4.12. Интеллект: предпосылки и детерминанты
Проведенный нами анализ исследований по изучению влияния генетических и социальных факторов на уровень интеллектуального развития свидетельствует об определяющем значении последних. Однако это не означает, что в поиске причин индивидуальных различий в интеллекте мы должны сделать выбор: или наследственность, или среда. Нельзя умалять и роль природных данных человека, дифференциальных особенностей, независимых от опыта, степени приобщенности к культуре. Обнаруживаются ли эти природные особенности в тестах интеллекта?
К основным факторам, характеризующим IQ, многие зарубежные исследователи относят скорость умственных действий, показатель, как известно, природно обусловленный. При этом лучшим мерилом интеллекта считаются тесты времени реакции, которые «более биологичны», нежели традиционные IQ-тесты, искажаемые культурой и другими факторами. Айзенк пишет: «…скорость выполнения испытуемым простейших заданий может служить хорошим показателем интеллекта „…“ Ф. Гальтон был прав, предлагая использовать время реакции как характеристику биологического интеллекта». Попробуем в этом разобраться.
Айзенк указывает на то, что важность скорости умственных действий для эффективной когнитивной деятельности определяется тем, что она ограничивает:
а) число операций, осуществляемых с поступающей информацией одновременно;
б) ограничивает число операций, которые могут осуществляться одновременно для обработки содержания долговременной или кратковременной памяти. Также требуют времени повторение и упорядочение информации. Именно поэтому, полагает Айзенк, даже небольшие различия в скорости обработки информации могут иметь важные следствия для решения когнитивных задач.
В существующей на сегодняшний день психологической литературе можно найти разные коэффициенты корреляции психометрического интеллекта со временем реакции, однако обычно их значения весьма невелики, но они начинают заметно меняться в сторону увеличения по мере усложнения заданий, связанных со временем реакции. На это указывает и сам Айзенк, который пишет: «Ясно теоретически и подтверждается эмпирически то обстоятельство, что, по мере того как проблемы, связанные со временем реакции, усложняются, т. е. по мере вовлечения большего числа (элементарных) когнитивных факторов, требования к скорости различных процессов оказываются аддитивными или мультипликативными, и таким образом, чем сложнее задание, тем лучший инструмент измерения интеллекта оно собой представляет (выделено мной. – Л. Б.). Самую нижнюю позицию занимает простое время реакции, время реакции выбора имеет более высокую корреляцию в зависимости от количества используемой для выбора информации» (Айзенк, 1995, с. 120).
Представляется необходимым остановиться на особенностях тех тестов времени реакции, которые наиболее высоко коррелируют с психометрическим интеллектом. Вновь обратимся к Айзенку: «…на экране высвечивались три названия аксиоматических категорий; на их запоминание отводилось 5 секунд. Затем испытуемому предъявлялись три слова, остававшихся на экране до момента ответа или, если ответа не поступало, в течение 5 секунд. Нужно было нажать на одну из трех кнопок в зависимости от положения нужного слова, единственного относившегося к одной из представленных ранее категорий. Подобное же задание было разработано для пространственных стимулов. Использовались стимулы двух уровней упорядоченности: последовательное появление цели и отвлекающего объекта или случайное» (там же, с. 121).
Сообщается о том, что все коэффициенты корреляции были положительными (наибольшие от 0,5 до 0,7). Этого и следовало ожидать, но не потому, что время реакции коррелирует с психометрическим интеллектом, а потому, что обследуемым предлагались достаточно сложные задания, которые вполне сопоставимы с используемыми в тестах интеллекта. Очевидно, нужно ожидать, в чем мы согласны с Айзенком, повышения коэффициента корреляции по мере усложнения тестов на время реакции. Но из этого вовсе не следует то, что время реакции – это характеристика биологического интеллекта.
Индивидуальные различия в общей активности как свойстве психодинамики генетически обусловлены и определяют, в частности, темп психической деятельности человека. В свою очередь, этот показатель будет влиять на внутригрупповую дисперсию (разброс коэффициентов интеллекта). Однако природные особенности, в том виде как они фиксируются тестом, даны в сплаве, единстве с множеством других факторов (пол, возраст, психическое состояние, образование и т. д.), выступают как бы в «социализированном» обличье, и их невозможно выделить в чистом виде, так же как невозможно измерить интеллект, свободный от прошлого опыта человека. Экспериментально доказано, что на скорость (и успешность) выполнения тестовых заданий неизбежно будет оказывать влияние уровень сформированное у испытуемых действий по решению заданий того или иного типа. «Чистая» скорость протекания умственных процессов оказывается столь же неуловимой, как и «чистый» интеллект.
В оценке наследственности применительно к сложным психологическим качествам индивидуума следует исходить из того, что ограничения, ею накладываемые, не препятствуют мультивариативности поведения.
Наследственность определяет границы, внутри которых организм может развиваться. Если речь идет о сложных психологических качествах человека, то возможности внутри этих границ так многообразны, что позволяют существовать почти беспредельному количеству вариантов. К тому же если задать вопрос, насколько интеллектуальные или личностные качества зависят от наследственности, а насколько – от окружающей среды, то он окажется бессмысленным, поскольку ответов на него столько же, сколько существует индивидов… За исключением патологических случаев, каждый человек обладает структурными предпосылками для практически беспредельной вариативности поведенческого развития. Эволюция человека движется в сторону расширения пределов изменчивости, налагаемых наследственностью, таким образом, человеческое поведение все в большей степени зависит от условий окружающей среды. У современного человека нет гена, отвечающего за изучение математики или за понимание абстракционизма. Что у него есть, так это генетическая конституция, которая в беспрецедентно высокой степени освобождает большую часть его поведения от наследственных ограничений и которая открывает невообразимые возможности для действия в окружающей среде (Анастази, 2001, с. 108–109).
Непродуктивными оказываются и поиски других, помимо скорости, природных коррелятов интеллекта. Как уже было показано, физиологические показатели для измерения интеллекта используются со времен Гальтона. Гальтоновские представления о том, что интеллект можно измерять с помощью тестов на остроту зрения, времени реакции и т. п., исходили из наивных посылок о том, что чем более развит тот или иной орган чувств, тем точнее и полнее информация, получаемая с его помощью, а тем самым выше способности. Несмотря на то что такие представления не подтвердились практикой использования тестов типа гальтоновских шкал, тем не менее попытки обнаружить корреляции между психофизиологическими показателями и интеллектом не прекращаются, а предпринимаются с упорством, достойным лучшего употребления. Достаточно полные обзоры таких исследований можно найти в работах Айзенка, который всячески поддерживал данное направление исследований. Кратко остановимся на некоторых из этих многочисленных работ для того, чтобы увидеть, о какого рода связях и зависимостях идет речь. Какие психофизиологические показатели коррелируют с интеллектом?
С интеллектом, измеренным с помощью тестов, тесно коррелирует КГР (кожно-гальваническая реакция) – ладонное сопротивление растет с возрастом и с повышением уровня интеллекта, причем обнаруженная статистически достоверная связь трактуется как существование некоторого биологического субстрата IQ. Однако если вспомнить о том, что интеллект, за исключением случаев патологических, всегда повышается с возрастом (обследовались дети в возрасте от 9 до 12 лет), то мы имеем дело с незначимым для понимания природы интеллекта фактом изменения ладонного сопротивления с возрастом.
Для поиска физиологических коррелятов интеллекта весьма часто используются ЭЭГ-показатели. Как и следовало ожидать, результаты подобных исследований противоречивы, и просто невозможно сделать какие-либо определенные выводы. Тем не менее чаще всего в таких работах предпочитают говорить о взаимосвязи IQ с рядом параметров ЭЭГ.
Другое направление поиска биологических коррелятов интеллекта – изучение роли биохимических агентов. Ранние исследования основывались на скармливании молодым «глупым» крысам глютаминовой кислоты. В итоге они «умнели», значительно более успешно преодолевая лабиринты. Позднее последовали исследования с умственно отсталыми детьми. Отмечался рост IQ по мере приема глютаминовой кислоты. Нужно согласиться с весьма скептической оценкой этих исследований, данной А. Анастази. Отмечая противоречивость полученных данных, она подчеркивает, что даже в случае положительных результатов остается открытым вопрос о том, являются ли эти результаты обусловленными особым биохимическим воздействием на мозг глютаминовой кислоты или следствием улучшившегося здоровья.
В 1970–1980 гг. было установлено, что IQ высоко и положительно коррелирует со скоростью церебрального метаболизма глюкозы и некоторыми другими биохимическими показателями. Из этого делался далеко идущий вывод о том, что существует биохимический аналог G (общего интеллекта) Спирмена (Weiss, 1986 и др.). Критика, данная Анастази, в равной мере касается и этих работ.
Как относиться к подобным исследованиям? Прежде всего укажем на то, что при поиске как психофизиологических, так и биохимических коррелятов интеллекта допускается предположение о возможности непосредственных связей между разноуровневыми параметрами. В действительности связи между разными уровнями человеческой индивидуальности (в нашем случае между психическим и физиологическим, психическим и биохимическим) многократно опосредованы и, по терминологии системной теории, много-многозначны. Установление корреляций между индикаторами разных уровней индивидуальности не может привести к раскрытию реальных зависимостей, существующих между ними. Рассчитывая подобные корреляции, мы в какой-то мере следуем логике тех рассуждений, согласно которым причиной смерти людей является употребление ими в пищу огурцов. Действительно, ведь каждый из людей, отведавших огурцов, рано или поздно умирает.
У читателя может возникнуть вопрос: неужели наши зарубежные коллеги, настойчиво коррелируя психометрический интеллект с психофизиологическими и биохимическими показателями, не отдают себе отчета в том, что это попытка установить связь между разного уровня явлениями? Объяснение этому следует искать в господствующих в рамках той или иной психологической школы взглядах на природу интеллекта. В традициях, сложившихся, например, в имеющей большое влияние английской психологической школы, интеллект, измеренный с помощью тестов, всегда понимался как наследственно детерминированный. А исходя из такого понимания интеллекта вполне допустимо установление его связи с другими природно, генетически обусловленными переменными.
Невозможность разведения природного и приобретенного в интеллекте находит свое отражение в достаточно распространенном различении «интеллекта типа А» и «интеллекта типа В» (Hebb, 1949). Интеллект А – это интеллект в чистом виде (внутренне присущий потенциал), а интеллект В – это тот, который проявляется в повседневной деятельности (средний уровень эффективной деятельности). Создатель этой классификации считает, что сама по себе постановка проблемы выявления и измерения «чистого» интеллекта несостоятельна.
Верной (Vernon, 1955) дополняет эту схему «интеллектом типа С», измеряемым тестами. Он считает, что интеллект С должен наиболее точно отражать интеллект В, но наука не располагает методами, позволяющими установить, в какой степени интеллект В является показателем интеллекта А, который поддается исключительно косвенному определению.
Весьма наивными выглядят попытки некоторых современных зарубежных психологов «взвесить» долю природного и приобретенного в интеллекте, подсчитать процент того и другого (Jensen, 1969; Eysenck, 1979; и др.). Любые рассуждения об относительной роли двух непременных факторов – среды и наследственности – бессодержательны, ибо развитие человека определяется не их соотношением, а взаимодействием. Методологическую несостоятельность схем линейного детерминизма в изучении человеческого индивида подчеркивает Б. Ф. Ломов (1984): «Детерминация развития индивида имеет системный характер и отличается высокой динамичностью. Она необходимо включает как социальные, так и биологические (вообще природные) детерминанты. Попытки представить ее как сумму двух параллельных или взаимосвязанных рядов – это очень грубое упрощение, искажающее суть дела. Неперспективны также попытки выяснения их относительных долей (например, в процентах, как это пытался делать Айзенк при определении вклада наследственного и средового в интеллект человека)». Не дает подлинного решения вопроса о соотношении природного и приобретенного в интеллекте и концепция Кеттелла, которая примыкает, по существу, к концепциям генетического детерминизма.
В современной зарубежной психологии интеллекта все более заметно влияние теорий, которые реинтерпретируют уже набившие оскомину данные о доминировании генетического фактора. Поскольку мы не обнаружили в русскоязычной литературе каких-либо упоминаний об этих представляющих значительный интерес концепциях, подробнее остановимся на наиболее разработанной из них – биоэкологической модели интеллектуального развития.
Авторы биоэкологической модели Стефен Сеси, Тина Розенблюм, Эдди Браен и Дональд Ли (Ceci, 1990; Bruyn, 1993; Lee, 1997) исходят из следующих основных положений.
1. Существует не один, а некоторое множество статистически независимых источников (ресурсов) развития интеллекта.
2. Наличие интерактивного и синергетического эффекта между генными и средовыми факторами развития.
3. Признание важности специфических типов средовых источников развития интеллекта.
4. Признание роли мотивации, определяющей количество средовых источников развития интел лекта, вовлеченных в актуализацию потенциальных возможностей.
Каждое из этих положений нуждается в более подробном рассмотрении.
Во-первых, основываясь на исследованиях, проведенных Сеси (Ceci, 1990,1993), утверждается, что интеллект – многоресурсная система (система с множеством источников развития). Подтверждение этому авторы концепции видят в том, что обычно наблюдаются низкие значения интеркорреляций между заданиями, которые требуют для их выполнения привлечения одних и тех же когнитивных операций. Также измерение отдельных когнитивных процессов приводит к появлению совсем иных прогностических показателей сравнительно с измерениями, которые базируются на учете только генерального фактора (G).
Во-вторых, биоэкологическая модель предполагает, что с первых дней жизни индивида возникает процесс взаимодействия между биологическим потенциалом индивида и окружающими его средовыми факторами. Хотя биологические и экологические факторы сплетены в неразрывное целое, их соотношение постоянно меняется. С каждым изменением устанавливается как бы новый комплекс возможностей, а следствием этого может быть то, что даже самые незначительные изменения в конце концов могут привести к значительным последствиям. Любые изменения, возникающие в ходе психического развития, чаще всего не имеют линейного характера, эти изменения синергетические и неаддитивные. При этом некоторые периоды в развитии должны рассматриваться как сенситивные или те, в течение которых возникают уникальные возможности для структурирования специфических «когнитивных мускулов» в ответ на взаимодействие с окружением.
В течение таких периодов нейроны быстро древовидно разрастаются, расширяя свои синаптические, подобные щупальцам отростки, протягивая их вплоть до других нейронов. Даже если некоторые из этих разросшихся отростков не обеспечивают внезапного рывка в развитии мозга, который обычно происходит в сенситивном периоде, они будут востребованы в дальнейшем, с тем чтобы дать возможность установиться будущему поведению, обеспечивая его на нейронном уровне, если, конечно, сами отростки не сократятся из-за атрофии или длительной дисфункции(A bioecological model of intellectual development Moving beyond h2 // Intelligence, Heredity and Environment. – Cambridge University Press, 1997.}.
Получается так, что в то время, когда одни нейронные процессы находятся почти под полным контролем биологических процессов созревания, другие – ответственны за связи с окружающей средой, и значит, в этих нейронных процессах синапсы формируются в ответ на научение, особенности которого у людей могут существенно варьировать.
В-третьих, важнейший элемент биоэкологической модели – учение о так называемых проксимальных (ближайших) процессах, которые частично зависят от дистальных (периферических) источников, имеющихся в окружении ребенка, и выступают в качестве своеобразных движущих сил, «моторов» интеллектуального развития. Проксимальные процессы определяются как взаимные интеракции между развивающимся ребенком и другими людьми, объектами и символами, находящимися в непосредственном окружении ребенка.
Для того чтобы квалифицировать какой-либо процесс как проксимальный, взаимодействие должно быть достаточно продолжительным и в то же время вести к постепенно усложняющимся формам поведения (Bronfenbrener amp; Ceci, 1994). Эффективность проксимального процесса в значительной степени определяется дистальными (периферическими) средовыми источниками. Авторы в качестве примера приводят проксимальный процесс наблюдения за ребенком родителями. Такой мониторинг предполагает буквальное следование «по пятам» за детьми, т. е. родителям необходимо знать, выполняют ли их дети домашние задания, с кем встречаются после уроков в школе, где они находятся тогда, когда их нет с друзьями, и т. д. Родители, которые часто прибегают к такому наблюдению, стремятся к тому, чтобы их дети получали высокие оценки в школе (Bronfenbrener amp; Ceci, 1984). Однако самого по себе процесса наблюдения вовсе недостаточно для того, чтобы достичь высоких оценок в школе. Родители должны иметь представление о содержании учебного материала, изучаемого их детьми, для того чтобы при необходимости оказать помощь в его усвоении. Именно эти знания (или представления родителей) и есть то, что вкладывается в содержание понятия дистальные средовые источники. Проксимальные процессы только тогда становятся своеобразным двигателем, мотором интеллектуального развития, когда они подразумевают включение эффективных дистальных источников.
Проксимальные процессы отличаются между собой функциями, которые они выполняют на разных уровнях развития организма. Например, в младенческом возрасте проксимальный процесс может выражаться в активности между теми людьми, которые заботятся о ребенке, и самим ребенком, причем эта активность направлена на поддержание внимания младенца или поощрение его к небольшому расширению проксимальной зоны его потенциала (потенциальных возможностей). Для подростка соответствующий проксимальный процесс может выражаться в наблюдении, осуществляемом родителями во время выполнения им домашнего задания. Таким образом, проксимальные процессы – это движущиеся силы, стимулирующие развитие; они – те механизмы, которые осуществляют перевод генов в фенотипы. Благодаря введению этих процессов в модель, полагают авторы, мы можем понять, почему в одних случаях показатели наследственности будут высокими, а в других – низкими.
Бронфенбренер и Сеси (Bronfenbrener, Ceci, 1994) считают доказанным следующий факт: если проксимальные процессы ярко выражены в окружающей среде ребенка, то и оценки наследственности являются высокими, «однако в то же время индивидуальные различия могут быть слабовыраженными».
Комментируя это утверждение, они пишут о том, что его первая часть не отличается от множества подобных утверждений, принятых в традиционной психометрии (например, Herrnstein, 1973; Humphrey, 1989). Иначе говоря, почти всегда признается, что наследственно обусловленная изменчивость (вариативность) будет более высокой при снижении изменчивости, связанной с внешней средой. Вторая часть положения несколько отличается, как они подчеркивают, от «традиционных догм». Дело в том, что высокий уровень проксимальных процессов снижает вариативность воздействий внешней среды, ведь эти процессы нацелены на то, чтобы дать возможность приобрести опыт взаимодействия тем детям, которые в противном случае могли бы его и не получить (например, находясь в «бедной» среде, дети все же могут обладать высоким уровнем проксимальных процессов). Своим следствием это имеет не только повышение h2 (коэффициент наследуемости), но также и выравнивание групповых различий.
Согласно биоэкологической модели, важно оценить параметры экологии ребенка, или дистальную среду, поскольку, по крайней мере в двух случаях, она существенно ограничивает эффективность проксимальных процессов.
Во-первых, дистальная среда содержит в себе такие ресурсы, которые следует использовать в проксимальных процессах, для того чтобы они имели наибольшую эффективность. Целостная внешняя среда предстает в виде комбинации дистальных процессов (например, книг, игрушек, образовательного уровня родителей и т. п.) и проксимальных процессов (например, взаимных интеракций ребенка с людьми, заботящимися о нем). Например, для родителей вовсе недостаточно быть вовлеченными вместе со своими детьми-подростками во взаимные интеракции, которые призваны поддержать внимание их детей во время занятий алгеброй (это пример проксимальных процессов, называемых мониторингом), если сами родители не в состоянии вразумительно объяснить соответствующие алгебраические понятия. Таким образом, дистальная среда иногда сама как бы устанавливает ограничители в отношении эффективности проксимальных процессов. Ресурсы дистальной среды следует ввести в проксимальную среду точно так же, как вводятся знания алгебры в проксимальный процесс родительского мониторинга. Это означает, что учить родителей мониторингу домашних заданий по алгебре, который должен осуществляться ими вместе с собственными детьми, попросту не стоит, если родители недостаточно знакомы с алгеброй для оказания подобной помощи.
Вторая причина, указывающая на важность дистальной среды, заключается в том, что она обеспечивает стабильность, необходимую для извлечения какой бы то ни было «выгоды» от проксимальных процессов. В значительном количестве литературных источников (Bronfenbrener, Ceci, 1994) показано, что чем менее стабильно дистальное окружение, тем хуже результат развития (развивающий эффект), невзирая на уровень социального положения, этническую принадлежность или уровень способностей. Частые изменения в привычном строе повседневных дел, постоянные смены родителями своих друзей или соседей, школ, где учатся их дети, напрямую связаны с ухудшением результатов развития, предположительно подобная изменчивость не зависит от уровня проксимальных процессов.
Показатели наследственности чрезвычайно чувствительны к воздействиям, имеющим периодический характер. Обычно они снижаются во времена экономических неурядиц и поднимаются в периоды экономического расцвета (Bronfenbrener, Ceci, 1994). Предполагается, что во времена экономических спадов уровни проксимальных процессов снижаются, так как внимание воспитателей, ухаживающих за детьми, направляется более вовне, нежели внутрь (на взаимные интеракции со своими детьми).
В-четвертых, биоэкологическая модель подчеркивает значение мотивации как ключевого фактора в объяснении эмпирических данных. Если говорить коротко, то индивид должен не просто обладать определенным биологическим потенциалом. Он также должен быть мотивирован, иначе говоря, он должен получать какую-то пользу, выгоду от его (потенциала) проявлений во внешней среде. Подтверждением этого служит исследование мужчин (Ceci amp; Liker, 1984), которые демонстрировали весьма сложные формы рассуждений при обосновании побед или поражений жокеев во время скачек на ипподроме. Вряд ли можно ожидать, что они покажут уровень рассуждений такой же степени сложности в других областях, таких как, например, демография или философия. На рис. 4.15 изображены важнейшие пути включения проксимальных процессов, постулируемые моделью интеллектуального развития. Допускается, что проксимальные процессы оказывают более глубокое влияние на различные когнитивные операции, чем дистальная среда (например, социоэкономический статус), в которой эти процессы задействованы. Соответственно предполагается, что различия в интеллектуальных показателях (и соотносимых с ними оценках h2 ) между «бедной» и «богатой» средой будут менее выражены, чем различия, связанные с низким или, наоборот, высоким уровнем проксимальных процессов.
В дополнение к предположению о том, что наиболее высокие величины h2 следует искать в богатой стимулами среде и при высоком уровне проксимальных процессов, биоэкологическая модель допускает, взаимосвязанное с первым, второе предположение. Наибольшие различия в величинах h2 следует искать между детьми, воспитывающимися в очень хороших условиях, и теми, кто воспитывался в очень плохих условиях.
Было сделано несколько попыток частичной проверки высказанных предположений. Например, более 25 лет тому назад Бронфенбренер (Bronfenbrener, 1975) провел обобщающий анализ доступных на тот момент данных по изучению монозиготных (МЗ) близнецов, воспитывавшихся порознь. Хотя тогда еще отсутствовали какие-либо доступные средства измерения проксимальных процессов, тем не менее дистальные процессы весьма существенно отличались. Бронфенбренер сообщал, что внутрипарные корреляции между IQ МЗ близнецов, воспитывавшихся врозь, были выше 0,8 в том случае, если они росли и развивались в сходном экологическом окружении. Однако корреляция снижалась до 0,28 при условии существенно отличающегося экологического окружения (например, сельская местность или угледобывающие районы сравнительно с промышленно развитыми городами). Эти данные совпадают со сформулированным в рамках биоэкологической модели предположением о том, что h2 будет либо намного выше, либо намного ниже, чем ранее предполагалось, если уровни проксимальных процессов и дистальных источников внешнего окружения постоянно варьируют.
Неявное допущение, следующее из этого утверждения, состоит в том, что чем больше генотипические различия, тем большее влияние оказывают проксимальные процессы на усиление фенотипических различий, но только в «хороших» условиях среды. Вот почему различия в коэффициентах корреляций между парами ДЗ и МЗ близнецов почти всегда более выражены в «богатой» среде, чем в «бедной» (Bronfenbrener amp; Ceci, 1993, 1994). Таким образом, в соответствии с биоэкологической моделью, причина, по которой h2 столь высок в ряде сравнительных исследований, вовсе не в том, что когнитивные фенотипы монозиготных пар близнецов не подвержены влиянию среды, а потому, что на когнитивные фенотипы дизиготных пар в значительной мере воздействует окружающая среда. Другими словами, ДЗ близнецы становятся все меньше похожими друг на друга, когда имеются богатые средовые ресурсы. Родители, обладающие такими ресурсами, могут воспитывать своих детей совершенно по-разному, поощряя развитие музыкального таланта у одного ребенка благодаря урокам музыки, а у другого – поощрять развитие лингвистических умений с помощью специальных обучающих программ, поездок в специальные лагеря для изучения иностранных языков и т. п. Если ресурсы позволяют родителям обращаться со своими генетически отличающимися близнецами по-разному, то ДЗ близнецы становятся менее похожими фенотипически и внутрипарные корреляции между ними уменьшаются. В то же время корреляции между ДЗ и МЗ близнецами увеличиваются, в силу чего и h2 становится выше.
Авторы биоэкологической модели развития интеллекта считают, что если они правы в приписывании решающей роли проксимальным процессам, тогда, при отличающихся их уровнях, величина оценки наследственности будет изменяться и причем весьма существенно. Это происходит потому, что h2 отражает только часть актуализированного генетического потенциала, оставляя неизвестной величину той его части, которая осталась неактуализированной в связи с недостаточностью проксимальных процессов.
В отечественной психологии проблема взаимодействия природного и приобретенного в интеллекте получает свое решение в учении о задатках как предпосылках его развития. Генетически детерминированные и врожденные анатомо-физиологические особенности мозга и нервной системы, или задатки, являются лишь условиями формирования интеллекта, непосредственно не определяя его.
Наследственность включается, конечно, в качестве одного из условий в развитие человека, но его способности являются не прямой, непосредственной функцией его наследственности… Биологические предпосылки развития способностей человека, так же как и социальные предпосылки, обусловливают, но не предопределяют одаренности человека и возможностей его развития (Рубинштейн, 1940, с. 534).
В качестве задатков выступают индивидуальные особенности строения анализаторов, областей коры большого мозга, типологические свойства нервной системы, соотношение первой и второй сигнальных систем.
В существующей на сегодня литературе весьма распространено недифференцированное употребление понятий «врожденное» и «наследственное» по отношению к задаткам. Нередко врожденные и наследственные задатки отождествляются. Для примера сошлемся на предлагаемые в психологических словарях последних лет определения. В одном случае под задатками понимаются «некоторые генетически детерминированные анатомо-физиологические особенности» (Психологический словарь, 1983, с. 106), в другом – «врожденные анатомо-физиологические особенности» (Краткий психологический словарь, 1985, с. 98).
Необходимо различать врожденные и наследственные задатки. Если первое понятие описательное, то второе – объяснительное. С. Л. Рубинштейн (1940) впервые в отечественной психологии отметил: «…то, что оказывается врожденным, т. е. наличным к моменту рождения, вовсе не должно быть продуктом одной лишь изолированно взятой наследственности; оно обусловлено и предшествующим ходом эмбрионального развития. С другой стороны, наследственно обусловленное вовсе не должно выступать уже оформившимся к моменту рождения» (с. 534).
В отечественной психологической науке понимание процесса формирования способностей (интеллекта) представлено двумя направлениями. В соответствии с концепцией А. Н. Леонтьева, главными полагаются «способности второго рода», т. е. специфически человеческие способности (наряду с признанием природных, задатками которых служат свойства высшей нервной деятельности), которые выступают как результат присвоения общественно-исторического опыта; «в способности проецируются процессы, строящиеся извне» (Леонтьев, 1959, с. 144).
С. Л. Рубинштейн (1960, с. 8) возражает против такого понимания развития способностей: «Развитие способностей людей совершается в процессе создания и освоения ими продуктов исторического развития человеческой деятельности, но развитие способностей не есть их усвоение, усвоение готовых продуктов; способности не проецируются в человека из вещей, а развиваются в нем в процессе взаимодействия с вещами и предметами, продуктами исторического развития».
Дискуссия о способностях в отечественной психологии отразила разные подходы к решению вопроса о социальной детерминации психического. В основе развития психического нет присвоения, способности не могут быть «просто насажаны извне… в индивиде должны существовать предпосылки, внутренние условия» (Рубинштейн, 1960, с. 7). Ясно, что развитие способностей связано с усвоением общественно-исторического опыта человечества, но это не означает, что в самих индивидах нет причин различного развития способностей.
Способности не могут быть просто заданы извне. Как ни велико значение для их формирования того, чему можно научить, они обязательно предполагают и внутренние условия развития, возрастные и собственно индивидуальные, а эти внутренние условия имеют свои природные предпосылки (Лейтес, 1985, с. 9).
Таким образом, в основе представления о наследуемости интеллекта, долгое время господствовавшего, не изжитого и сегодня, лежит наивно-созерцательный подход, связывающий некоторые очевидно наследуемые особенности человека (например, внешний физический облик) с его разумностью. Генетические, врожденные факторы должны быть поняты в качестве предпосылок развития интеллекта. Если же говорить о наследуемости интеллекта, то необходимо отчетливо представлять, что он не дан нам изначально в качестве высокого или низкого. Интеллект наследственно обусловлен как готовность структур мозга к особому виду функционирования, как уникальная человеческая потенция быть разумным.
Проведенное обсуждение проблемы интеллекта в психологических исследованиях позволяет предложить его рабочее определение:
Интеллект – относительно самостоятельная, динамическая структура познавательных свойств личности, возникающая на основе наследственно закрепленных (и врожденных) анатомо-физиологических особенностей мозга и нервной системы (задатков), во взаимосвязи с ними формирующаяся и проявляющаяся в деятельности, обусловленной культурно-историческими условиями, и преимущественно обеспечивающая адекватное взаимодействие с окружающей действительностью, ее направленное преобразование.
