Мужская работа
Половина третьего. В дом входит Клинт, симпатичный мужчина с хорошей фигурой и серьезным выражением лица. На ремне у него позвякивают ключи. Он буквально излучает надежность, терпение и твердую веру в труд. Как и Энджи, он выглядит усталым — вы помните, что встает он в четыре утра. И все же в нем чувствуется энергия человека, который спал всю ночь. На нем черные брюки, рубашка с коротким рукавом и галстук. За десять минут он переодевается в черную футболку и свободные шорты.
Энджи тоже переодевается для работы. Клинт подхватывает детей под мышки и спокойно выслушивает последние наставления. Потом он целует жену — это одновременно и приветствие, и прощание. Супруги обнимаются на мгновение, потом Энджи выходит, а Клинт усаживает Хавьера в детское кресло у кухонного стола. Он достает из холодильника клубнику и начинает ее резать. Потом он дает ягоды малышу и Эли.
— А можно мне сюрприз? — спрашивает Эли.
— Тебе можно клубнику, — отвечает Клинт.
— Может быть, она и есть сюрприз?
— Она не сюрприз.
Клинт говорит мягко, но очень сосредоточенно. Позже я проанализировала свои записи, сделанные в тот день. Тогда я написала большими буквами: «ЭТОТ МУЖЧИНА ЦЕЛИКОМ СОСРЕДОТОЧЕН НА СВОЕМ ДЕЛЕ». Он не отказал и не отмахнулся от ребенка, но его поведение резко отличается от поведения жены. Когда парой часов раньше Энджи готовила обед, она оставила после готовки веселый беспорядок — мальчики постоянно отвлекали ее, и она собиралась навести порядок позже. Клинт же действует методично и аккуратно. Он так серьезно моет посуду, что можно подумать, он ее никогда и не пачкает.
Клинт открывает холодильник и смотрит в него.
— Я собираюсь готовить вам ужин. Что вы ели на обед?
— Курицу с сыром и спагетти. Только мне не понравилась курица.
— Почему?
— Она была слишком острая. Мне понравились спагетти.
Клинт закрывает холодильник и идет кормить собаку. Малыш сидит тихо. Он внимательно смотрит на клубнику и понемногу ест ее с хлопьями. Эли спускается вниз, чтобы посмотреть любимую видеопрограмму. Клинт начинает разгружать посудомоечную машину. Закончив, он вытаскивает Зая из детского стульчика и присоединяется к Эли, который уже сражается с конструктором «Лего», пытаясь собрать машинку.
Клинт помогает ему:
— Дай-ка я тебе помогу… Ну вот, тебе нужно соединить эти две детали.
За сборкой машинки Клинт совершенно меняется. Мне он напоминает диабетика, которому наконец-то дали желанную конфетку.
— Обожаю «Лего», — говорит Клинт, заметив, что я за ним наблюдаю. Он буквально читает мои мысли. — Я сам играл с этим конструктором в детстве.
Он достает с полки нескольких зверюшек, сделанных из «Лего», для Зая.
Старомодная игра продолжается довольно долго. Клинт объяснил, что предпочитает играть с детьми перед ужином — тогда дети меньше сидят перед телевизором. А из игрушек ему больше всего нравятся конструкторы, из которых можно собирать что угодно. Игры с детьми явно доставляют ему удовольствие, но он смотрит на свой телефон.
— Я проверяю время, — объясняет он. — Пытаюсь сообразить, когда начинать готовить ужин, пока они еще не слишком устали и не будут капризничать.
Эли показывает отцу автобус, сделанный из картонки для яиц.
— Хочешь сделать такой же вместе со мной, папа?
Клинт качает головой и поднимается:
— А что, если мы сначала приготовим ужин? — спрашивает он.
Мысленно Клинт уже на кухне. Ему нужно приготовить ужин, избавить себя от капризов и подготовиться к тому, чтобы уложить детей спать. У него есть четкое расписание, и он чувствует себя деловым, занятым человеком.
Я наблюдала за Клинтом днем и вечером, мне было трудно не отметить, насколько разные они с женой — и насколько по-разному реагируют на них дети. Утром Зай устраивал истерику, стоило Энджи спустить его с рук. Ей это так и не удалось, хотя она могла бы попытаться настоять на своем. Клинт хотя и мягко, но сказал бы, что Энджи сама во всем виновата, потому что позволяет малышу манипулировать собой. («Зай не рассчитывает на то, что я возьму его на руки, если он захнычет», — говорит он.)
Но если Зай будет плакать, то у Энджи разовьется чувство вины. Ей будет казаться, что она не делает для сына все, что должна, — она и без того расстраивается, потому что три-четыре вечера в неделю работает вне дома. Стоит детям почувствовать ее слабину, как они тут же ею пользуются. Когда Энджи дома, она старается брать Зая на руки, не спуская его на пол и не усаживая в детский стульчик. Она все делает одной рукой, склонившись набок. Из-за этого у нее болит спина и она становится особенно неуклюжей.
— То, что мне кажется проблемой, для Клинта проблемой не является, — незадолго до ухода сказала мне Энджи. — Он считает, что я слишком много беспокоюсь. Хуже всего, что он чувствует себя беспомощным.
Говоря о беспомощности Клинта, Энджи вовсе не подразумевает, что он чувствует себя подавленным. Просто он думает, что она слишком много волнуется и беспокоится, а сам не может ничего для нее сделать.
— Когда он видит, как что-то не могу сделать, ему кажется, что это очень просто, — говорит Энджи.
Конечно же, Энджи может делать простые вещи. Главный источник стресса для нее — это дробление времени (Накрыть ребенка. «Где Зай?» Снять одеяло. «Вот Зай!» Накрыть. «Где Зай?» Снять. «Вот Зай!» Накрыть…) Клинт же, по привычке и по темпераменту, относится к тем людям, которые умеют оптимизировать свое время. Точно таким же он был и до рождения детей. Родительство просто завершило его превращение в высокоэффективную ракету. И он это понимает.
— Если Энджи руководствуется чувствами или своим представлением о благе детей («Детям нужно гулять в парке! Им нужны разнообразные развлечения!»), для меня главное — это эффективность использования времени, — говорит Клинт.
Такую эффективность можно ошибочно принять за сухость и безразличие. Но это не так. Это похоже на разницу между системой Станиславского и прежними методами вхождения в роль. Энджи исполняет роль мамы интуитивно. Она идет изнутри, а Клинт — снаружи.
— Она просто знает, что нужно сделать, — говорит Клинт. — А я до всего дохожу эмпирическим путем. Нет, не думайте, что я оставлю ребенка в грязных подгузниках: я сменю их и не буду об этом думать. Но если Энджи заметит это, а я еще нет, она расстроится.
Клинт думает, а потом добавляет:
— Она настолько настроена на детский монитор, что просыпается за несколько секунд до его срабатывания.
Я часто слышу это от родителей. Один из них — обычно мама — более чутко воспринимает эмоциональные потоки дома. (В книге «Дом в конце света» Майкл Каннингем пишет: «Она знает, что что-то происходит. Ее нервная система постоянно настроена на дом».) В результате более тонко чувствующему родителю — в нашем случае Энджи — порой кажется, что партнер не несет своей доли ответственности. Второй же родитель — в нашем случае Клинт — считает, что интуитивный партнер чрезмерно эмоционален.
В действительности же партнеры по-разному воспринимают время, потому что каждый из них обращает внимание на что-то свое. Когда Энджи слышит сигнал детского монитора или видит, что Заю нужно сменить подгузник, она мгновенно вскакивает. Эти действия ориентированы на время, и она реагирует на них первой. И из-за этого она чувствует себя «перегруженной».
Клинт признает эту разницу.
— Можно сказать, что я живу не в реальном времени, — говорит он. — Я воспринимаю картину в целом. То есть если я целиком беру на себя расчистку снега, работы во дворе, хозяйственные заботы по дому, мытье посуды и приготовление еды, то она должна больше внимания уделять детям.
Клинт говорит, что Энджи не всегда правильно оценивает ту работу по дому, которая не имеет четких временных рамок.
— Все это кажется ей неважным, пока посудомоечная машина не сломается, — говорит Клинт (а это действительно недавно случилось). — И тогда мне приходится думать, как ее починить, потому что Энджи хочет, чтобы посуда была чистой.
И все же он очень четко ощущает ту напряженность, которая возникает из-за постоянного ухода за детьми.
— Чувствует ли она, что ее нагрузка больше? Пожалуй, я не могу сказать, что понимаю ее чувства, как должен был бы, — признается он.
Он вспоминает тот весенний день, когда я познакомилась с Энджи. Тогда он и дети болели. Клинт понимал, что Энджи устала. Он знал, что дети болеют. Ему было жаль, что он не может подняться, чтобы помочь ей.
— Я чувствовал, что она думает: «Мне нужна твоя помощь именно здесь и сейчас, когда дети болеют».
В начале каждого разговора с Энджи и Клинтом я просила их приблизительно оценить распределение домашних обязанностей. И чаще всего их оценки удивительно совпадали: Клинт почти полностью берет на себя готовку, а Энджи поднимается к детям по ночам, потому что Клинту нужно вставать на работу в четыре утра. Клинт чуть больше занимается уборкой, а Энджи — стиркой. Энджи делает больше покупок, берет на себя львиную долю покупок для детей, походы к врачу и дополнительные занятия с детьми. Клинт полностью берет на себя весь ремонт и хозяйственные вопросы, а также всю бухгалтерию. Оба партнера оценили работу друг друга практически одинаково, независимо друг от друга.
Единственной сферой, в которой возникли разногласия, была та, что беспокоила Энджи больше всего. Это уход за детьми. По ее оценке, она выполняла 70 процентов этой работы и не потому, что больше времени проводила дома. Она сказала, что ей приходится больше смотреть за детьми даже тогда, когда Клинт дома.
— Если мы оба дома, — сказала мне Энджи, — то все подгузники целиком на мне. Если Эли играет во дворе, то именно я постоянно его проверяю и убеждаюсь, что с ним все в порядке. Я слежу, чтобы дети не проводили слишком много времени у телевизора.
Кроме того, Клинт всегда умеет выкраивать куски свободного времени для себя, а Энджи это никогда не удается.
— В выходные он может два-три часа провести у компьютера, занимаясь своим хобби, — говорит Энджи. — А я недавно записалась на трехмесячный семинар, так никак не могла выкроить часа, чтобы выполнить все задания.
Клинт реагировал по-другому. Он сказал, что уходом за детьми они с женой занимаются поровну.
— Все зависит от ситуации, — сказал он. — Если у нее был тяжелый день, то я беру на себя больше. И если ей приходится работать три дня подряд, то я тоже пытаюсь ее разгрузить.
Пятьдесят на пятьдесят и семьдесят на тридцать — большая разница, особенно если учесть, как мало времени Энджи и Клинт проводят вместе. Почему же так происходит даже с самыми чуткими и настроенными друг на друга родителями?
Прежде чем идти дальше, хочу сделать паузу, чтобы отметить: подоплекой разговора о распределении домашних обязанностей между Клинтом и Энджи — а такой разговор ведут все пары — был куда более серьезный вопрос: должно ли государство принимать на себя материальные или моральные обязательства помощи матерям и отцам? В Америке эти споры ведутся на частном уровне, потому что политики не позволяют нам выносить их на общественное обсуждение. Может быть, и не стоило бы приводить в пример Швецию — это клише навязло у всех в зубах, — но именно в Скандинавии и других странах северной Европы, где прекрасно развита система социального обеспечения, живут самые счастливые родители.
В 2012 года социолог Робин Саймон и двое ее коллег изучали различия в ощущении счастья у людей, имеющих и не имеющих детей, в двадцати двух промышленно развитых странах. Наибольший разрыв наблюдался в Соединенных Штатах. Как правило, разница была больше в тех странах, где система социального обеспечения развита неважно. Там же, где государство поддерживает семьи, разрыв был не столь велик, а то и оказывался обратным.
Профессор демографии из Милана Арнштейн Аасве выявил ту же закономерность в 2013 году. Изучая степень родительского благополучия в двадцати восьми европейских странах, он вместе с коллегами пришел к выводу о том, что «в целом счастье, испытываемое родителями, самым позитивным образом связано с доступностью услуг по уходу за детьми». Это особенно ярко проявляется в тех странах, где такие услуги доступны для детей в возрасте от года до трех (Франция, Нидерланды, Бельгия, страны Скандинавии). В этих регионах мамы намного счастливее женщин, не имеющих детей.
Связь между доступностью услуг по уходу за ребенком и уровнем счастья родителей порой бывает обманчива. Мы не можем с точностью утверждать, что одно вытекает из другого. В странах с наиболее хорошо развитой системой социального обеспечения развиты и другие социальные факторы: там ниже уровень коррупции, выше уровень гендерного равенства, более доступны услуги здравоохранения и получение высшего образования.
Если основные причины психологической напряженности родителей носят финансовый характер — а так часто и бывает, — то в странах с высоким уровнем развития социальной поддержки и пары, и одинокие родители испытывают значительно меньший стресс. «В таких странах, — сказал мне Аасве, — существует целый ряд факторов, благодаря которым родители воспитывают детей с ощущением оптимизма и безопасности».
Во вступлении к книге «Идеальное безумие» 2005 года Джудит Уорнер пишет о подобных преимуществах, доступных для французских мам. В первые годы жизни своей дочери она жила в Париже.
«С полутора лет моя старшая дочь ходила в превосходный детский сад, где она рисовала, лепила, играла. Ее кормили и давали поспать после обеда. За это я платила примерно 150 долларов — и это была самая большая сумма, французские родители платили меньше. В три года моя дочь могла пойти в детский сад на полный день — то есть оставаться там до пяти часов. Мои друзья, которые пользовались услугами французской системы социального обеспечения (мне это было недоступно), имели еще большие преимущества: не менее четырех месяцев оплачиваемого отпуска по беременности и родам и сохранение рабочего места в течение трех лет после рождения ребенка».
В отчете же американской организации «Child Care Aware of America» говорится, что в 2011 году семьи платили за содержание двух детей в детском саду больше, чем за аренду жилья — и такое положение отмечалось во всех пятидесяти штатах.
Представьте только, насколько иной была бы жизнь Энджи и Клинта, если бы они могли пользоваться столь же доступной системой социального обеспечения детей, знали, что могут оставить работу на год или три года, не боясь потерять место.
В настоящее время подобная роскошь для американцев немыслима.
Однако психологические преимущества у нас все же есть. В исследовании 2010 года нобелевский лауреат Дэниел Канеман и четверо его коллег сравнивали ощущения благополучия женщин из Коламбуса, штат Огайо, и женщинами из небольшого французского города Ренн. Хотя исследователи выявили значительное сходство, но и различие между француженками и американками оказалось довольно серьезным: француженки получали больше удовольствия от воспитания детей и тратили на это значительно меньше времени.
В книге 2011 года «Мышление быстрое и медленное» Канеман высказывает предположение, что эти результаты объясняются тем, что француженки имеют доступ к услугам по уходу за детьми и «тратят меньше времени на то, чтобы отвозить детей на разные занятия».
