Глава 8 Нелепая теория

Глава 8

Нелепая теория

Из всех потенциально опасных идей, которых только придерживались органы здравоохранения в попытке выяснить, почему мы толстеем, одна оказалась в конечном счете куда более опасной, чем теория энергетического баланса. Еще более соблазнительной эту идею делала, казалось бы, очевидная мысль о том, что ожирение является наказанием за чревоугодие и лень. Однако подобный подход является ошибочным по столь многим причинам, что непонятно, почему он оставался практически без изменений на протяжении последних пятидесяти лет.

Он нанес человечеству непоправимый вред. Дело не только в том, что подобные рассуждения стали одной из причин роста количества случаев ожирения и избыточного веса – они увлекли всеобщее внимание подальше от истинных причин, по которым люди толстеют, – однако они также помогли развиться и укрепиться мнению о том, что в своей тучности толстые люди должны винить только самих себя. Было многократно показано, что совет есть меньше не способен помочь людям с ожирением и избыточным весом, однако это редко рассматривалось учеными достаточной причиной для того, чтобы пересмотреть свои взгляды на эту проблему, как это предложила сделать Хильда Бруч еще полвека тому назад. Более того, это воспринималось очередным доказательством того, что люди с избыточным весом и ожирением попросту неспособны сидеть на диете и умеренно питаться. Вина за их физическое состояние возлагается напрямую на их образ жизни, что на самом деле невероятно далеко от истины.

Должна быть, безусловно, какая-то причина того, почему люди съедают больше калорий, чем тратят, особенно если наказанием за это становятся все те физические и эмоциональные невзгоды, которые сопровождают ожирение. Должен существовать какой-то дефект, который причастен к этой проблеме; вопрос в том, где именно он находится.

Согласно логике теории энергетического баланса существует только один допустимый ответ на этот вопрос. Этот дефект не может присутствовать в организме – в «дюжинах ферментов» и «большом разнообразии гормонов», которые контролируют наши тела, как это предположил полвека назад эндокринолог Эдвин Аствуд, – потому что это бы означало, что основной причиной того, что люди толстеют, является не переедание, а нечто другое. А такого варианта эта теория не допускает. Таким образом, проблема может лежать только в работе мозга. А если быть более точным, то в поведении, что делает эту проблему особенностью человеческого характера. Как бы то ни было, переедание и недостаток физической активности определяются образом жизни человека, его поведением, а не физиологическим состоянием. Такой подход выглядит еще правдоподобнее, если использовать при его описании библейскую терминологию – чревоугодие и праздность.

Наука об ожирении на самом деле оказалась заперта в этом замкнутом круге логики гипотезы энергетического баланса и так никогда и не смогла из него выбраться.

Называя в качестве причины ожирения то, что является его спутником – превышение количества употребляемых калорий над потраченными, – мы мешаем появлению здравомыслящих ответов на вопрос, почему люди вообще сталкиваются с этой проблемой. Или как минимум на вопрос, почему они переедают, если это не вызвано какой-то не зависящей от них причиной.

Мы сталкиваемся с той же самой проблемой, когда задаемся вопросом, почему большинство диет заканчивается провалом. Почему ожирение так редко, если вообще когда-нибудь, удается вылечить простейшим переходом к более скромному рациону питания? Если в качестве ответа предположить, что толстые люди реагируют на ограничение рациона подобно животным – уменьшают расход энергии, испытывая при этом обостренное чувство голода (как Джефф Флиер и Терри Маратос-Флиер объяснили в своей статье в «Сайентифик американ»), – то тем самым мы допускаем, что тот же физиологический механизм, который заставляет больных ожирением людей, столкнувшихся с необходимостью голодать, держаться за свои жировые запасы, может оказаться причиной их изначального появления. Теория энергетического баланса опять-таки подобное предположение отвергает. Вместо этого вину за неудавшуюся диету мы возлагаем исключительно на толстого человека, которой не смог ей следовать. Это его вина, что ему не хватает силы воли вести себя так, как это делают стройные люди, и есть в меру.

Так как переедание стало основной общепризнанной причиной ожирения, то единственным приемлемым объяснением неудач при попытке похудеть можно назвать лишь неправильное поведение человека – его слабохарактерность и нехватку силы воли. Только такое объяснение не приводит к необходимости дальнейшего изучения этой проблемы и вероятному открытию более глобального дефекта, который объяснил бы, почему люди, у которых есть хоть какой-нибудь выбор, начинают переедать – то есть почему они толстеют на самом деле.

Эта коварная логика начала пропитывать научные разговоры об ожирении еще в конце 1920-х годов, скажите спасибо Луису Ньюбергу, профессору медицины Университета Мичигана, который в итоге стал самым выдающимся американским специалистом по ожирению. До появления Ньюберга большинство врачей, размышлявших о проблеме ожирения, предполагали, что оно должно являться физическим расстройством, а не конечным результатом психического расстройства.

 Ньюберг настаивал на обратном, утверждая, что у тех, кто толстеет, «искаженный аппетит», как (в ту эпоху) по-научному называли желание потреблять больше калорий, чем их расходуется, в то время как у худых людей с этим все в порядке. Ньюберг основывал это умозаключение на том факте, что всем людям с ожирением буквально нужно было переедать, чтобы стать толстыми, – что, разумеется, правда, однако к делу никакого отношения не имеет.

Как я уже говорил, очевидный вопрос: «Почему люди, которые толстеют, изначально начинают переедать?», так и остается без ответа. Почему они не едят умеренно и не занимаются спортом, как это делают худые? Что ж, выбор во времена Ньюберга при попытке ответить на эти вопросы не сильно отличался от того, что мы имеем с вами сейчас: толстые люди отказываются сделать усилие, у них не хватает силы воли или же они просто не в курсе, что им нужно делать. Говоря вкратце, как это сформулировал Ньюберг, толстые люди страдают от «разнообразных человеческих слабостей, таких, как потакание своим прихотям и невежество». (Сам Ньюберг был при этом худым.)

Если бы заявления Ньюберга были встречены хотя бы с небольшой долей скептицизма – как должны быть восприняты любые заявления в области медицины до тех пор, пока они не подтверждены многочисленными научными данными, – то ожирение в наши дни не было бы такой распространенной проблемой, каковой оно сейчас является (и в написании этой книги, возможно, попросту не было бы необходимости). Однако Ньюберг выступал перед медицинскими организациями, которых учили прислушиваться к мнению авторитетных в своей области фигур, а не подвергать сомнениям сделанные ими заявления.

По крайней мере, в США в годы сразу после Второй мировой войны слова Ньюберга были восприняты, словно пророчество того поколения врачей, которое точно должно знать правду. Они решили поверить в идеи, на которых настаивал Ньюберг, что люди с избыточным весом и ожирением делятся на две категории: тех, кого с детства приучили родители съедать больше, чем им было нужно (что являлось также объяснением Ньюберга того факта, казавшегося в те годы не менее очевидным, чем сейчас, что ожирение зачастую является наследственным заболеванием), и тех, у кого причина нарушений веса кроется в «совокупности слабого характера и поиска удовольствий по жизни». С тех самых пор подобная позиция оставалась господствующей в научных кругах, несмотря на свою непозволительную упрощенность и ошибочность.

Единственное отличие того, что мы наблюдаем в этой области сейчас, состоит в том, что теперь специалисты формулируют эту концепцию в таком виде, который не подразумевает собой немедленное возникновение подобных унизительных выводов. Когда они говорят об ожирении как о нарушении питания, то при этом не утверждают, что больные ожирением люди из-за нехватки силы воли становятся не способны питаться так, как это делают худые – говорится лишь, что они питаются не так, как худые.

Возможно, дело в том, что больные ожирением люди просто слишком восприимчивы к внешним пищевым сигналам, что было в семидесятых годах одним из общепринятых объяснений, и недостаточно восприимчивы к внутренним, тем самым, которые говорят нам, что мы уже съели достаточно, но еще не слишком много. Подобная формулировка не подразумевает, что им не хватает силы воли; она лишь допускает, что причина на самом деле кроется в каком-то нарушении мозговой деятельности, которое усложняет для этих людей задачу сопротивляться соблазнительному запаху булочки с корицей или еды из Макдональдса. Или из-за которого они с большей вероятностью заказывают двойную порцию или не могут остановиться только на ее половине, в то время как худые люди либо бы изначально заказали себе меньше, либо бы просто не стали доедать ее до конца[21].

К семидесятым годам прошлого века целое направление, которое формально (и достаточно прозрачно) называлось «поведенческой медициной», решило заняться лечением больных ожирением пациентов при помощи различных видов поведенческой терапии, гуманных или не таких уж гуманных методов, заставляющих толстых людей вести себя так, как это делают худые, то есть питаться умеренно[22]. Ни один из этих терапевтических методов не показал каких-нибудь обнадеживающих результатов, и тем не менее некоторые из них используются и по сей день. Одним из типичных способов поведенческого лечения было уменьшение скорости поедания пищи. Другим – не есть нигде за пределами кухни или обеденного стола.

Даже в наши дни многие, если не все, ведущие специалисты по вопросам ожирения являются психологами и психиатрами – людьми, которые, по идее, должны разбираться в том, что происходит у человека в голове, а не в его организме. Вы только представьте себе, как много бы людей умирало от диабета, если бы эту болезнь вместо врачей лечили психологи.

 Диабет и ожирение настолько тесно между собой связаны – большая часть больных диабетом второго типа страдает от ожирения, и многие больные ожирением люди становятся диабетиками, – что некоторыми представителями органов здравоохранения в США был даже придуман специальный термин для обозначения наличия у пациента одновременно обоих этих заболеваний, который на русский язык можно было бы перевести как «диажирение», словно оба эти расстройства являются двумя сторонами одной и той же патологической медали, что, безусловно, так и есть.

Большая часть проведенных за последние пятьдесят лет споров по вопросам ожирения может быть рассмотрена как попытка перехитрить «нелепые», если можно их так назвать, последствия теории энергетического баланса: если мы считаем, что причиной ожирения является переедание, то получается, что мы должны обвинять толстых людей в слабохарактерности и/или невежестве.

Если же в эпидемии ожирения виновато наше «процветание», о чем мы говорили ранее, или «токсичная окружающая среда», то можно переложить ответственность за ожирение со слабого характера больных этим заболеванием на плечи пищевой индустрии, по-прежнему признавая, что люди становятся толстыми только потому, что у них не получается питаться умеренно.

Если мы будем обвинять пищевую промышленность в производстве слишком вкусной и притягательной пищи, то тем самым только еще дальше будем перекладывать вину. Это окружающая среда, в которой мы живем, говорят нам, делает нас толстыми, а не нехватка у нас силы воли. Так почему тогда худые люди не становятся толстыми в этой токсичной окружающей среде? Неужели дело все-таки в силе воли?

В тридцатых годах двадцатого века Рассел Уайльдер из клиники Майо задал следующий вопрос насчет идеи Ньюберга об «искаженном аппетите», вопрос, который мы должны задавать в наши дни каждый раз, когда кто-то обвиняет наше общество или пищевую промышленность в том, что мы становимся жирными из-за них: «Должен существовать какой-то другой механизм, отличный от чувства голода, созданный для регуляции веса, потому что мы до сих пор, многие из нас, во всяком случае, защищены от ожирения, – сказал Уайльдер, – и это несмотря на то, что мы обманываем свой аппетит всевозможными уловками, такими, как вино и коктейли, выпиваемые во время приема пищи.

Само искусство кулинарии было создано с одной-единственной целью: заставить нас есть больше, чем нам это нужно. Почему же тогда мы все не становимся толстыми?»

Если некоторые из нас не толстеют, то почему это происходит на самом деле? Почему некоторые из нас защищены от ожирения, несмотря на «кулинарное искусство», а другие – нет?

 В 1978 году Сьюзан Сонтаг опубликовала эссе под названием «Болезнь как метафора», в котором она рассмотрела туберкулез и рак, а также подход «виновата сама жертва», который нередко был спутником этих заболеваний в различные исторические периоды.

«Появление теорий о том, что эти болезни вызваны психическим состоянием пациента и могут быть излечены с помощью силы воли, – писала Сонтаг, – всегда было показателем того, насколько неисследованной является физическая составляющая болезни».

Пока мы будем продолжать верить в то, что люди становятся толстыми из-за переедания, из-за того, что они потребляют больше калорий, чем расходуют, то мы так и будем продолжать возлагать решающую вину на психическое состояние человека, на слабость его характера, полностью исключая из уравнения биологию человеческого организма. Сонтаг правильно все написала: глупо размышлять подобным образом о какой бы то ни было болезни. А когда дело касается проблемы ожирения, то подобный подход оказывается невероятно разрушительным. Как же нам следует подойти к решению этого вопроса? О чем мы должны подумать, чтобы добиться в нем хоть какого-нибудь прогресса? На эти вопросы я начну давать ответы в следующей главе.