«Безумные» шляпники
Самый известный образ шляпника в художественной литературе появился в Викторианскую эпоху. Безумный Шляпник из сказки Льюиса Кэрролла «Приключения Алисы в Стране чудес» (1865) с его абсурдными высказываниями и чаепитием без чая – излюбленный персонаж популярной культуры и модной индустрии. В тематической серии фотографий Энни Лейбовиц, опубликованных в декабрьском выпуске журнала Vogue в 2003 году, роль Безумного Шляпника исполняет британский шляпных дел мастер Стивен Джонс, создававший головные уборы для коллекций Вивьен Вествуд, Джона Гальяно и японского бренда Comme des Gar?ons. В экранизации сказки Кэрролла Тимом Бёртоном (2010) Джонни Депп в роли Шляпника появляется с копной волос ярко-оранжевого цвета, напоминающего об оттенке, который придавала меху обработка ртутью. Этот персонаж возник точно в середине двухвековой истории применения ртути в шляпном производстве. Его обаятельные чудачества представляют довольно безобидную интерпретацию воздействия ртути на организм настоящих шляпных дел мастеров, если, конечно, герой Кэрролла вообще имел какой-либо реальный прототип. Споры о том, вдохновился ли автор картиной реальных последствий отравления ртутью, продолжаются до сих пор[164]. Кажется, что Джон Тенниел в иллюстрациях к «Алисе» изобразил не изготовителя, а продавца шляп – на шляпной ленте его недорогого цилиндра закреплен ценник «Этот фасон за 10/6», то есть десять шиллингов и шесть пенсов. Однако некоторые действия этого персонажа напоминают симптомы отравления ртутью: во время суда над Червонным Валетом он выглядит «смущенным» и «нервничает», переминается с ноги на ногу, откусывает кусочек от своей чайной чашки и «так задрожал, что с обеих ног у него слетели башмаки» (ил. 3)[165].
3. Джон Тенниел. Шляпник, у которого с трясущихся ног спадают башмаки. Иллюстрация к «Алисе в Стране чудес», 1865
Несмотря на то что Кэрролл интересовался медициной, а Тенниел изобразил в зеркале модницы погибшую от изнурительной работы швею, широкая публика, по всей видимости, оставалась в неведении об условиях труда шляпников. В 1862 году сатирический журнал Punch задавался вопросом: «Нам любопытно будет узнать, от какого такого безумия страдают шляпники и почему они прежде всех других достигли исключительного совершенства в том виде изящных искусств, которому особенно покровительствуют и дают приют в Бедламе»[166]. Бедлам, или госпиталь святой Марии Вифлеемской, был одним из самых известных «домов умалишенных» той эпохи. Статья завершается игрой слов, связывающих фетр и ощущения[167]: «Мы полагаем, что можем взять на себя смелость констатировать: безумие шляпника должно заключаться, согласно природе его ремесла, в том, что, как говорится, легче почувствовать (to be felt), чем описать». Поговорка «безумен, как шляпник» (mad as a hatter) – могла обозначать преходящее состояние «безумия», то есть гнев, а не помешательство. Считалось, что она являлась искаженной версией фразеологизма «злой как гадюка» (mad as an adder)[168]. Шляпных дел мастера действительно принимали активное участие в протестных политических движениях как во Франции, так и в Соединенном Королевстве, и, как правило, они были более склонны к совершению насильственных преступлений, умирали в более раннем возрасте и кончали жизнь самоубийством чаще, чем их сверстники-представители других профессий[169].
Спор об источниках вдохновения для Кэрролла вряд ли когда-нибудь удастся разрешить, однако на момент публикации его книги многие врачи были уже хорошо осведомлены о проблеме меркуриализма. Симптомы, описанные веком раньше, с небольшими вариациями то и дело появлялись в медицинских трактатах во Франции, Великобритании и Америке. В журналах не назывались имена шляпников из рабочего класса, но нам известны некоторые случаи отравлений. Так, Джон Батлер, мастер сорока лет от роду, умерший в Лондоне в 1840 году от Delirium Tremens – «трясущегося помрачения»[170]. В то же самое время Чарльз Бэджер, шляпник, работавший индивидуально в маленьком городке Ившем в графстве Вустершир, изготовил ныне несколько потрепанный цилиндр, содержащий ртуть. Следовательно, токсичный металл использовали даже в сельских мастерских за пределами крупных центров моды. В 1857 году на 62-м году жизни шляпник из Страсбурга, обладая «мрачным и замкнутым» характером, совершил самоубийство, выпив ртутный раствор для обработки шкурок. Он умирал в агонии на протяжении двенадцати с половиной часов[171]. К самоубийству его наверняка подтолкнуло типичное аффективное расстройство, вызванное отравлением ртутью, которое может провоцировать склонность к суициду. В 1860 году автор одной из медицинских статей указывал, что больные шляпники выглядят утомленными, лица их мертвенно бледные, и «у многих из них вдоль десен тянутся синеватые полосы»[172]. Результаты исследования, проведенного в 1875 году, показали, что отравление ртутью провоцирует выкидыши, преждевременные роды и мертворождение у женщин-меховщиц, работавших с токсичными шкурками[173]. Мех таил в себе и другие угрозы: многие шляпники умирали от заболеваний дыхательных путей, некоторые заражались антраксом – бактерией, живущей в шерсти и мехе животных и вызывающей сибирскую язву[174]. До изобретения антибиотиков эта инфекция, известная как «болезнь сортировщиков шерсти», в половине случаев заражения имела смертельный исход. Во время Первой мировой войны многие британские и американские солдаты, а также мужчины из мирного населения заражались ею от инфицированных кисточек для бритья. Особую опасность представлял импортированный из Азии товар: кисточки изготавливались из конского волоса, окрашенного под дорогостоящий мех барсука[175]. К смерти мог привести даже маленький порез, сделанный опасной или безопасной бритвой. В наши дни антракс по-прежнему считается очень опасным токсином и террористической угрозой.
Во второй половине XIX столетия промышленность становилась все более механизированной: подготовка меха и изготовление шляп происходили уже на двух фабриках[176]. Работников теперь разделяли на «меховщиков», или «вытягивателей меха», и собственно «шляпников». Тем не менее рабочие обеих специализаций продолжали страдать от отравления ртутью. В это время усилился государственный надзор над охраной и гигиеной труда, однако предпринимаемые меры не всегда влекли за собой реформы на производстве или улучшение состояния здоровья рабочих. Согласно «Акту о фабриках и мастерских» (Великобритания, 1895) требовалось сообщать о случаях профессиональных заболеваний, представлявших угрозу на «опасных производствах»: отравлениях свинцом, мышьяком, фосфором, а также о заболеваниях сибирской язвой. В 1898 году старший фабричный инспектор труда женщин Аделаида Андерсон отмечала, что в Лондоне «вытягиватели меха», в основном женщины, страдали от меркуриализма. Главный инспектор Томас Морисон Легге настаивал на расследовании этого странного обстоятельства, «поскольку принято считать, что отравление ртутью – пережиток прошлого»[177]. На следующий год Легге внес ртуть в список опасных веществ, однако в статистический отчет попали данные лишь о нескольких работниках, уже утративших трудоспособность[178].
В 1880-х годах в моду вошли более жесткие фасоны шляп, такие как котелок, которые не нужно долго отпаривать и утюжить. Вероятно, поэтому в штате Коннектикут значительно уменьшилось число отравлений ртутью[179]. Однако отчет британского врача Чарльза Портера показывает, что в 1902 году в Великобритании уровень смертности среди шляпников все еще оставался высоким. С отстраненностью ученого, которая читателю без медицинского образования может показаться циничной, Портер документировал ужасающие подробности: зубы рабочих, подверженных воздействию паров ртути, «чернели и расшатывались из-за рецессии десен и со временем выпадали в определенной последовательности: сначала верхние и нижние моляры, затем верхние клыки и резцы и так далее»[180]. Если Портер использует для описания потери зубов, которой были подвержены две трети шляпников, леденящую душу статистику, то восковая модель «Stomatitis Mercurialis» того же периода визуализирует проблему со всей отталкивающей наглядностью (ил. 6 во вклейке). Пары ртути разрушали слизистые оболочки, десны, щеки и язык, который распухал настолько, что больные не могли закрыть рот[181]. Среди тех, кто всерьез обеспокоился бедственным положением рабочих, был практикующий врач из Манчестера Фрэнк Эдвард Тайлкоут, в 1920-х годах одним из первых связавший курение с раком легких. Медик писал, что чувствовал «металлический запах», исходивший от отравленных ртутью людей. В отчете о «Промышленном отравлении» шляпников (1912) он зафиксировал различные угрозы здоровью на каждой стадии производства головных уборов и описал меркуриальный тремор, который «мешал [работнику] самому совершать мелкие движения, например застегивание пуговиц и шнурование ботинок»[182]. Работники, сортировавшие мех с помощью воздуходувов, и мастера, занимавшиеся финальной отделкой изделий (полировка шляпы наждачной бумагой), вдыхали «значительное количество пыли» и часто умирали от легочных болезней[183]. Неудивительно, что у представителей этих профессий возникали проблемы с дыханием. Ворсинки меха нужно было несколько раз продувать через специальную установку. Одна из инспекторов по охране здоровья так описывала трепальный цех: «Мех летает повсюду, подобно снегу в сильную метель, а на одном из заводов пар и меховая подпушь сформировали на окне плотное фетровое покрытие»[184]. Удручает, что в 1913 году, когда прошло более 150 лет после опубликования исследования Тенона (1757), шляпники все также использовали 20 кг ртути на каждые 100 кг раствора для обработки меха[185].
