Эпилог
Человек на 100%
Зимой 2010 года, когда меня почти непрерывно мучила боль и мне редко удавалось бодрствовать больше десяти часов в день, я была согласна на все, лишь бы она прошла. Антибиотики были спрятаны внутри фаланги одного из моих пальцев на ноге в виде пластиковых бусин, капали через катетер в мою кровь в виде жидкости, растворялись у меня в пищеварительном тракте в виде капсул с порошком. Сама мысль о том, что антибиотики способны исцелить меня от инфекций, превративших мою жизнь в кошмар, была светлой мечтой, и я почти не смела надеяться, что она сбудется. Я всегда буду с благодарностью вспоминать о том, что эти мощные лекарственные препараты вернули мне и здоровье, и ощущение полноты жизни.
А еще они позволили мне осознать, что у меня есть 100 триллионов друзей, с которыми у нас одно общее тело — мое. Узнав о том, что они способствуют моему здоровью и счастью, я совершенно по-новому взглянула и на свою жизнь, и на жизнь вообще, в биологическом смысле этого слова, — на существование и сосуществование живых организмов. Толчком для изысканий, которые легли в основу этой книги, послужили мои личные поиски правды. Мне хотелось узнать, не нанесла ли я неумышленно вред своему здоровью, разорив собственную колонию микробов. А еще, конечно, мне хотелось понять, нельзя ли заселить к себе такую микрофлору, которая поможет укрепить здоровье.
Замечательное свойство микрофлоры заключается в том, что ее легче контролировать, чем гены. Приступая к исследованиям и работе над этой книгой, я отправила пробу с моими кишечными микробами в проект «Американский кишечник». Это программа в рамках «гражданской науки», руководство которой осуществляет лаборатория профессора Роба Найта из Колорадского университета в Боулдере. Секвенируя отдельные участки моей бактериальной ДНК, специалисты определили, какие виды обитают в моем организме. Хотя мне приятно было узнать, что после огромного количества принятых антибиотиков у меня остались хоть какие-то микробы, меня обеспокоило засилье двух групп — бактероидов и фирмикутов — в ущерб другим типам. Так наметилась цель, к которой нужно стремиться: разнообразие видов. Пробы микробов, взятые у жителей амазонских джунглей и малавийской сельской глуши, где люди не знают ни антибиотиков, ни нездоровой «западной» диеты, где дети рождаются естественным путем, через влагалище, и где их кормят грудным молоком первые два года жизни, если не дольше, обнаруживают гораздо большее разнообразие микробных видов, чем у жителей Запада. Я задалась вопросом: может быть, полезно обзавестись новыми видами? Может быть, я раздобуду этих новых микробов, если улучшу свой рацион?
Я была весьма заинтригована, когда узнала, что среди выявленных в моей пробе групп было чрезвычайно много микробов из рода Sutterella. Во время болезни, особенно в минуты усталости, у меня стал проявляться тик — непроизвольное подергивание мышц на лице и шее. Это вызывало у меня досаду и даже некоторую тревогу. Я узнала, что суттерелла в избыточных количествах имеется и у аутистов, большинство из которых тоже страдает тиками вроде моего. А что, если в моих тиках виновата суттерелла? — подумала я. Пока это достоверно не известно — нужно провести еще много исследований, — но, безусловно, вопрос этот требовал размышлений. Конечно, не стоит забывать, что это научное направление все еще пребывает «в младенчестве». Какие именно роли отведены конкретным микробным генам, видам и сообществам в обеспечении нашего здоровья и счастья, — это еще предстоит выяснить, а пока мы не располагаем достаточными сведениями, чтобы ставить диагнозы и выявлять болезни по одному только микробиому.
До того как я живо заинтересовалась микрофлорой — своей микрофлорой, — я мало задумывалась о том, что ем. Я не разделяла мнение о том, что «человек есть то, что он ест», и скептически относилась к мысли, что пища может напрямую влиять на мое здоровье и самочувствие. Я ела относительно здоровую пищу, никогда не соблазнялась фастфудом или сладостями (неужели сладости — это исключительно соблазн?). Но и к овощам я не проявляла особенного интереса — съедала, может быть, по паре ложек овощей в день и пребывала в блаженном неведении о том, как мало клетчатки содержится в моих завтраках, обедах и ужинах. Я всегда была худой и поэтому считала свой рацион вполне здоровым. Теперь я в корне изменила подход к питанию. Я думаю не только о тех питательных веществах, которые извлекут из пищи мои человеческие клетки, но и о том, что кое-что должно перепасть и моим микробным клеткам. Какие группы микробов порадуются моей пище? И во что они ее превратят? Как повлияют эти молекулы на проницаемость моих кишечных стенок? Как это отразится на моем самочувствии? Съела ли я достаточно полезной для микробов пищи, чтобы безнаказанно побаловать каким-нибудь «бесполезным» лакомством себя лично?
Мне пришлось радикально изменить рацион, чтобы приспособиться к потребностям микрофлоры: к тому, что я ела раньше, я добавляю больше пищи, содержащей волокна. Например, на завтрак я съедаю уже не готовую смесь злаков из упаковки с консервантами, большим количеством сахара и низким содержанием клетчатки, а самодельную смесь овсяных, пшеничных и ячменных хлопьев, смешанных с орехами, семечками, свежими ягодами и с живым натуральным йогуртом без сахара или с молоком. Это вкуснее и дешевле, и такой завтрак — настоящее пиршество для моих друзей-микробов. Я по-прежнему ем жаркое по выходным, но обязательно дополняю его гарниром из фасоли и порцией грибов. Белый очищенный рис я заменила бурым. Вместо макарон я время от времени ем чечевицу. Вместо поджаренных в тостере ломтиков мягкого белого хлеба я иногда ем плотный, пряный ржаной хлеб. А на обед к любому основному блюду я обязательно добавляю миску быстро разогретой в микроволновке замороженной фасоли или приготовленного на пару? шпината. По моим подсчетам, я увеличила количество ежедневно съедаемой клетчатки с 15 до 60 г — и сделать это оказалось на удивление легко. Раньше в одном завтраке содержалось всего 2 г клетчатки, теперь же ее не менее 16 г — примерно столько, сколько раньше я съедала за целый день. Кстати, забавно, что на упаковке того готового злакового завтрака, который я обычно ела раньше, на самом видном месте красуется завлекательная надпись, нахваливающая этот продукт… за высокое содержание клетчатки!
Как же подействовали эти изменения рациона на мою микрофлору? Перейдя на более полезную для микробов пищу, я повторно отправила пробу микрофлоры на секвенирование. Пусть это нельзя назвать научными выводами, но я очень рада видеть, как мои усилия помогают восстановлению микробиома. Первое, что стоит отметить, — это оживление в рядах нашего старого друга — аккермансии (о ее связи с худобой рассказывалось во второй главе). В моей второй пробе микробов этого вида содержалось в 60 раз больше, чем в первой — той, что была взята еще до моего перехода на богатую волокнами диету. Я так и вижу, как она спокойно делает доброе дело — побуждает стенки моего кишечника выделять больше слизи, хороший, толстый слой которой защищает мой организм от вторжения молекул ЛПС, раздражающих иммунную систему и нарушающих нормальный метаболизм жиров.
После изменения моего рациона увеличила численность команда фекалибактерий и бифидобактерий, производящих бутират. Мне приятно думать, что они помогают клеткам моих кишечных стенок оставаться крепко сцепленными между собой, а значит, стерегут покой моей иммунной системы. Пока все выглядит очень неплохо, но как это сказывается на моем здоровье? Кажется, мне и правда становится лучше: хроническая усталость отступила, сыпь прошла (по крайней мере, пока). Время покажет, какова истинная причина этих улучшений, — удача, эффект плацебо или богатая клетчаткой пища. Но я в любом случае не собираюсь сдаваться. Разумеется, перемены в составе моей микрофлоры после кратковременного увлечения богатой волокнами диетой не могут стать постоянными; чтобы поддерживать тех или иных микробов, нужно кормить их непрерывно, поэтому я намерена следить за тем, чтобы содержание клетчатки в моем рационе оставалось на должном уровне.
Полезное для моей дружественной микрофлоры питание важно не только для сохранения моего собственного здоровья. Я надеюсь со временем стать матерью, и это дает мне серьезный стимул заботиться обо всех клетках своего организма — и человеческих, и микробных. Прием антибиотиков нанес серьезный вред моей микрофлоре, и я хотела бы, насколько это возможно, вернуть ее в прежнее состояние, прежде чем передам ее моим будущим детям. Если обилие овощей на моем столе поможет мне достичь этой цели, значит, таков мой осознанный выбор.
До недавних пор у меня не было каких-либо четких взглядов на способы разрешения от родов и вскармливания младенцев. Я полностью доверялась современной медицине, полагая, что врачи окажут и мне, и моему будущему ребенку всю необходимую помощь. Я и сейчас готова им довериться — но только если что-то пойдет не так. В противном случае — то есть если все будет хорошо, — я доверюсь природе. Я буду рожать так, как млекопитающие рожали на протяжении миллионов лет, и буду кормить ребенка грудным молоком — лучшей пищей, предусмотренной природой для человеческих детенышей. Я в любом случае действовать сознательно, но мои новые знания о ценности микрофлоры помогут мне взвесить прочие факторы, способные повлиять на окончательное решение. Важнейшую задачу я вижу в том, чтобы передать ребенку микрофлору, которая не будет состоять только из микробов с кожи моего живота и с рук врачей и акушерок. Если у меня не останется другого выхода, кроме кесарева сечения, я намерена искусственно воспроизвести природный ход вещей — и прибегнуть к совету Марии Глории Домингес-Белло: обтереть новорожденного салфеткой, пропитанной вагинальными микробами. А что касается грудного вскармливания, то я готова вооружиться — и вооружить мужа — максимумом знаний, сил и поддержки. Пускай нам предстоит трудная пора, болезненные ощущения и усталость от такого непривычного дела, как уход за новорожденным, — я морально готова ко всему этому. И я надеюсь, что мне удастся выполнить рекомендации Всемирной организации здравоохранения и кормить ребенка в первые шесть месяцев исключительно грудью, а затем продолжать кормление грудью до тех пор, пока ему не исполнится хотя бы два года. Такова моя цель. И таков мой осознанный выбор.
Наконец, я подхожу к теме антибиотиков. Эти удивительные препараты заставили меня совершить полный круг — от перенесенного в прошлом инфекционного заболевания до нынешнего состояния, омраченного болезнями XXI века. Они вернули мне то качество жизни, которое я рисковала потерять навсегда, но одновременно они увлекли меня на новую, ранее неизвестную мне территорию. Урок, который я усвоила, вовсе не в том, что антибиотики вредны. Важно другое: антибиотики чрезвычайно ценны, но они несовершенны и влекут за собой серьезные издержки. С тех пор как я прошла последний курс лечения, мне повезло: больше я ни разу не прибегала к приему этих препаратов. Если когда-нибудь в будущем мне (или моим детям) они понадобятся — действительно понадобятся, — я не стану отворачиваться. Я буду принимать их, но вместе с пробиотиками, — в надежде, что последние помогут снизить риск побочных эффектов и сопутствующего вреда. Но если все окажется не слишком страшным, я просто подожду: что, если моя иммунная система сама справится с инфекцией и антибиотики не понадобятся? Это тоже мой осознанный выбор.
Ну вот, а пока мы — я и мои микробы — медленно возобновляем и налаживаем наши отношения. Без антибиотиков моя жизнь станет совсем другой, но теперь, когда болезнь ушла, я знаю точно одно: мои микробы должны быть на первом месте. В конце концов, я ведь человек только на 10 %.
