Глава 5
Война микробов
В 2005 году Джереми Николсон, профессор биохимии из Имперского колледжа Лондона, высказал предположение, что в эпидемии ожирения повинны антибиотики. Ранние эксперименты Фредрика Бекхеда, показавшие огромную роль микрофлоры в извлечении энергии из пищи и запасании ее впрок, раскрыли ученым глаза: они поняли, что набором веса, возможно, управляют микробы. Если кишечные микробы способны заставить толстеть мышей, то, может быть, причина человеческого ожирения — в том, что прием антибиотиков меняет состав микробных сообществ?
Хотя настоящая эпидемия ожирения началась лишь в 1980-е годы, ее истоки уходят еще в 1950-е. Николсон сопоставил два факта: в 1944 году были разрешены для массового применения антибиотики, а уже через несколько лет резко возросло число людей, страдающих ожирением. Он задумался, было ли это простым совпадением. Его подозрения основывались не на одной только хронологической близости этих событий. Николсон знал, что фермеры давно используют антибиотики для повышения живого веса скота и птицы.
В конце 1940-х годов в США ученые случайно сделали открытие: оказалось, если давать курам антибиотики, прирост их живого веса увеличивается на 50 %. Времена тогда были трудные, и население Америки, все активнее перебиравшееся в большие города, устало от дороговизны жизни. Людям надоело отказывать себе во всем, и в послевоенном списке самых желанных товаров одно из первых мест занимало дешевое мясо. Воздействие антибиотиков на рост цыплят сочли чуть ли не чудом, и это «чудо» пришлось как нельзя кстати. Фермеры радостно потирали руки, когда обнаружили, что свиньи, овцы и индейки реагируют на маленькие ежедневные дозы препарата точно так же, как куры, — значительным увеличением массы тела.
Никто не представлял себе, каким образом эти препараты провоцируют рост и каковы последствия этого явления, однако еды недоставало, а цены кусались. Повышение продуктивности оказалось просто фантастическим по отношению к грошовым тратам на «куриный корм». С тех самых пор так называемая «субтерапевтическая терапия» антибиотиками стала важной составляющей животноводства. Имеются лишь приблизительные оценки, но, возможно, до 70 % производимых в Америке антибиотиков идет на корм домашнему скоту. Дополнительное преимущество — а оно заключалось в том, что стало можно содержать больше животных в более тесных загонах, не опасаясь, что они перемрут от инфекций, — еще сильнее подстегивало применение антибиотиков. Если бы не эти искусственные стимуляторы роста, то для того, чтобы получить равное количество мяса, США требовалось бы ежегодно выращивать дополнительно 452 миллиона кур, 23 миллиона голов рогатого скота и 12 миллионов свиней.
Николсону не давала покоя мысль: если антибиотики заставляют набирать вес сельскохозяйственных животных, то не действуют ли они точно так же и на нас? Человеческая пищеварительная система не слишком сильно отличается от пищеварительной системы свиньи. И свиньи, и люди всеядны, имеют простой (однокамерный) желудок и большую толстую кишку, заселенную микробами, которые живут за счет остатков пищи, уже прошедшей процесс переваривания в тонкой кишке. Антибиотики увеличивают прирост массы поросенка приблизительно на 10 % в сутки. Для фермеров это означает, что свинья будет готова к забою в среднем на два-три дня раньше, — а когда речь идет о тысячах голов, это сулит немалую прибыль. Разве нас, людей, оказавшихся столь охочими до антибиотиков, тоже откармливают на убой?!
Многие люди, сражающиеся с лишним весом, больше всего на свете хотят стать стройными, но все равно не могут похудеть, как бы ни мечтали. Это желание настолько сильно, что участники одного исследования, проведенного среди болезненно тучных пациентов, которым удалось значительно похудеть, признавались, что скорее согласились бы лишиться ноги, ослепнуть или оглохнуть, чем набрать прежний вес. Каждый из 47 опрошенных сказал, что предпочел бы быть худощавым бедняком, чем толстым мультимиллионером.
Если люди так отчаянно хотят быть стройными, то почему же так легко растолстеть и так трудно похудеть и сохранить нормальный вес? Даже по самым оптимистичным оценкам, лишь 20 % тучных людей на каком-то этапе жизни удается сбросить вес и не поправиться снова в течение года. Люди, которым удалось похудеть, отмечают, что для того, чтобы сохранить стройность, им приходится потреблять гораздо меньше калорий, чем рекомендовано для людей их роста в таблицах диет, разработанных для сохранения веса. Похудение стало такой трудновыполнимой задачей, что некоторые правительственные организации даже сменили тактику: они уже не уговаривают людей сбрасывать лишние килограммы, а советуют хотя бы не набирать новые. К этому призывает и американский лозунг «Поддерживай вес, но не толстей!» (Maintain, Don’t Gain!) Под этим лозунгом во многих компаниях прямо на рабочем месте организуют специальные лекции и консультации, призванные просвещать сотрудников и давать им полезные советы: например, как не набрать вес в традиционные периоды чревоугодия на Рождество и во время других праздников.
Эти факты вполне согласуются с растущим пониманием проблемы: ожирение — это болезнь. Если профессор Никхил Дхурандхар, о котором я рассказывала во второй главе, окажется прав в том, что ожирение — не просто следствие дисбаланса потребляемых и расходуемых калорий, а сложная болезнь, имеющая множество возможных причин, — тогда, вероятно, рано или поздно будет доказано, что важным фактором развития эпидемии являются антибиотики. Это хорошо объяснило бы некоторые весьма необычные данные, связанные с ожирением. Тот факт, что 65 % жителей некоторых развитых стран имеют лишний вес или страдают от ожирения, невольно заставляет нас задуматься о себе. Неужели мы действительно так ленивы, жадны, невежественны и плохо мотивированы, что среди представителей нашего мира большинство составляют люди с лишним весом, а худые остались в меньшинстве? Или, может быть, существуют более глубокие причины массового ожирения, чем мы привыкли думать?
Если выяснится, что эпидемия ожирения в самом деле спровоцирована или подстегнута приемом антибиотиков, человечество не только снимет с себя часть ответственности за избыточный вес, но и сможет создать средство от этой напасти, не прибегая к бесполезным изнурительным диетам.
В 1999 году Энн Миллер, бывшая медсестра родом из Нью-Йорка, скончалась в возрасте 90 лет, хотя могла погибнуть на 57 лет раньше. В 1942 году, когда ей было 33 года, у нее случился выкидыш. Вслед за этим развилась стрептококковая инфекция, и, попав на больничную койку в Коннектикуте, Энн была на волосок от смерти. Температура у нее подскочила до 42 градусов, и врач попросил у родственников разрешения пустить в ход радикальные средства для спасения жизни пациентки.
Врач хотел испытать новый лекарственный препарат, еще не опробованный на пациентах, который, как ему было известно, выпускала фармацевтическая компания в Нью-Джерси. Назывался этот препарат пенициллином. Миллер лежала в горячечном бреду уже целый месяц, когда 14 марта в половине четвертого пополудни ей ввели одну чайную ложку пенициллина — половину тогдашнего мирового запаса. К половине восьмого вечера горячка прекратилась и состояние больной стабилизировалось. Через несколько дней она полностью выздоровела. Энн Миллер стала первым человеком, которому антибиотики спасли жизнь.
За прошедшие годы антибиотики предотвратили смерть многих миллионов людей, начиная с солдат Второй мировой войны, получивших тяжелые ранения после высадки союзных войск в Нормандии в 1944 году. По мере появления все новых рассказов о чудесных исцелениях спрос на препарат повышался. К марту 1945 года производство пенициллина расширилось, и в США уже каждый нуждающийся мог приобрести его в ближайшей аптеке. К 1949 году цены на него упали с 20 долларов за 100 000 единиц до 10 центов. За 65 лет, которые прошли с той поры, появилось еще около 20 разновидностей антибиотиков, и все они по-разному боролись с бактериями. Между 1954 и 2005 годом производство антибиотиков в США выросло с 900 до 23 тысяч тонн в год. В результате эти удивительные лекарства полностью изменили и нашу жизнь, и то, как мы из нее уходим. Их изобретение — один из величайших триумфов человечества, ведь оно предотвратило страдания и смерть людей от самого древнего и заклятого врага. Сейчас трудно себе это представить, но когда-то на эти лекарства смотрели как на настоящее чудодейственное средство. Их применяли лишь в самых серьезных случаях, и они в буквальном смысле спасали жизни.
Теперь же само употребление антибиотиков приобрело характер настоящей пандемии. Готова поспорить: среди жителей развитых стран вы не найдете ни одного взрослого человека, который не принимал антибиотики хотя бы раз в жизни. В Великобритании женщины проходят в течение жизни в среднем 70 курсов приема антибиотиков. Семьдесят! Это как минимум один курс в год. У мужчин — наверное, в силу их врожденного нежелания обращаться к врачам или, может быть, в силу различий между иммунными системами у мужчин и женщин — средний показатель составляет 50. В Европе 40 % людей принимали антибиотики в течение последних 12 месяцев. В Италии, например, эти цифры достигают 57 %, что уравновешивается более низким показателем в Швеции (22 %). Американцы в этом отношении находятся ближе к итальянцам: в каждый момент времени на антибиотиках «сидит» около 2,5 % населения США.
На самом деле трудно найти даже ребенка младше двух лет, который еще не получил свою дозу антибиотиков. Примерно трети детей прописывают антибиотики еще до шести месяцев; к году доля «приобщившихся» возрастает до половины, а к двум годам — до трех четвертей. К 18 годам дети в развитых странах успевают пролечиться антибиотиками в среднем от 10 до 20 раз. Около трети всех антибиотиков, выписываемых врачами, принимают дети. Американская молодежь проходит 900 курсов лечения антибиотиками на каждую тысячу человек ежегодно. Для испанских детей эти цифры еще выше — 1600 курсов на каждую тысячу детей! То есть в среднем выходит по 1,6 курса на ребенка, и такое повторяется каждый год.
Около половины всех случаев, когда врач прописывает антибиотики, приходится на борьбу с ушными инфекциями, которым особенно подвержены маленькие дети. Трубочка, соединяющая ухо с горлом, — та, что как бы «щелкает» от перепадов давления, — у младенцев расположена почти горизонтально, а с возрастом загибается вниз. Это значит, что у младенцев слизь не так легко просачивается в горло и трубочка иногда засоряется. Ушные инфекции вдвое чаще поражают детей, которым дают соску-пустышку, что сейчас практикуется почти повсеместно. Врачи относятся к таким инфекциям серьезно по двум причинам (надо сказать, что они далеко не так серьезны, как принято думать). Во-первых, у детей, перенесших не одну, а несколько инфекций, иногда ухудшается слух, причем как раз в тот период, когда им особенно важно слышать других, чтобы самим научиться говорить; во-вторых, эти инфекции могут натворить много бед, если проникнут глубже и затронут сосцевидный отросток височной кости, расположенный позади уха. Вызываемое бактериями воспаление этого отростка, называемое также мастоидитом, способно нанести непоправимый урон слуху или даже закончиться смертью. Хотя такие ситуации чрезвычайно редки, самого их существования уже достаточно, чтобы многие врачи предпочитали перестраховаться.
Можно с уверенностью сказать, что далеко не всегда прием антибиотиков оправдан. По оценке агентств министерства здравоохранения США — так называемых Центров по контролю и профилактике заболеваний, — в половине случаев, когда в США прописывают антибиотики, их употребление или излишне, или неуместно. Чаще всего рецепты выписывают людям, страдающим простудой или гриппом и отчаявшимся вылечиться, причем врачи идут на это потому, что устают отказывать пациентам в этой жертве. И неважно, что простуда и грипп — это «дело рук» не бактерий, а вирусов, против которых антибиотики бессильны; неважно, что в большинстве случаев простуда проходит сама по себе через несколько дней или недель, не представляя ни малейшей угрозы ни для жизни, ни для каких-либо органов.
Поскольку все более серьезной проблемой становится устойчивость к антибиотикам, на врачей оказывают давление, чтобы они не выписывали рецепты всем подряд без достаточных оснований. Здесь есть над чем работать. В 1998 году в США три четверти всех антибиотиков, прописанных в амбулаториях первичной помощи, предназначались для лечения пяти респираторных болезней: ушных инфекций, синусита (заболевания носовых пазух), фарингита (болезни горла), бронхита и острого респираторного заболевания (ОРЗ). Из 25 миллионов людей, обратившихся к врачу по поводу ОРЗ, 30 % отправились в аптеку за антибиотиками. Что же тут плохого? — возможно, будете удивляться вы, пока не услышите, что лишь 5 % ОРЗ вызывается бактериями. То же относится и к боли в горле; в том же году фарингит был диагностирован у 14 миллионов человек, и 62 % заболевших лечились антибиотиками. Но лишь у 10 % из них имелись бактериальные инфекции. В целом около 55 % всех антибиотиков, прописанных в тот год, были прописаны безосновательно.
Может сложиться впечатление, что именно на врачах, как на «стражах», дающих доступ к фармацевтическим препаратам, лежит вся ответственность за злоупотребление антибиотиками, однако нужно понимать, что чрезвычайно мощным фактором давления является невежество самих пациентов. Согласно исследованию 2009 года, охватившему 27 тысяч человек по всей Европе, 53 % ошибочно полагало, что антибиотики убивают вирусы, а 47 % считало, что они служат эффективным средством против простуды и гриппа, которые вызываются вирусами. Многим врачам страшно отпускать пациентов без рецепта — вдруг потом они явятся снова, но уже с каким-нибудь серьезным осложнением в виде бактериальной инфекции? Поэтому медики склонны выполнять просьбы больных выписать им антибиотики «на всякий случай». Особый ужас на неопытных врачей нагоняют младенцы: малыш может кричать и потому, что его не берут на руки, и потому, что у него что-то болит. А лежать подозрительно тихо и неподвижно он может и потому, что ему дали слишком большую дозу успокоительного (вроде калпола), и потому, что серьезно болен. Береженого бог бережет — рассуждает молодой врач и перестраховывается. Но стоит ли так поступать?
В некоторых случаях — стоит. Например, инфекции дыхательных путей довольно часто на поверку оказываются пневмонией, особенно у пожилых людей. На одного пожилого человека с симптомами, которые явно требуют приема антибиотиков для подавления пневмонии, приходится сорок человек, которым это же средство прописывают «для порядка», оно не приносит никакой пользы. В случае многих других заболеваний на одного человека, которому действительно требуются антибиотики, приходится гораздо большее число людей, получающих их без нужды, просто «за компанию». Около 4000 людей с больным горлом и ОРЗ получают рецепты на антибиотики без достаточного основания: лишь одному из них они действительно помогают избежать осложнения болезни. Для детей с ушными инфекциями риск осложнений еще ниже. Подсчитано, что для предупреждения одного случая мастоидита лечение антибиотиками прописывают 50 тысячам детей. При этом у большинства детей, все-таки заболевших мастоидитом, выздоровление протекает гладко, а вероятность смертельного исхода составляет одну десятимиллионную. А вот резистентность (устойчивость) к антибиотикам, которая обязательно разовьется у всех этих десятков тысяч детей в результате лечения антибиотиками, представляет собой гораздо более серьезную опасность для общественного здоровья, чем мизерный риск получить серьезное осложнение.
Совершенно очевидно, что жители развитых стран принимают огромное количество антибиотиков, и в большинстве случаев — абсолютно напрасно. О контрасте с употреблением этих лекарств в развивающихся странах, где инфекционные болезни по-прежнему довольно распространены, а антибиотики в прямом смысле помогают спасти жизнь, говорилось на радио Би-би-си-4 в интервью с Крисом Батлером — практикующим семейным доктором, а также профессором первичной медицинской помощи при Кардиффском университете в Уэльсе. Вот что он сказал:
Я приехал работать в Великобританию из большой сельской больницы в ЮАР, где невероятно высокий уровень инфекционных заболеваний: туда в огромных количествах поступали люди с пневмонией и менингитом, хотя в остальном совершенно здоровые. Они были при смерти, но если мы успевали вовремя дать им нужный антибиотик, то многие уже через несколько дней выздоравливали и покидали больницу. Можно смело сказать, что при помощи антибиотиков мы творили чудеса: заставляли мертвецов вставать и ходить. Потом я приехал в Великобританию и начал работать терапевтом. И что же? Здесь мы, терапевты, прописываем тот же антибиотик, который спас столько жизней в ЮАР, для лечения пустякового насморка у детей!
Но почему же нельзя принимать антибиотики вот так, на всякий случай? Какой вред они причиняют? Батлер беспокоился по поводу употребления спасительных для жизни антибиотиков при лечении легких недомоганий главным образом из-за того, что у пациентов (точнее, у их микрофлоры, включая условно-патогенную) впоследствии развивается устойчивость к антибиотикам. Подобно многим другим ученым и врачам, он предсказывает, что вскоре мы вступим в постантибиотическую эпоху, которая будет очень похожа на эпоху доантибиотическую, когда хирургические операции были сопряжены с высоким риском для жизни, а несерьезные порезы или царапины могли привести к смерти. Предсказания такого рода делались с того момента, как появились сами антибиотики. Сэр Александр Флеминг, открывший пенициллин, неоднократно утверждал, что если это средство использовать в слишком малых дозах, или в течение слишком короткого периода, или без достаточных оснований, то у пациента может возникнуть антибиотическая устойчивость.
Он был прав. Подвергаясь атакам раз за разом, бактерии вырабатывают устойчивость к антибиотикам. Первые устойчивые к пенициллину бактерии были обнаружены уже через несколько лет после появления и применения пенициллина. Все очень просто: погибают в основном «среднестатистические» бактерии, а выживают те, что имеют какую-то случайную мутацию, которая и делает их живучими. Затем эти устойчивые бактерии размножаются — и все их потомство оказывается неуязвимым для антибиотика. В 1950-е годы распространенная бактерия золотистый стафилококк (Staphylococcus aureus) приобрела устойчивость к пенициллину. У некоторых представителей этого вида имелся ген, вырабатывавший особый фермент — пенициллиназу, которая расщепляет пенициллин, делая его бессильным. Поскольку бактерии, не имевшие этого гена, оказались уничтожены, вся популяция сделалась нечувствительной к пенициллину.
В 1959 году для лечения инфекций, возбуждаемых устойчивым к пенициллину золотистым стафилококком, в Великобритании был разработан новый антибиотик — метициллин. Однако уже через три месяца в больнице в Кеттеринге появился новый штамм золотистого стафилококка. Поскольку он был устойчив не только к пенициллину, но и к метициллину, его назвали страшной аббревиатурой МРЗС, которая расшифровывается как «метициллин-резистентный золотистый стафилококк». МРЗС ежегодно убивает десятки или даже сотни тысяч человек, и это не единственная бактерия, устойчивая к антибиотикам.
Последствия пагубны не только для общества в целом, но и для каждого конкретного человека: «Уже известно, что мы больше всего подвергаемся риску подцепить неизлечимую инфекцию, если недавно принимали антибиотики». Вот что говорит Крис Батлер:
Если вы принимали антибиотики, то значительно возрастает вероятность того, что следующая инфекция, которая вас поразит, окажется к ним устойчивой. И это очень плохо, потому что даже распространенные инфекции — например, затрагивающие мочевыводящие пути, — длятся гораздо дольше, если они вызваны устойчивыми организмами. Люди принимают больше дополнительных антибиотиков, это дорого обходится Государственной службе здравоохранения, а у больных проявляются еще более серьезные симптомы. Это вредно не только для будущей восприимчивости бактерий, но и для самих людей, которые принимают лишние антибиотики.
Однако антибиотическая устойчивость, по-видимому, не единственное зло, которое порождается злоупотреблением антибиотиками. Крис Батлер рассказывает и о других напастях — о вредных побочных эффектах. С группой ассистентов он провел масштабное клиническое испытание, изучив пользу антибиотиков для людей, страдающих внезапными приступами кашля.
Нам пришлось пролечить тридцать человек, чтобы увидеть пользу для одного больного — в том смысле, что ему удалось избежать появления нового, более опасного симптома; но в то же время у каждого двадцать первого из прошедших курс лечения наблюдалось ухудшение. Так что, как видите, число людей, получивших пользу для здоровья, более или менее сопоставимо с числом людей, которым лечение антибиотиками нанесло вред.
Вред этот чаще всего проявляется в виде кожной сыпи и диареи.
За 70 лет, прошедших со времени открытия пенициллина, было разработано еще двадцать видов антибиотиков, каждый из которых борется с бактериями по-своему. Они относятся к лекарствам, которые врачи выписывают чаще всего, а ученые между тем продолжают создавать все новые антибиотические препараты для борьбы с постоянно меняющейся угрозой со стороны бактерий. Однако победа над нашим злейшим естественным врагом — бактериями — была одержана в ту пору, когда никто не знал о вреде, который наносят антибиотики одновременно с выполнением своей главной задачи. Эти чрезвычайно сильные препараты уничтожают не только болезнетворные бактерии, но и те бактерии, которые помогают нам сохранять здоровье.
Антибиотики поражают не только какой-то один штамм бактерий. Большинство из них имеет «широкий спектр действия» — иными словами, они убивают сразу множество видов. Для врачей это очень удобно, так как больных можно лечить сразу от нескольких заболеваний, даже не выясняя, какая именно бактерия вызвала данную болезнь. Более строгий подход предполагал бы культивирование и определение конкретного возбудителя, а это процесс медленный, дорогостоящий и порой невозможный. Даже более специализированные антибиотики, имеющие узкий спектр действия, не способны поражать лишь один штамм, являющийся виновником болезни. Под прицелом окажутся и другие бактерии, принадлежащие к тому же виду. Последствия такого массового «бактерицида» оказались куда серьезнее и пагубнее, чем предполагали их первооткрыватели, включая Александра Флеминга.
Результатом негативного воздействия антибиотиков, — как формирования устойчивости, так и побочных действий, — стала тяжелая инфекция, возбуждаемая одной из клостридий — Clostridium difficile, или, сокращенно, C. diff. В 1999 году эта бактерия наделала много шуму в Великобритании, унеся жизни 500 человек, многие из которых незадолго до заражения лечились антибиотиками. В 2007 году та же инфекция погубила еще 4000 человек.
Смерть от этой болезни ужасна. Бактерия C. diff поселяется в кишечнике и выделяет токсин, который вызывает мучительную, зловонную диарею. За поносом следуют обезвоживание, ужасная боль в животе и быстрая потеря веса. Даже если у жертвы C. diff не наступает почечной недостаточности, ее может настичь токсический мегаколон. Само название «мегаколон» говорит за себя: избыточные газы, образующиеся в толстой кишке, заставляют ее вспучиваться и непомерно увеличиваться. Как это бывает и при аппендиците, существует риск разрыва, только в данном случае последствия не просто опасны, а смертельны. Если в стерильную среду брюшной полости прорываются каловые массы с бактериями всех мастей, то шансов на выживание практически не остается.
Рост заболеваемости инфекцией C. diff и числа смертельных исходов у ее жертв отчасти происходит по причине повышения устойчивости бактерии к антибиотикам. В 1990-е годы у вида C. diff появился опасный новый штамм, который все чаще и чаще встречался в больницах. Он отличался большей резистентностью и большей токсичностью. Но есть и другой, скрытый нюанс, который проливает свет на самые страшные последствия нашего злоупотребления антибиотиками. C. diff живет в кишечнике некоторых людей и не причиняет им особого вреда (хотя и пользы тоже не приносит). Однако стоит дать ей хоть малейший шанс — и C. diff сразу проявляет свою грозную природу. Такой шанс ей дают антибиотики. В нормальных условиях, когда кишечник заселен здоровой и сбалансированной микрофлорой, эта микрофлора держит C. diff «в черном теле», выталкивая ее вон или загоняя в такие уголки, где она не может натворить бед. А вот после приема антибиотиков, особенно «широкого спектра действия», равновесие микрофлоры нарушается, и тогда C. diff начинает бесчинствовать.
Если антибиотики могут способствовать процветанию C. diff, то возникает вопрос: меняют ли антибиотики остальную микрофлору? И если да, то как долго длится этот эффект? Большинство людей наверняка знает по себе, что курс лечения антибиотиками часто сопровождается вздутием живота и поносом. Это наиболее частый побочный эффект приема антибиотиков, и, разумеется, он вызван нарушением привычного равновесия микрофлоры, то есть дисбактериозом. Обычно эти сиптомы проходят через несколько дней после окончания курса лечения. Но какие же микробы остаются в организме? И восстанавливается ли потом их нормальный естественный баланс?
В 2007 году этим вопросом задалась группа исследователей в Швеции. Особенно их интересовало, что происходит с бактероидами, поскольку именно они специализируются на переваривании углеводов, поступающих из растительной пищи, и, как я говорила во второй главе, играют важную роль в обмене веществ у человека. Исследователи разделили группу здоровых добровольцев на две подгруппы: одной из них в течение семи дней давали антибиотик клиндамицин, а второй не давали ничего. Кишечные микробы людей, принимавших клиндамицин, подверглись сильному воздействию сразу после начала приема препарата. В частности, резко уменьшилось разнообразие бактероидов. Микрофлора участников эксперимента из обеих подгрупп изучалась каждые несколько месяцев, однако к концу срока исследования численность и состав бактероидов у тех людей, которые принимали клиндамицин, так и не вернулись к прежнему состоянию, хотя с начала приема антибиотика прошло уже два года.
Всего пять дней приема ципрофлоксацина — антибиотика широкого спектра действия, который применяется для лечения инфекций мочевыводящих путей и синусита, — производят примерно тот же эффект. Он оказывает быстрое и глубокое воздействие на микрофлору, меняя состав видов внутри кишечника всего за три дня. Разнообразие бактерий резко уменьшается, и изменяется численность примерно трети групп, имеющихся в организме. Последствия этого сдвига сохраняются много недель, и некоторым видам так и не удается восстановиться. Для младенцев антибиотики чреваты еще более серьезными последствиями. Одно исследование, целью которого было изучение изменений микрофлоры у младенцев показало, что после курса лечения антибиотиками у одного из малышей практически не осталось бактерий: исследователям так и не удалось обнаружить никаких следов ДНК, принадлежащей микрофлоре.
Долговременное воздействие на кишечных симбионтов отмечалось как минимум для полудюжины наиболее распространенных антибиотиков, причем каждый из них менял состав микрофлоры на свой лад. Даже самый короткий курс лечения и самые малые дозы оказывают воздействие, которое длится гораздо дольше, чем изначальное болезненное состояние. Может быть, в этом нет ничего страшного? Не все перемены обязательно к худшему. Однако вспомните о стремительном распространении болезней XXI века: диабета 1-го типа и рассеянного склероза — в 1950-х, аллергий и аутизма — в конце 1940-х. В эпидемии ожирения винили супермаркеты с самообслуживанием и тому подобные радости «анонимного потребления», избавляющие покупателя от чувства вины. Но когда все это появилось? В тех же 1940-х и 1950-х годах. Это совпадает по времени с другим важным событием: именно тогда из объятий смерти в последний момент была вырвана Энн Миллер. Или, точнее, начало эпидемии можно соотнести с днем высадки американского десанта в Нормандии в 1944 году, когда антибиотики стали доступны в больших количествах.
За применением антибиотиков для солдат в тот исторический день последовал их массовый выпуск для населения. Главным злом, с которым они боролись, был сифилис: в ту пору в разные периоды жизни им болело около 15 % взрослых людей. Вскоре производство антибиотиков стало дешевым и врачи начали выписывать их все чаще. Бесспорным фаворитом оставался пенициллин, но в течение десятилетия было разработано еще пять антибиотиков, направленных на уничтожение различных болезнетворных бактерий.
В случае некоторых болезней XXI века небольшая пауза между 1944 годом и началом их распространения может показаться хронологической нестыковкой. Однако такая задержка вполне объяснима. Потребовалось некоторое время на то, чтобы антибиотики вошли в массовый обиход, чтобы ученые разработали новые виды антибиотиков, чтобы подросли дети, чей организм уже подвергся действию этих препаратов, и чтобы хронические болезни успели пройти свой путь развития. К тому же требуется время, чтобы четко проследить влияние антибиотиков на примере населения разных стран и континентов. Даже если появление антибиотиков в каком-то смысле сказалось на нынешнем состоянии нашего здоровья уже в 1944 году, то лишь в 1950-е годы стало возможным увидеть первые последствия их употребления.
Однако не будем забегать вперед. Как заметил бы любой ученый, корреляция — это далеко не всегда причина и следствие. Возможно, появление антибиотиков — такое же неправдоподобное объяснение для роста хронических заболеваний, как и появление магазинов самообслуживания, с которыми покупатели познакомились в 1940-е годы. Совпадения по времени разных событий, хоть и служат ценными подсказками, далеко не всегда подразумевают наличие причинно-следственных связей. Один юмористический сайт, посвященный разным сомнительным совпадениям, указывает на подозрительно тесную взаимосвязь между потреблением сыра на душу населения в США и числом людей, которые ежегодно умирают, запутавшись во сне в простынях. Если не рассматривать версию о кошмарах, вызванных употреблением сыра, то следует признать: крайне маловероятно, что к смерти от удушения приводит именно сыр или что смерть одних людей от удушения простынями заставляет других людей есть больше сыра.
Для выявления истинной причинно-следственной связи необходимы две вещи. Во-первых, нужны неопровержимые данные о том, что такая связь действительно существует. Верно ли то, что прием антибиотиков влечет за собой риск развития болезней XXI века? Во-вторых, нужно понимать механизм, при помощи которого первое вызывает второе. Как именно прием антибиотиков приводит к аллергиям, аутоиммунным болезням или ожирению? Гипотеза о том, что антибиотики могут влиять на микрофлору и менять ее состав, что, в свой черед, нарушает обмен веществ (при ожирении), развитие мозга (при аутизме) и работу иммунной системы (при аллергиях и аутоиммунных болезнях), нуждается в более веских доказательствах, чем простое хронологическое совпадение.
Совершенно независимо от сведений о влиянии антибиотиков на прирост массы тела у домашнего скота и птицы еще в 1950-е годы стало известно, что антибиотики могут вызывать набор веса у людей. В ту пору — еще до начала эпидемии ожирения — антибиотики действительно назначали пациентам с дефицитом массы тела. Некоторые врачи-новаторы, знавшие о недавно обнаруженном воздействии антибиотиков на рост домашнего скота, попытались использовать этот эффект для лечения недоношенных или истощенных детей. Для новорожденных результаты оказались поразительными: они начинали быстро набирать вес, и это, по-видимому, часто спасало их от летального исхода. Однако, оглядываясь назад с учетом сегодняшних проблем, связанных с лишним весом, можно сказать: уже тогда подобные эксперименты должны были стать первым тревожным звонком.
Но медики продолжали экспериментировать. В 1953 году на новобранцах, поступивших на службу во флот, был испробован антибиотик ауреомицин — с целью выяснить, может ли он применяться как профилактическое средство против стрептококковых инфекций. То, что при этом точно фиксировали рост и вес каждого юноши, объяснялось обычной армейской дотошностью, однако именно этот педантизм позволил сделать удивительное наблюдение. Новобранцы, принимавшие антибиотики, прибавляли в весе значительно больше, чем те, кому давали плацебо в идентичной упаковке. И снова, как и в случае с младенцами, неожиданное побочное действие антибиотиков было отмечено исключительно с точки зрения потенциальной пользы для здоровья: никто не увидел в этом тревожного сигнала грядущей беды.
Теперь, когда эпидемия ожирения в самом разгаре и мы по-новому оцениваем гостей-микробов, собравшихся на званый обед у нас в животе, те давние эксперименты проливают иной свет на роль антибиотиков в увеличении массы тела. Можно только удивляться такому непростительному промаху: как можно было не заметить столь очевидного воздействия на организм животных и людей! Зная нынешний масштаб бедствия, трудно не упрекнуть наших предшественников в слепоте. Ведь они уже знали, что от антибиотиков толстеют: фермеры скармливали их скоту, чтобы тот быстрее жирел, а врачи добавляли их в рацион ослабленных и истощенных детей, нуждавшихся в усиленном питании. И что же? Они не учли этот важный побочный эффект и не сумели предотвратить глобальную катастрофу для человеческого здоровья.
Открытия Бекхеда, Тернбау и других ученых, о которых я уже рассказывала во второй главе и которые увязывались с предсказанием Николсона, позволили по-новому взглянуть на эту давно известную взаимосвязь. Ясно, что микрофлора играет большую роль в наборе веса, но верно ли утверждение, что антибиотики как бы «переключают» микробное сообщество, превращая его из «тощего» в «тучное»?
Ответить на этот вопрос не так просто: едва ли этично назначать большое количество антибиотиков здоровым людям просто для того, чтобы проверить, наберут ли они вес. Поэтому ученым приходится полагаться на естественные опыты, и иногда — на лабораторных мышей. Французские исследователи из Марселя воспользовались случаем проверить теорию Джереми Николсона на примере взрослых, страдающих опасной инфекцией сердечных клапанов. Для выздоровления этим пациентам требовались большие дозы антибиотиков, а значит, имелась отличная возможность заодно проверить, наберут ли они лишний вес. В течение года после начала приема антибиотика исследователи сравнивали изменения индекса массы тела с аналогичными показателями группы здоровых людей, не принимавших антибиотики. По сравнению со здоровыми больные заметно больше прибавляли в весе, однако это происходило только с теми пациентами, кто принимал особое сочетание препаратов: ванкомицин + гентамицин. Пациентов, получавших другие виды антибиотиков, эта напасть миновала: они полнели ничуть не больше, чем здоровые люди.
Изучение микрофлоры людей из двух этих групп должно было показать, виноват ли в наборе веса какой-то конкретный вид бактерий. И действительно, ученые обнаружили, что в кишечнике пациентов, принимавших ванкомицин, в заметно большем количестве содержится один вид — молочнокислая бактерия Lactobacillus reuteri (представитель типа фирмикутов). Эта бактерия устойчива к ванкомицину, а это значит, что, пока остальные виды становятся жертвами антибиотика, она начинает размножаться, как сорняк. Так, вмешавшись в извечную войну микробов, антибиотики предоставили несправедливое преимущество нашему врагу. Но этого мало: лактобацилла реутери выделяет еще и собственные антибактериальные вещества. Эти вещества, называемые бактериоцинами, мешают восстановлению популяций других бактерий, помогая L. reuteri сохранять доминирующее положение в кишечнике. А ведь лактобациллы вроде L. reuteri уже не одно десятилетие скармливали домашнему скоту: помимо прочего, они заставляют животных быстрее расти и жиреть.
Еще одним источником бесценной информации стала датская статистика. Ученые изучили данные о здоровье почти 30 тысяч пар мать — дитя и выяснили, что прием антибиотиков по-разному сказывается на детях в зависимости от веса матерей. Если антибиотики принимали дети худых мам, то это повышало их риск располнеть в будущем. Если их принимали дети полных матерей, эффект оказывался ровно противоположным: в их случае антибиотики снижали риск ожирения. Трудно в точности установить, почему антибиотики оказывали противоположное воздействие на этих детей, но логично предположить, что они, по всей видимости, «корректируют» микрофлору, типичную для полных людей, с одной стороны, и нарушают равновесие микрофлоры, типичной для худых, с другой. В ходе еще одного исследования выяснилось, что 40 % полных детей принимали антибиотики в течение первых шести месяцев жизни, тогда как среди детей с нормальным весом антибиотики в младенчестве получали только 13 %.
При всей убедительности этих данных они еще не доказывают, что антибиотики способствуют набору веса или что он происходит вследствие изменения микрофлоры, а не в результате прямого воздействия самих антибиотиков. Группа ученых из Нью-Йоркского университета под руководством Мартина Блейзера — специалиста по инфекционным болезням и руководителя проекта «Микробиом человека» — решила выяснить во всех подробностях, как именно антибиотики влияют на микрофлору и обмен веществ. В 2012 году они доказали, что малые дозы антибиотика нарушают у молодых мышей состав микрофлоры, изменяют их метаболические гормоны и увеличивают жировую массу, хотя это не приводит к росту общей массы тела. Ученые предположили, что важную роль играет возраст и что если давать антибиотики совсем молодым мышам, то эффект, возможно, будет сильнее. Эпидемиологические исследования, проводившиеся на людях, показали, что у детей, которым давали антибиотики в течение первых шести месяцев жизни, впоследствии было больше шансов набрать лишний вес, чем у тех, чей организм не был знаком с антибиотиками до года. То же относится и к домашним животным: чтобы добиться наиболее эффективного роста массы тела, важно «подсадить» молодняк на антибиотики как можно раньше.
В другой серии экспериментов Блейзер и его коллеги вводили малые дозы пенициллина беременным мышам незадолго до рождения мышат, а затем давали им препарат во время вскармливания потомства. Как и ожидалось, самцы, получавшие пенициллин от матери в период вскармливания, росли гораздо быстрее контрольных особей. Выросшие на пенициллине мыши — и самцы, и самки — были заметно крупнее и имели больше жировой массы, чем мыши, не получавшие антибиотик.
Ученым захотелось узнать, что произойдет, если мыши будут не только получать малые дозы пенициллина, но и перейдут на рацион с повышенным содержанием жиров. У самок, находившихся на нормальной диете, к 30-недельному возрасту масса жира в их маленьком тельце составляла 3 г, независимо от того, получали они пенициллин или нет. У таких же самок из группы, переведенной на жирную диету, масса жира доходила до 5 г: сами мыши при этом не становились тяжелее, просто у них повышалась масса жира и уменьшалась масса «тощей» части тела. Но у самок из третьей группы, получавшей в дополнение к жирному рациону малые дозы пенициллина, масса жира достигала уже 10 г. Пенициллин каким-то образом усугублял последствия нездоровой диеты, заставляя мышиный организм откладывать из съеденной пищи больше калорий про запас.
На самцах мышей нездоровая диета сказывалась еще сильнее: у них масса жира составляла 5 г при нормальной диете (с пенициллином или без него) и целых 13 г при диете с повышенным содержанием жира. Сочетание жирной диеты с малыми дозами пенициллина способствовало отложению жира: у таких самцов масса жира доходила до 17 г. Было очевидно, что сама по себе жирная диета вызывает ожирение у мышей, однако антибиотики его усугубляют.
Пересадка безмикробным мышам представителей измененного сообщества микробов, сформировавшегося под действием малых доз антибиотика, вызывала у них те же перемены в массе жира; это указывало на то, что к быстрому набору веса у мышей приводит именно изменение в составе микрофлоры, а не антибиотики сами по себе. Беспокоило вот что: даже если после прекращения приема антибиотиков прежняя микрофлора восстанавливалась, метаболические эффекты воздействия пенициллина по-прежнему сохранялись. Пенициллин относится к антибиотикам, которые чаще всего прописывают детям, и, если можно о чем-то судить по мышам, прием этого препарата на раннем этапе жизни способен надолго изменить обмен веществ.
Пока еще рано утверждать, что антибиотики способны вызывать ожирение, и неизвестно, какие из них можно в этом обвинить. И все же, учитывая нынешний масштаб эпидемии ожирения, поиск иной, более глубокой причины такой напасти, нежели просто человеческая жадность и лень, должен предостеречь нас от злоупотребления этими чрезвычайно ценными и сложными препаратами. Мартин Блейзер замечает: от 30 до 50 % американок принимает антибиотики во время беременности или родов в плановом порядке, и по большей части это разновидности пенициллина вроде тех, что получали его подопытные мыши. Хотя можно не сомневаться, что во многих случаях прием пенициллина является обоснованным, все равно важно, чтобы мы регулярно пересматривали плюсы и минусы такой практики по мере получения новых научных данных.
Что касается домашнего скота, появление сведений о том, что антибиотическая устойчивость передается от животных людям, положило конец использованию антибиотических активаторов роста — во всяком случае, в Европе. С 2006 года в странах Европейского союза фермерам запрещено давать животным антибиотики с целью увеличения их привеса, хотя для лечения, разумеется, применять их разрешено. А вот в США и многих других странах антибиотические активаторы роста продолжают применяться без ограничений. Так что впору задуматься: даже если вам не приходится принимать антибиотики, то как знать, не проникают ли они в организм без вашего ведома — вместе с куском мяса или с молоком, которым вы заливаете зерновые хлопья? Ведь многие антибиотики всасываются в кровь, а значит, проникают и в мышцы, и в молоко животных; некоторые даже способны выдержать термическую обработку и попасть в ваш кишечник вместе с пищей. Больше других повезло жителям развитых стран, где существуют строгие правила, запрещающие фермерам забивать или доить животных, недавно прошедших курс лечения антибиотиками. Во многих странах, где нет таких правил, при выборочных проверках часто обнаруживаются продукты, содержащие остатки антибиотиков в количествах, превышающих безопасный уровень. Вероятность того, что в ваш организм через пищу попадет хотя бы малая доза антибиотика, зависит от вашего места жительства и от того, в каких странах вы побывали.
Прочитав это, веганы, наверное, сочтут себя редкими счастливчиками, однако нельзя сказать, что им эта угроза не страшна. Конечно, овощи не получают антибиотики напрямую. Однако овощные грядки нередко удобряют навозом. А навоз — богатый источник не только питательных, но и лекарственных веществ: около 75 % антибиотиков, которые получают животные, попадает прямиком в их испражнения. Об этом следует помнить тем, кто ратует за использование природных удобрений для выращивания «экологически чистых» овощей и зелени!
В одном литре навоза может содержаться целая доза антибиотика. Использовать такой навоз для удобрения — все равно что рассыпать содержимое одной или двух капсул антибиотика на каждую сотку сельскохозяйственной земли.
Некоторые из антибиотиков сохраняются, даже попадая в почву, и не теряют способности убивать бактерий. Это означает, что с каждой новой порцией удобрений их концентрация в земле возрастает. Антибиотики не представляли бы никакой опасности, если бы так и оставались в почве, но этого не происходит. Вместе с водой вещества всасываются растениями, и остатки антибиотиков попадают в различные овощи и зелень — от сельдерея и кинзы до кукурузы. Конечно, это мизерные количества, если рассматривать по отдельности веточки, стебельки или содержимое одной консервной банки, однако за недели, месяцы и годы эти дозы, накапливаясь, складываются в немалые количества. Существуют правила, запрещающие давать животным антибиотики перед забоем, но не существует правил, регулирующих содержание антибиотиков в навозе, который идет на удобрение полей и грядок. Если у вас на тарелке лежит кусок мяса с гарниром из двух овощных блюд, то вполне возможно, что с мясом все в порядке, а вот овощи содержат сельскохозяйственные антибиотики.
Пока ученые продолжают спорить, являются ли остатки антибиотиков, попадающие в пищу, скрытой причиной эпидемии ожирения, можно точно сказать, что вывод о такой связи напрашивается сам собой. Люди начали заметно толстеть в 1950-е годы, вскоре после того, как антибиотики «шагнули в массы». Однако резкое увеличение числа полных и тучных людей произошло в 1980-е — приблизительно в ту пору, когда началось применение новаторских сверхинтенсивных методов в сельском хозяйстве. На Земле в любой момент времени насчитывается около 19 миллиардов кур и цыплят (почти по три курицы на человека!), и многие из них втиснуты в многоэтажные клетки курятников. Чтобы содержать кур в такой страшной тесноте и при этом не дать им заболеть, необходимы значительные дозы антибиотиков. Специалист по общественному здоровью доктор Ли Райли отмечает, что в 1980-е и 1990-е годы наибольшее число птицефабрик, где выращивание кур целиком зависело от антибиотиков, находилось в юго-восточных штатах Америки — именно там, где возник очаг эпидемии ожирения и где сейчас живут самые тучные американцы.
Если антибиотики несут ответственность за то, что мы толстеем, то в каких еще бедах их можно обвинить? Я уже упоминала о некоторых других патологиях, которые, по-видимому, связаны с дисбиозом кишечника: это аллергии, аутоиммунные болезни и некоторые расстройства психики. Поскольку антибиотики нарушают баланс микрофлоры, любое из названных заболеваний теоретически может быть вызвано этими препаратами.
Помните, в третьей главе я рассказывала об Эллен Болт и ее сыне Эндрю, у которого в раннем детстве развился аутизм? Болт заподозрила, что неожиданный регресс в развитии Эндрю наступил из-за неоднократных курсов лечения антибиотиками, которые малышу прописали против ушной инфекции. Подобно ожирению, аутизм — болезнь, прежде встречавшаяся крайне редко. После 1950-х годов число аутистов неуклонно росло, и сейчас аутизмом страдает каждый 68-й ребенок. Эта болезнь отдает явное предпочтение мальчикам: сейчас почти у 2 % мальчиков в возрасте до 8 лет диагностированы отклонения аутистического спектра. Вину пытались возложить на многие факторы, из которых больше всего обсуждалась комбинированная вакцина КПК — против кори, паротита (свинки) и краснухи. Впрочем, надежных данных о причинно-следственной связи между аутизмом и вакциной КПК так и не появилось, поэтому внимание исследователей переключилось на микрофлору.
Дети-аутисты, по-видимому, обладают разбалансированным набором симбиотических микроорганизмов. Такой дисбактериоз оказывает вредное воздействие на развивающийся мозг малышей, они становятся раздражительными, отстраненными и зацикливаются или на каких-то предметах, или на повторении одних и тех же действий. Верно ли Эллен Болт установила причину развития аутизма у Эндрю? Уже ясно, что антибиотики способны нарушать равновесие микрофлоры, но действительно ли те антибиотики, которые принимал Эндрю, стали виновниками его болезни? Небольшой подсказкой может служить его диагноз: постоянные ушные инфекции. Оказывается, 93 % детей-аутистов перенесли ушные инфекции в возрасте до двух лет; для сравнения — среди «нейротипичных» детей этот показатель составляет 57 %. Как я уже говорила, ни один врач не оставит детскую ушную инфекцию без внимания: что, если потом она помешает малышу нормально заговорить или приведет к другим неприятным последствиям вроде ревматической лихорадки? Поэтому врачи прибегают к помощи антибиотиков — по принципу «береженого бог бережет».
Корреляция между ростом числа ушных инфекций и все более частым употреблением антибиотиков вполне устойчива. Одно эпидемиологическое исследование показало, что дети, страдающие аутизмом, получали антибиотики в среднем в три раза чаще, чем дети, которых эта беда миновала. Наибольшему риску, похоже, подвергаются те малыши, которым давали антибиотики в возрасте до 18 месяцев. Более того, эта связь действительно установлена. Нельзя винить родителей-ипохондриков, которым постоянно кажется, что ребенок болен, и которые просят врача выписать антибиотики. Нельзя все списывать и на плохую заботу о здоровье ребенка, в результате чего он больше подвержен болезням, в том числе аутизму. Мы знаем, что дело совсем не в этом, потому что до того, как детям-аутистам, данные о которых использовались в исследовании, поставили диагноз «аутизм», они посещали врачей не чаще и принимали лекарств не больше, чем нормально развивающиеся дети. Нужно исследовать гораздо большее число детей, чтобы убедиться в существовании этой связи, и четко представлять себе механизм, в соответствии с которым все происходит. Но поскольку мы уже получаем достаточно тревожных сигналов, побуждающих нас ограничить употребление антибиотиков, угроза повысить риск развития аутизма делает эти предупреждения еще более значимыми.
Гораздо более четкая и понятная на интуитивном уровне связь просматривается между антибиотиками и аллергиями. В предыдущей главе я упоминала о том, что у детей, которых лечили антибиотиками в возрасте до двух лет, предрасположенность к астме, экземе и сенной лихорадке наблюдалась в два раза чаще, чем у детей, не получавших антибиотики. И чем больше полученная доза, тем выше шансы развития аллергии; четыре или больше пройденных курсов лечения повышают вероятность развития аллергий в три раза.
Интрига возрастает, когда мы обращаемся к аутоиммунным болезням. Они тоже заявляют о себе все громче, следуя в ногу с употреблением антибиотиков, однако вплоть до недавних пор в этих заболеваниях винили инфекции. Классический случай — диабет 1-го типа. Десятилетиями врачи наблюдали одну и ту же картину: к ним приходил подросток с простудой или гриппом, а через несколько недель возвращался уже с жалобами на мучительную жажду и быструю утомляемость. Выяснялось, что ?-клетки в его поджелудочной железе забастовали и прекратили вырабатывать инсулин. А без этого жизненно важного гормона, перерабатывающего и запасающего глюкозу, она накапливается в крови в избыточном количестве. Она засасывает воду в почки, и у несчастного подростка появляются симптомы обезвоживания. В считаные дни или недели состояние больного обостряется настолько, что без лечения наступает кома или смерть. Но что любопытно — развитие диабета связывали обычно с простудой или гриппом. Пусковым механизмом, провоцирующим не только диабет, но и многие другие аутоиммунные болезни, часто считали вирусную инфекцию.
Однако статистика показывает иное. У детей, которые действительно перенесли инфекции, риск заболеть диабетом 1-го типа ничуть не выше, чем у других. Более того, если в США каждый год количество случаев диабета 1-го типа растет на 5 %, то уровень заболеваемости инфекционными болезнями, напротив, снижается. Где же связь между двумя этими явлениями? Почему врачи постоянно наблюдают, как у подростков вслед за инфекцией развивается диабет?
И вот здесь заканчивается наука и начинаются догадки. Как нам уже известно, врачи часто перестраховываются и прописывают антибиотики даже против вирусных (не бактериальных) инфекций. А что, если диабет развивается не из-за инфекции, а в результате приема лекарств от этой инфекции — антибиотиков? Врачам и родственникам пациента кажется, что диабет спровоцировала простуда, или грипп, или приступ гастроэнтерита. Антибиотики представляются им безобидным «свидетелем преступления»; однако нельзя исключить, что главной причиной диабета стали именно они. Или, может быть, инфекция и антибиотики были сообщниками?
К сожалению, пока мы не знаем ответов на эти вопросы. Датское исследование, посвященное приему антибиотиков детьми, не выявило абсолютно никакой связи между этими лекарствами и риском развития диабета в будущем. Но в другом исследовании, охватившем более 3000 детей, наблюдались некоторые признаки такой связи. Прочие аутоиммунные болезни обнаруживают более явные связи с антибиотиками, чем диабет. У подростков и взрослых, которые в течение многих месяцев или даже лет принимали антибиотик миноциклин для борьбы с угревой сыпью, риск развития волчанки оказывался выше в 2,5 раза, чем у людей, не принимавших этого препарата. Этой аутоиммунной болезни, поражающей сразу множество участков тела, подвержены в основном женщины. Но показатель учитывает и мужчин, которые обычно не предрасположены к волчанке. Если рассматривать одних только женщин, то для них риск заболеть волчанкой после приема миноциклина (именно его, а не других тетрациклиновых антибиотиков) возрастает сразу в 5 раз. То же относится и к рассеянному склерозу — аутоиммунной болезни, при которой повреждаются нервы: она «выбирает» тех, кто недавно принимал антибиотики. Что именно является главной причиной — антибиотики, инфекции или сочетание того и другого, — пока трудно сказать.
Хотя проблемы повышения устойчивости патогенов к антибиотикам и сопутствующего лечению ущерба для микрофлоры весьма и весьма серьезны, нельзя говорить, будто любые антибиотики — зло. Не будем забывать, что в разное время они спасли бесчисленное множество людей от смерти и страданий. Понимая, что у антибиотиков есть и плюсы, и минусы, мы можем оценить их важность в каждый конкретный момент. Наша общая задача, над решением которой должны трудиться и пациенты, и врачи, заключается в том, чтобы во благо наших внутренних экосистем и собственного организма избегать необоснованного употребления антибиотиков.
И хотя идея, стоящая за гипотезой гигиены, — о том, что инфекции защищают от аллергий, — оказалась в целом неверной, в ней все же есть доля здравого смысла, актуальная и по сей день. Наше общество одержимо гигиеной, а из-за ее влияния на полезных микробов мы можем оказаться в беде. Большинство жителей развитых стран принимает душ или ванну хотя бы раз в день, намыливая кожу мылом и смывая его горячей водой. Часто можно услышать, что кожа — это наша первая линия обороны от патогенов, но это не совсем так. Кожная микрофлора — будь то колонии пропионобактерий, живущих на носу, или одна из разновидностей коринебактерий, обитающих под мышками, — образует дополнительный защитный слой на поверхности кожи. Как и кишечные бактерии, этот слой полезных микроорганизмов прогоняет потенциальных врагов и регулирует реакцию иммунной системы на предполагаемую атаку патогенов-захватчиков.
Антибиотики способны коренным образом менять состав кишечной микрофлоры, но как воздействует на кожную микрофлору мыло? Взгляните на полки современных супермаркетов: на них трудно найти такое средство для мытья рук или очистки поверхностей, которое не содержало бы антибактериальных компонентов. Реклама стращает нас тем, что в наших домах повсюду затаились микробы-убийцы, и убеждает позаботиться о безопасности семьи, используя средства, которые содержат антибактериальные вещества и убивают 99,9 % бактерий и вирусов. Однако эта реклама стыдливо умалчивает о том, что обычное мыло справится с работой ничуть не хуже и при этом не причинит никакого вреда ни вам, ни окружающей среде.
Когда вы как следует моете руки теплой водой с обычным, не антибактериальным мылом, вы избавляетесь от потенциально вредоносных микробов, не убивая их. Вы просто физически их удаляете. Мыло и теплая вода не вредят бактериям, а лишь помогают вам удалить те вещества и частицы, которые обычно их привлекают, — мясные соки, жиры, грязь или отмершие клетки и накопившиеся жировые выделения вашей собственной кожи. То же касается и очистителей поверхностей: протирая кухонный стол, вы удаляете оставшиеся крошки и частицы еды, которыми могут питаться вредные бактерии. Вы не убиваете микробов, да в этом и нет нужды. Добавление антибактериальных компонентов в действительности нисколько не способствует большей «стерильности».
Когда производители антибактериальных средств заявляют, будто их продукт убивает 99,9 % бактерий, речь идет о результатах испытаний не на человеческих руках или кухонных столах и плитах, а в лабораторной посуде. Огромное количество бактерий помещают прямо в жидкое мыло, а через некоторое время (на самом деле времени проходит гораздо больше, чем обычно длится контакт с кожей) смотрят, сколько их осталось в живых. Утверждать, что погибло 100 %, невозможно: никто ведь не сможет доказать, опираясь на малый пробный образец, что не выжила ни одна микробная душа. Как любят говорить ученые, отсутствие свидетельств — это еще не свидетельство отсутствия. Кроме того, о том, какие именно штаммы бактерий убивают антибактериальные средства, в рекламе говорится редко; это число — 99,9 % — лишь обозначает долю убитых особей, но не указывает на то, что можно истребить 99,9 % существующих в мире видов бактерий. Не стоит забывать, что многие патогенные бактерии способны образовывать споры, которые благополучно затаиваются до тех пор, пока опасность не минует; и совершенно неважно, какие именно химические вещества применялись против них.
Антибактериальная бытовая химия — это грандиозный триумф рекламы и предрассудков над наукой. Вопрос о безопасности антибактериальных моющих средств, как и многих других химических веществ, которые мы используем в быту, никогда по-настоящему не изучался. Почему-то никто не требует, чтобы бытовую химию проверяли на безопасность и эффективность до того, как разрешать к продаже. Вместо этого мы наблюдаем, как регулирующие органы доказывают вред и опасность товаров — уже после того, как они заполонили прилавки, — чтобы добиться их запрещения. Из 50 тысяч (или более) видов химических веществ, которые используются на Западе, тщательную проверку на безопасность прошли только 300. Из них 5 веществ, то есть 1,7 % были признаны годными только к ограниченному использованию. Если предположить, что вред может представлять всего 1 % из 50 тысяч, то окажется, что еще 500 товаров бытовой химии не имеют права попадать к нам в дом.
Легко отмахнуться от таких предостережений: ведь если бы все эти вещества в самом деле были такими опасными, наверняка мы бы всюду видели больных людей, не так ли? Однако опасные кумулятивные свойства химических веществ и их медленно проявляющееся воздействие вовсе не обязательно бросаются в глаза. Кроме того, больных людей вокруг действительно немало. Память у нас довольно короткая, а потенциально опасные факторы сплетаются в такую запутанную паутину, что нам очень трудно во всем разобраться и отличить опасное от безвредного. Вспомним хотя бы асбест. Этот природный материал когда-то использовали в строительстве по всему миру, а потом запретили. От контакта с ним уже умерли сотни тысяч людей — и продолжают умирать до сих пор.
Конечно, я не хочу сказать, что антибактериальные средства представляют такую же опасность, как асбест, но даже если они содержатся в тысяче товаров — в очистителях и кухонных досках, полотенцах и одежде, пластиковых контейнерах и лосьонах для тела, — это еще не говорит об их безопасности. В последние годы объектом пристального внимания стал один широко использующийся антибактериальный компонент, известный как триклозан. Последствия его применения вызвали такую тревогу, что губернатор Миннесоты даже издал билль, запрещающий его использование в потребительских товарах с 2017 года. Я наверняка не ошибусь, если скажу, что у вас дома имеется хоть одна вещь, содержащая триклозан. А может быть, не одна, а несколько десятков. Но гораздо лучше было бы обходиться без них.
Сначала выяснилось, что триклозан борется с бактериальным загрязнением дома ничуть не эффективнее, чем обычное, не антибактериальное мыло. Но поскольку люди все равно продолжают им пользоваться, триклозан загрязняет воду в водопроводах, и вот там-то он действительно убивает бактерий и тем самым нарушает баланс в экосистемах питьевой воды. Если этого недостаточно, чтобы вызвать у вас тревогу, то добавлю: триклозан легко проникает в организм. Его обнаруживают в человеческих жировых тканях, в крови из пуповины новорожденных младенцев, в женском грудном молоке, а еще (причем в значительных количествах) — в моче у 75 % людей (это произвольная выборка в любой отдельно взятый день).
О том, насколько это опасно, до сих пор ведутся споры в научной литературе, но пока нам точно известно, что существует явная связь между уровнем содержания триклозана в моче человека и тяжестью аллергии, которой он страдает. Чем больше триклозана в организме человека, тем больше риск, что его поразит сенная лихорадка или другая аллергия. Является ли это прямым следствием вреда, нанесенного микрофлоре, или же это форма отравления либо результат утраты значительного числа полезных микробов, — неизвестно. Как бы то ни было, мы должны совершенно по-иному относиться к тем рекламным роликам, где одержимые гигиеной мамочки протирают стульчики для кормления малышей антибактериальными влажными салфетками, а потом кладут еду прямо на «чистую» поверхность.
Появились данные, говорящие о том, что триклозан действительно повышает шансы подхватить инфекцию. Мы в самом буквальном смысле сочимся триклозаном: его находят в носовой слизи (попросту говоря — в соплях) взрослых людей. Можно было бы решить, что такое «орошение» носовой полости антибактериальным веществом помогает нам отгонять инфекции, но не тут-то было: как выяснилось, чем больше концентрация триклозана в носовой слизи, тем активнее происходит колонизация организма враждебным для нас патогеном — золотистым стафилококком. Используя триклозан, мы в действительности снижаем способность организма сопротивляться этой колонизации и помогаем «прицепиться» к себе бактерии, которая в форме МРЗС убивает десятки тысяч людей ежегодно.
Вдобавок ко всему триклозан вмешивается в работу гормонов щитовидной железы, а также блокирует действие эстрогена и тестостерона в человеческих клетках, помещенных в чашки Петри. Сейчас Управление по контролю за продуктами и лекарствами США потребовало от производителей или доказать безопасность триклозана, или приготовиться к его запрету. Как я говорила, губернатор Миннесоты не стал ждать у моря погоды и уже объявил о запрете использования триклозана в потребительских товарах начиная с 2017 года. Однако он сделал это не по тем причинам, которые я назвала. У губернатора, как и у многих микробиологов, тревогу вызывало другое: знакомя свои бактерии с триклозаном, мы позволяем им вырабатывать устойчивость к нему. Поскольку никому не хочется смывать с рук все довольно уязвимые полезные микробы, оставляя одни только вредные, резистентные, антибиотическая устойчивость вызывает всеобщую обеспокоенность. Возьмем один человеческий нос, из которого выделяется слизь, пропитанная триклозаном, который, возможно, провоцирует устойчивость; добавим к нему немного золотистого стафилококка, и что же мы получим через несколько дней? Настоящую передвижную фабрику МРЗС, оснащенную весьма эффективным механизмом рассеивания.
Да, вот еще что! Когда триклозан взаимодействует с хлорированной водой из-под крана, он превращается в канцерогенное вещество, очень популярное у авторов криминальных романов как средство мгновенно отключить человека — хлороформ. Так что, если хотите, можете подождать официального запрета на триклозан, но можно поступить иначе: внимательно читать этикетки приобретаемых товаров.
Впрочем, мытье рук обычным, не антибактериальным мылом с теплой водой в течение 15 секунд — это очень важно. Это азы общественной гигиены, от которых, как давно доказано, зависит очень многое, когда речь идет о передаче инфекций, особенно желудочно-кишечных. Но, помимо удаления «кочующих» микробов — то есть не свойственных нам, а подобранных из окружающей среды, — мытье рук также нарушает равновесие микрофлоры, населяющей наши руки. Любопытно, что разные виды микробов в разной степени способны выдерживать мытье или восстанавливаться после него. Например, за представителями стафилококков и стрептококков сразу после мытья остается значительный численный перевес, а потом, в промежутках от одного мытья к другому, они постепенно перестают доминировать в колонии.
Я сказала, что это «любопытно», потому что тут сразу вспоминаются обсессивно-компульсивные расстройства (ОКР). Одна из форм этого нервного расстройства проявляется в том, что больному постоянно кажется, будто он загрязнен микробами. У таких людей появляется навязчивая идея, одержимость («обсессия») соблюдением чистоты, и они испытывают непреодолимое желание («компульсию») постоянно мыть руки. Причины этого крайне странного (и серьезно мешающего в быту) расстройства психики установить трудно, несмотря на обилие разнообразных теорий. Одна из собранных групп «улик» указывает на его микробное происхождение.
Когда закончилась Первая мировая война, в Европе появилась новая загадочная болезнь. К весне 1918 года она докатилась до США, а спустя год объявилась в Канаде. В последующие годы она охватила весь земной шар, «отметившись» в Индии, России, Австралии и Южной Америке. Пандемия продлилась целое десятилетие. Среди симптомов болезни, получившей название летаргического энцефалита, были крайняя сонливость (летаргия), головные боли и непроизвольные движения — вроде тех, какие бывают при болезни Паркинсона. Зачастую болезнь проявлялась в форме психического расстройства; у многих больных отмечались психоз, депрессия или чрезмерное сексуальное возбуждение. От 20 до 40 % больных умирало.
Многие из перенесших летаргический энцефалит так до конца и не выздоровели; у тысяч людей навсегда осталось ОКР. Редкое поведенческое расстройство неожиданно стало поражать множество людей, словно инфекция. В то время доктора много спорили о том, какое происхождение имеет эта болезнь — «фрейдистское» или «органическое», однако прошло еще 70 лет, прежде чем врачи узнали ее истинную причину.
В 2000-е годы причиной летаргического энцефалита заинтересовались два британских невролога. Доктору Эндрю Чёрчу и доктору Расселлу Дейлу довелось осмотреть нескольких пациентов с симптомами, которые совпадали с признаками этой странной болезни. По врачебному сообществу прокатились слухи, и коллеги стали рассказывать Дейлу о сходных случаях, пока, наконец, у него не набралось 20 пациентов, у которых была диагностирована болезнь, отступившая, как считалось, еще несколько десятилетий назад. Чёрч и Дейл начали искать сходство между пациентами, надеясь обнаружить хоть какие-то подсказки, указывающие на причину болезни, а если повезет, то и найти средство ее лечения. К счастью, им удалось выявить закономерность: у многих пациентов в периоды обострения болело горло.
Как наверняка знают американцы (они часто используют выражение «стрептококковое воспаление горла»), боль в горле очень часто вызывают представители рода стрептококков. Чёрч и Дейл предположили, что и здесь может быть замешана эта бактерия. Они проверили пациентов — и, конечно же, оказалось, что все двадцать человек заражены стрептококком! Вместо того чтобы исчезнуть за несколько недель, инфекция спровоцировала аутоиммунную реакцию, объектом которой стали клетки мозга, которые называются базальными ганглиями. В результате респираторная инфекция переросла в психоневрологическое расстройство.
Базальные ганглии задействованы в «выборе действия»: эта часть мозга помогает нам решить, какое из возможных простых действий выполнить в первую очередь. По-видимому, базальные ганглии способны каким-то образом определять, какие действия для нас предпочтительны: взять карту или спасовать? Затормозить или прибавить газу? Потянуться за чашкой чая — или внезапно почесать голову? Чем больше вам знакомы и привычны те или иные действия, тем больше информации имеется в распоряжении базальных ганглиев, когда вы перебираете в уме ряд возможных действий, чтобы выбрать из них предпочтительное. Когда вы решаете, взять карту или спасовать, все зависит от того, какие карты уже сданы, и от того, какие карты, по вашим оценкам, могут оставаться в колоде. Чем больше у вас практики, тем лучше настроены на верный выбор ваши базальные ганглии, даже если вы сами этого не осознаете.
Но если эти мозговые клетки поражены, то выбор действия происходит с трудом. Спасовать или взять карту? Взять или спасовать? Или взять? Или спасовать? Или просто дергаться от нерешительности. Похоже, мышцы, которые должны автоматически следовать сигналам мозга, получают одновременно множество приказов — и вместо того, чтобы четко выполнять принятые решения, производят какие-то «паркинсоновские» непроизвольные подергивания. Таким людям плохо даются даже самые обыденные действия: зажечь свет, запереть дверь, вымыть руки. Поведению тех жертв ОКР, которые постоянно чувствуют потребность мыть руки, есть одно весьма интересное возможное объяснение. Выше я уже говорила, что некоторые группы бактерий становятся более многочисленными сразу после мытья рук — видимо, оттого, что они получают шанс благополучно плодиться в отсутствие своих более уязвимых соседей. Чтобы читателю не пришлось листать страницы назад, я напомню: одной из таких групп являются стрептококки. Конечно, в этом нет полной уверенности, но, возможно, эти патогены-приспособленцы так приживаются и так нахально ведут себя на руках и в кишечнике хозяина, что после тщательного мытья рук заставляют его — посредством базальных ганглиев, отвечающих за формирование привычек и за чувство удовлетворенности после совершенного действия, — мыть руки снова и снова.
Наверное, не стоит особенно удивляться тому, что ряд «умственных расстройств» (чаще их называют психоневрологическими) обнаруживает связь и с дисфункцией базальных ганглиев, и со стрептококками. Можно вспомнить речевые и физические тики, какие бывают при синдроме Туретта: вероятно, это результат неспособности базальных ганглиев принять решение о подавлении хулиганских порывов, происходящих в голове больного. Здесь тоже замешана стрептококковая инфекция: шансы детей приобрести синдром Туретта возрастают в 14 раз, если в течение предыдущего года они перенесли несколько инфекций, вызванных особенно опасным штаммом стрептококка. Болезнь Паркинсона, синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и нервные расстройства тоже связаны со стрептококками и нарушением работы базальных ганглиев.
Нет, я не призываю вас отказаться от мытья рук из опасения, что к вам прицепится стрептококк. Конечно, ни в коем случае не следует переносить микробы оттуда, где они водятся в большом количестве (например из испражнений), туда, где им совсем не место (например в рот или в глаза). Способствует ли антибактериальное мыло временному засилью стрептококков на руках, неизвестно, но, зная, что это крайне упрямые приспособленцы, привыкшие противостоять атакам других микробов, можно предположить, что они успели выработать устойчивость к антибактериальным компонентам быстрее, чем полезные кожные микробы. Впрочем, есть один случай, когда химическое уничтожение бактерий представляется и уместным, и эффективным: я имею в виду проспиртованные салфетки для рук. Спирт в самом деле разит микробы наповал. Кроме того, он эффективен против устойчивых к антибиотикам штаммов вроде МРЗС, и проспиртованными салфетками удобно пользоваться и медицинским работникам, и пассажирам общественного транспорта.
Если вы вчитаетесь в этикетки на флаконах, тюбиках и банках со средствами личной гигиены, то наверняка удивитесь: сколько же химических веществ, о которых вы и не слышали, требуется для поддержания чистоты и свежести! Разумеется, ваша кожа и сама могла бы позаботиться о себе — без всяких гелей для душа, увлажнителей и дезодорантов. Если долгое утомительное путешествие по тропическим джунглям чему-нибудь вас научит, так это тому, что там дурно пахнут только иностранцы, которые привыкли мыться раз в день и пользоваться антиперспирантами, а вовсе не местные жители. Несмотря на то что туземцы, живущие в самых простых бытовых условиях, нечасто моются и никогда не пользуются дезодорантами и химическими моющими средствами, от них никогда не исходит неприятных телесных запахов.
Антрополог и зоолог Гита Кастхала, работавшая в самых отдаленных уголках западной (индонезийской) части острова Новая Гвинея и в Восточной Африке, заметила, что в племенных обществах люди делятся на три категории — в зависимости от привычек, связанных с личной гигиеной. В первую группу входят те, кто почти не соприкасался с западной культурой. «Эти люди часто заботятся о чистоте не специально, а попутно с прочими занятиями — например, когда идут рыбачить. Но они не пользуются мылом, а одежду носят чаще всего из натуральных тканей», — рассказывает она. Вторую группу составляют жители глухих деревень, которые немного сталкивались с западной культурой — в основном благодаря религиозным миссионерам. Такие люди часто носят одежду западного образца — как правило, какие-то вещи 1980-х годов из секонд-хендов, сшитые из синтетики. «Вот от этих людей часто исходит невероятно резкий запах. Моются они нерегулярно, причем с мылом, но такое ощущение, что они сами плохо понимают, зачем вообще нужно мыться и стирать одежду. Они просто усвоили, что время от времени это нужно делать — то ли раз в неделю, то ли раз в месяц, то ли еще реже». К последней категории принадлежат люди, полностью перенявшие западную культуру (наверное, потому, что устроились работать на нефтяную базу или в лесозаготовительную компанию): они моются ежедневно и используют косметические средства. «От таких людей обычно не пахнет — разве что после тяжелой работы или в очень жаркий день, — рассказывает Кастхала. — Но от людей из первой группы — тех, кто никогда не моется с мылом, — вообще никогда не пахнет, даже после тяжелой работы».
Почему же так происходит? Почему большинство людей, живущих в современном обществе, становятся грязными и источают невыносимые запахи уже через день или два после того, как перестают мыться, а туземцам, живущим в тропиках без горячей воды и мыла, удается оставаться чистыми?
Если верить сообщению недавно созданной компании AOBiome, все дело в одной очень восприимчивой группе бактерий. Основал компанию Дэвид Уитлок, инженер-химик, который изучал микробов, находящихся в почве. В 2001 году, собирая образцы почв во дворе конюшни, он задумался: а почему лошади так любят валяться в грязи? Ответа на этот вопрос он не знал, а потому начал размышлять. Уитлоку было известно, что в почве и в природных источниках воды содержится множество окисляющих аммиак бактерий (ОАБ). Он знал, что аммиак содержится в поту, и подумал: а что, если лошади и другие животные используют ОАБ из почвы для поддержания нужного количества аммиака на коже?
Почти все знакомые нам запахи человеческого пота исходят вовсе не от аммиаксодержащих жидкостей, выделяемых железами внешней секреции, а от апокриновых, или ароматических желез. Эти железы, расположенные только под мышками и в паху, имеют исключительно сексуальное предназначение. У детей они «спят», а у подростков по достижении половой зрелости начинают выделять запахи, которые действуют как феромоны и сообщают представителям противоположного пола о состоянии здоровья и биологической готовности человека к производству потомства. Однако пот, который выделяется апокриновыми железами, сам по себе не имеет никакого запаха. Он начинает пахнуть только после того, как за дело берутся кожные микробы и превращают его в множество пахучих и летучих компонентов. Какие запахи получаются в результате, зависит от состава микробной колонии.
Моясь и пользуясь дезодорантами, которые уничтожают или «забивают» выделяющих запахи бактерий, мы изменяем свою кожную микрофлору. ОАБ — это очень чувствительная группа бактерий, они крайне медленно восстанавливают свою численность, а потому хуже других оправляются после урагана химических веществ, который обрушивается на кожу каждый день. Главная беда, по мнению Уитлока, заключается в том, что без ОАБ аммиак, который выходит из нас вместе с потом, не в состоянии превратиться в нитриты и окись азота — вещества, которые играют важную роль не только в регулировании метаболизма человеческих клеток, но и в поддержании сбалансированного состава кожной микрофлоры. В отсутствие окиси азота коринебактерии и стафилококки, питающиеся нашим потом, легко выходят из-под контроля. По всей видимости, именно чрезмерно расплодившиеся коринебактерии виноваты в неприятном телесном запахе, которого мы так старательно избегаем.
Получается, моясь различными гигиеническими средствами и пользуясь дезодорантом для того, чтобы от нас хорошо пахло, мы ходим по замкнутому кругу, в который сами себя загнали. Мыло и дезодоранты убивают наши ОАБ; отсутствие ОАБ вызывает дисбаланс в составе кожной микрофлоры; изменение микрофлоры делает наш пот неприятно пахнущим; а значит, мы должны снова браться за мыло, чтобы смыть грязь и пот, и снова пользоваться дезодорантом, чтобы избавиться от запаха. Компания AOBiome предлагает нам восполнить запас ОАБ, чтобы положить конец этой истории.
Разумеется, этой цели можно достичь, вываливаясь в грязи или ежедневно купаясь в каком-нибудь незагрязненном, не обработанном химикалиями водоеме (если, конечно, такой можно найти), но Уитлок и его коллеги из AOBiome предлагают другой выход: ежедневно наносить на кожу выпускаемое ими средство — освежающий косметический спрей AO+. Видом, запахом и вкусом он напоминает обычную воду, но в нем содержатся живые Nitrosomonas eutropha — ОАБ, выведенные от бактерий, взятых из почвы. В настоящее время AO+ продается как косметическое средство, а потому AOBiome не требуется доказывать его эффективность; это — следующая цель создателей компании. Однако у добровольцев, опробовавших на себе эту «живую воду», кожа стала заметно более красивой, гладкой и эластичной, чем у людей из группы, получавшей плацебо.
Если люди, переставшие мыться, наверняка не источают тех цветочно-мыльных запахов, к которым мы так привыкли, то многие из добровольцев, испытавших на себе AO+, обнаружили, что естественные запахи их тел ничуть не менее приятны, причем и для посторонних тоже. Основатель AOBiome Дэвид Уитлок совсем перестал мыться с мылом двенадцать лет назад — и, как нас уверяют, от него теперь ничем не пахнет. Многие другие сотрудники AOBiome тоже значительно сократили использование моющих средств для тела и дезодорантов, и большинство моется всего несколько раз в неделю, а то и несколько раз в год.
Большинству людей сама мысль о том, чтобы перестать мыться с мылом — или хотя бы мыться значительно реже, — наверное, покажется просто отвратительной. А мне кажется невероятным, что эта привычка настолько прочно укоренилась в нашей культуре, что сейчас попросту неприлично признаться в том, что пользуешься мылом не каждый день. Пожалуй, еще невероятнее то, что мы, представители вида Homo sapiens, которые не мылись мылом на протяжении 250 тысяч лет нашей истории, вдруг стали настолько зависимы от привычки ежедневно принимать душ с мыльной пеной, что просто не представляем, как без этого жить.
Подобно антибиотикам, антибактериальные вещества иногда более чем уместны. Но если вы здоровы, то ваше тело в них просто не нуждается. У нас имеется своя защитная система: она называется иммунитетом. Пожалуй, не стоит лишать ее работы.
