Abbott8.
Аналогичный пример – иматиниб (гливек – glivec или gleevec), который очень эффективен против хронического миелолейкоза. Его синтезировали в компании Novartis, но она им не интересовалась до тех пор, пока гематолог не исследовал его и не обнаружил, что он весьма эффективен. Опять же, затраты на разработку были минимальными, но это не помешало Novartis в 2002 году назначить цену в 25 000 долларов за годовой курс лечения3.
Таксол – один из самых эффективных препаратов против рака. Он был получен из коры тихоокеанского тиса, а позже синтезирован учеными, финансируемыми Национальными институтами здоровья (NIH)1. Препарат был передан компании Bristol-Myers Squibb, которая, несмотря на минимальную стоимость его разработки, в 1993 году взимала от 10 000 до 20 000 долларов за годовой курс лечения. Когда вышел срок патента, компания подала в суд на всех, кто запланировал вывести на рынок более дешевый генерик9. Тогда двадцать девять штатов США подали в суд на Bristol-Myers Squibb за нарушение антимонопольного законодательства, но пока судебное дело было урегулировано (что обошлось компании всего лишь в 135 миллионов долларов), она получила выручку от продаж в размере более 5 миллиардов долларов.
После того как несколько компаний, занимавшихся маркетингом генерических версий циталопрама, в 2010 году по какой-то причине отозвали свои продукты с датского рынка, цена на этот препарат внезапно увеличилась в 12 раз. Компании, которые увеличили цену, отказались давать комментарии10.
Еще один любопытный пример: в какой-то момент все компании, занимавшиеся продвижением генерического симвастатина, который принимают примерно 6 % всех датчан, неожиданно повысили цену 40-мг таблеток в восемь раз11. Доза 40 мг используется наиболее часто. Препарат также существовал в виде таблеток по 20 мг, стоивших в пять раз дешевле, но в соответствии с законом аптеки не имели права отпускать дешевые дозы и советовать пациентам принимать две таблетки вместо одной. Хотя пять компаний повысили цену ровно до одного и того же уровня, до второго десятичного знака, они отрицали факт фиксирования цены, и власти начали расследование12. Эта грязная уловка стоила датским налогоплательщикам дополнительные 63 миллиона евро в год – за лекарство, срок действия патента на которое давно вышел.
Компания Schering выкупила у другой компании гормон для женщин с симптомами менопаузы и продавала это лекарство с наценкой в 7000 %4. Когда либриум и валиум были патентованными, компания Roche продавала их в Колумбии по цене, в 65 раз превышавшей цену на европейском рынке6. В 2006 году Федеральная торговая комиссия США возбудила судебное дело против компании Lundbeck, обвиняя ее, что она воспользовалась монопольным положением, чтобы нажиться на тяжелобольных младенцах13. Lundbeck купила американскую компанию, которая увеличила цену на старое эффективное лекарство индометацин на 1300 %, после того как выкупила его у компании Merck. В этом случае вообще не было никаких затрат на разработку.
На протяжении долгих лет акушеры использовали естественный гормон для профилактики преждевременных родов – прогестерон, который вышел на рынок более 50 лет назад14. Аптеки готовили его для врачей, и стоил он около 10–20 долларов за инъекцию. Когда компания KV Pharmaceutical получила одобрение правительства США на исключительную продажу этого препарата, известного под названием макена (Makena), цена подскочила до 1500 долларов за дозу – то есть в 75–150 раз. Компания заявляла, что «мамочки заслуживают одобренную FDA макену», в то время как врачи говорили, что эта сделка, скорее всего, приведет к большему числу преждевременных родов (следовательно, и к большему числу недоношенных детей с навсегда поврежденным мозгом), так как многие женщины будут не в состоянии позволить себе это лекарство. Некоторые врачи говорили, что с удовольствием бы получали более дешевую версию из рецептурных аптек, но компании разослали в эти аптеки письма, в которых говорили, что они могут столкнуться с принудительными действиями со стороны FDA, если продолжат производить препарат.
Мы совместно несем ответственность за то общество, которое создали, в котором зависим друг от друга и получаем пользу от специализации. Но когда фармацевтические компании взимают огромные деньги за препараты, они глумятся над обязательствами перед пациентами, налогоплательщиками, обществом и нашими совместными активами – этим они ставят себя вне общества, как и уличные преступники. Это воровство.
Исследования показали, что ежегодные затраты на одного пациента обратно пропорциональны распространенности заболевания. Итальянские исследователи пошли еще дальше и разработали простую формулу, которая на удивление хорошо описывала данные по 17 противораковым препаратам15.
«Ежегодные расходы на пациента = €2 млн · е-0, 004 · число пациентов + €10 000»
Таким образом, ежегодные расходы на одного пациента (а в Италии их, например, 900) составят около € 60 000.
Соответственно, препараты для пациентов с редкими ферментными дефицитами обходятся чудовищно дорого, например 600 000 долларов в год за лечение болезни Гоше16, хотя все исследования и ранняя разработка были проведены исключительно учеными, финансируемыми Национальными институтами здоровья (NIH)1.
Последний и окончательный удар по мифу о том, что цены на лекарства отражают высокую стоимость исследований и разработок, заключается в следующем: что же тогда можно сказать о гораздо более высоких расходах на продвижение?3 Те, кто платит за лекарства, также оплачивают и маркетинг. Если бы новые препараты были так хороши, как промышленность хочет, чтобы мы поверили, не было бы большой необходимости их проталкивать и подкупать врачей, чтобы они их назначали.
