Путь Прометея
Уолт Уитмэн сказал: «Я велик. Я вмещаю множества». Для меня это означает не бояться противоречить самому себе, свободно интересоваться всем, чем угодно, не опасаясь непостоянства. Недавно я написала короткий рассказ, который удивил меня, когда обрел законченную форму. Мне показалось, что он противоречит теме этой книги. Однако потом я поняла, что он дополняет мою книгу, так же как дополняют друг друга инь и ян, и как дополняют друг друга универсалы и специалисты, и как дополняют друг друга физическая сила и сила ума. Да, даже скользящие по водной глади водомерки должны однажды погрузиться глубже, и один из таких случаев – посещение музея искусств. Но прежде чем говорить обо мне, прочтите памятное эссе, написанное покойным ныне журналистом «Washington Post» Артом Бачлдом.
Лувр за шесть минут
Общеизвестно, что в Лувре есть только три вещи, которые стоит посмотреть. Это Венера Милосская, Крылатая Ника и Мона Лиза. А все остальное – сплошное барахло. Многие годы туристы приезжают сюда, чтобы увидеть эти три произведения, а потом спешат вон, чтобы успеть походить по парижским магазинам.
До Второй мировой войны рекорд прохождения Лувра составлял семь минут и тридцать секунд и принадлежал человеку, известному как «Шведское ядро». После войны один англичанин, под предводительством жены-валлийки проделал то же самое ровно за семь минут, и очень скоро все стали говорить о «Лувре за шесть минут». Поэтому в 1950 году молодой Питер Стоун прибыл в Лувр как-то в воскресенье – в этот день вход был бесплатным – и под аплодисменты многотысячной толпы обежал вокруг Венеры Милосской, потом ринулся наверх – к Крылатой Нике, а после – вниз, к Моне Лизе. Питер бросил знаменитую ремарку: «Я знаю парня, у которого есть оригинал», прыгнул в поджидавшее его такси и умчался. Питер сделал это за пять минут и пятьдесят шесть секунд – рекорд, который ни один из туристов не смог побить, показав лучшее время с учетом идеальных условий, гладких полов, превосходного освещения и при отсутствии ветра.
Стоя во внутреннем дворе дворца, среди таких же как и я закаленных ветеранов, я вспомнил пятидесятые и подумал: «В том, что касается осмотра достопримечательностей, нам нет равных».
А теперь мой отрывок о посещении музея, с точки зрения слишком поверхностного верхогляда.
Вы можете бежать, но вы не можете скользить
Учитывая то, как я люблю скользить по жизни, срезая только верхний слой, перескакивая с одного на другое, вам будет нетрудно представить, что мои хождения по музеям больше напоминают занятия аэробикой. Арт Бачлд в этом меня превзошел, рассказав о гонке по Лувру за рекордные шесть минут. Он описал, как от Моны Лизы посетители бегут к другим знаменитым шедеврам музея, показывая «лучшее время с учетом идеальных условий, гладких полов, превосходного освещения и при отсутствии ветра».
Я сама – опытный посетитель музеев. Я со свистом проношусь по экспозициям, привычно бросая короткий и порой недоуменный взгляд на каждый экспонат. Знаменитые произведения я могу разглядывать чуть дольше, притормозив на несколько секунд – из уважения к прославленным авторам, но, по большому счету, я всегда использовала (крайне неудовлетворительный) беспорядочный подход.
Во время недавней поездки в Айова-Сити я размышляла о хаотичных полотнах легендарного художника Джексона Поллока под названием «Фрески». Я подумала о грубияне Анди Руни из телепередачи «60 минут», который сделал памятный сюжет, осуждающий сложный и непонятный поллоковский стиль в современном искусстве. Потом я подумала о кинофильме, посвященном творчеству Поллока, где роль маэстро играл Эд Харрис, и вспомнила сцену: Поллак разбрызгивает краску по полотну. С каким самозабвением он это делает!
Я думаю о сочинительстве – моей единственной форме искусства – и о том, что я работаю совсем иначе. К тому моменту, когда мои книги выходят из печати, в них не остается никаких случайных мазков, ничего, что заставило бы меня сомневаться, по принципу «пан или пропал». Каждое слово, мысль и запятая тщательно продуманы, даже подвергнуты строгому суду.
Работы Поллока ошеломили меня. Они напоминали неловкие первые наброски, не предназначенные для посторонних глаз.
В то время, на курсах, где я занималась, нас попросили посвящать десять минут сосредоточенного внимания произведению искусства, которое заставляет нас чувствовать себя неуютно. Почти все картины в этом музее оставили меня безразличной. Я остановилась на одной, которая изображала пару средних лет, предположительно, супругов. Мужчина возвышался над женщиной, руки его были растопырены, ноги растопырены, пальцы растопырены, даже брови – и те наперекосяк. Его взгляд был суровым, насмешка и презрение сквозило во всем. Его верхняя губа была вздернута еще более надменно, чем у метродотеля в шикарном ресторане. Наверное, не без причины художник-американец Джеймс Личи (1902–2001) решил выделить уши мужчины жирными красными мазками.
Жена красноухого мужчины с картины была его воплощенной противоположностью. Ее уши не горели ярким пурпуром. Брови не были задраны. Действительно, в ней не было ничего, что было бы наперекосяк – ни в ее лице, ни в ее позе. Если что-то в ней и было наперекосяк, то, наверное, она это скрывала, потому что разве не все мы наперекосяк в каком-то смысле?
Возможно, художник подразумевает, что мы не такие, какими кажемся. Может быть, у жены острый язык, и уши мужа пылают от ее оскорблений, несмотря на тот факт, что с виду она – вся такая белая и пушистая.
Постепенно в моей душе что-то зашевелилось. Чем дольше я смотрела на это произведение искусства, тем более остро я его чувствовала. Без эмоций, спокойно, но я начала понимать или, по крайней мере, начала задаваться вопросами, а это уже – начало диалога с художником. Я впервые усомнилась в том, что поверхностный взгляд – идеальная жизненная тактика. Хотя никто и не думал критиковать мой подход к жизни, я увидела, что скольжение по поверхности иногда требует противоположности: погружения на глубину.
Сейчас в моей душе все спокойно. Я скучаю по «моей» картине и очень хочу прийти к ней еще раз, встретиться с ней как со старым другом. В следующий раз, когда я приду к ней, я хочу понять, есть ли в ней намек на радость, уловить ее мельчайший проблеск – в глазах этой загадочной пары.
Этот поучительный маленький опыт показал мне дорогу к свету, в том, что касается хождения по музеям. Я обнаружила, что внимательно рассматривать по десять минут два-три произведения гораздо более интересно, чем пронестись по музею с быстротой молнии в моей обычной поверхностной манере.
Можно представить это по-другому: если попытаться съесть каждое блюдо на шведском столе, потом обязательно заболеешь. К тому же потом ты, скорее всего, не вспомнишь вкус ни одного блюда. Все смешается – и на тарелке, и в голове. Лучше обдуманно попробовать несколько блюд и составить о них уверенное мнение – будь то паштет или Поллок.
Так что, как выяснилось, я ближе к Уолту Уитмэну, чем я думала: я действительно содержу множества. И я, убежденный верхогляд, обнаружила, что размышляю о том, что срезать только самую верхушку – не обязательно лучшая и универсальная техника, например, для похода в музей, как в этом случае. Спросите себя, к каким аспектам вашей жизни лучше применить гештальт-подход универсала, а к каким – гештальт-подход специалиста.
