Уничижительное отношение родителей влияет на личную жизнь подросших детей
Недавно, после того как у него разрушились очередные романтические отношения, Джон заинтересовался ролью негативного детского опыта в его личных проблемах.
– Не могу сказать, что это стало для меня откровением, но я понял, что мое прошлое управляет моим настоящим, – говорит он мне.
Семью Джона нельзя было назвать неблагополучной. Он рос в достатке и всегда получал то, что хотел.
– Так в чем же дело? – спрашиваю я.
– Как вам сказать… Мой отец, когда я учился в школе, а потом в колледже, ни разу не спросил, что я изучаю. Он вообще не задавал мне вопросов о моей жизни. У него были настолько безразличные глаза, словно меня вообще не существует. И при этом… Он никогда меня не ругал, но любил окатить холодной водой: «Ты мог бы сделать лучше… У тебя руки из одного места растут…Что за бред ты несешь…» Ну и так далее. Словно он задался целью понизить мою самооценку.
Джон благополучно закончил школу и колледж, затем учился в магистратуре, выбрав университет подальше от дома. Получив степень магистра, Джон стал работать в известном научно-исследовательском центре в Нью-Йорке. Однажды к нему приехали родители и сестра, и в тот же день ему позвонили, попросив выступить перед большой аудиторией с рассказом о проекте, который он вел. Он согласился и взял с собой родителей.
– Целый час я говорил о том, что мне интересно, в чем я хорошо разбираюсь… Внезапно я поймал себя на мысли, что впервые говорю об этом в присутствии своего отца. После выступления моя мать сказала: «Мне так понравилось! Ты был великолепен, сынок». А отец стоял рядом с ней и абсолютно ничего не сказал. Ни слова. Даже в этот момент у него не нашлось ни слова похвалы для меня.
Джон надолго замолчал, а потом со вздохом произнес:
– Знаете, нехватка уважения и любви ко мне, такому, какой я есть, это чувство, что я ничего не стою, – все это просочилось в природу моих отношений с противоположным полом.
Недавно родителям Джона понадобилась новая машина. Он сказал отцу: «Я дам тебе денег, нет проблем». Джон купил отцу машину, и, когда ставил ее в родительский гараж, отец начал выговаривать ему, как плохо тот паркуется.
– И тут из меня полезло дерьмо, – говорит Джон. – Я начал орать на него, и от этого мне становилось еще хуже. Я был крайне расстроен тем, что потерял контроль над собой. Мне неприятно было выказывать свою раздражительность. Я не хотел быть таким.
– Джон, но ведь вам больше тридцати, неужели все ваши романы заканчивались крахом? Почему? – Я уже знаю ответ, но мне хочется, чтобы он сам сформулировал его.
– Да, все, – кивает Джон. – Стоит мне с кем-то завести серьезные отношения, как внутренний голос начинает нашептывать, что я бесполезный человек, что меня никогда не будут любить таким, какой я есть. И это ощущение никчемности невыносимо для меня. Больше всего я хочу почувствовать согласие с самим собой, хочу быть счастливым, но вряд ли это возможно. Я так раздавлен, мне так некомфортно быть собой, что я просто боюсь находиться рядом с человеком, который живет в полной гармонии. Я не вписался в эту жизнь, и я лишаю себя того, чего хочу больше всего в жизни, – любви.
Он вспоминает, как однажды бросил девушку, которую очень сильно любил.
– Мне было горько. Я потерял десять фунтов веса. Я не мог есть. В то время я учился в магистратуре, и если бы не это, то, наверное, свел бы счеты с жизнью. Я так и думал: «А что, если мне вообще сойти с этой дороги? В любом случае мир не много потеряет». Спасло меня то, что мне была интересна тема, которой я занимался, хотелось развить ее. Но учеба и даже моя любимая наука – это ведь не вся жизнь…
В последних отношениях, считает Джон, он «был более назойливым, чем следовало».
– Простите? – не понимаю я.
– Мне нужно было, чтобы моя девушка говорила мне, что я в порядке. Странное требование, да? А на самом деле ничего странного – я просто устал от своей внутренней критики. То, что я раньше слышал от отца, теперь я и сам себе говорю. Я не могу избавиться от этого шепотка о собственном несовершенстве, поэтому я хотел, чтобы меня освободил от этого другой человек. «Джон, ты в порядке, Джон, ты классный, Джон, я люблю тебя» – эти слова могли бы меня вылечить. Но моя последняя девушка решила, что я нытик.
В прошлом году Джон наконец решил искать профессиональной помощи.
– Пока я рассказывал доктору о своей жизни, о том, что мечтаю о долгосрочных отношениях, я, почти что сорокалетний мужик, разразился рыданиями. У меня было такое чувство, что я никогда не выберусь из этой трясины.
Прощаясь со мной, Джон сказал:
– Нормальные родители должны восхищаться всем, что делает их ребенок, должны гордиться им. Может, в разумных пределах критика и необходима, но только высказанная с любовью и, главное, с ощущением, что все равно мой ребенок самый лучший. Иначе получится так, как вышло со мной. Ту искорку, которая убеждает детей в том, что они занимают в мире свое место, мой отец пытался загасить… вероятно, потому, что он сам не ощущал ее в себе.
* * *
Джон молодец, он сам во всем разобрался. Источником его проблем в личных отношениях действительно является отец, который внушил сыну, что он никому не нужен и ни на что не способен. У Джона, несмотря на его успехи в науке, выраженный комплекс собственной неполноценности, и этот комплекс преодолеть очень трудно. Трудно не потому, что у Джона «нет силы воли», здесь свою роль играет кое-что посущественней. Негативный детский опыт создает серьезные функциональные изменения на участках мозга, управляющих распознаванием наших собственных ощущений, потребностей и желаний и аналогичных чувств у других людей.
Негативный детский опыт создает серьезные функциональные изменения на участках мозга, управляющих распознаванием наших собственных ощущений, потребностей и желаний и аналогичных чувств у других людей.
Рут Ланиус, ученый-нейробиолог, руководитель отделения исследований посттравматического стресса в Университете Западного Онтарио (Канада), посвятила свою научную карьеру наблюдению за тем, как неврологические изменения мозга, развившиеся вследствие негативного детского опыта, влияют на способность взаимодействовать с другими людьми в течение жизни.
«Когда наш мозг находится в состоянии покоя, когда ничего серьезного не происходит – когда, скажем так, мы находимся в состоянии отдыха от острых чувств, – говорит Ланиус, – так называемая сеть пассивного режима работы мозга тихонечко гудит, как машина с прогревающимся двигателем. Сеть пассивного режима включает в себя участки, связанные с памятью, с формированием мыслей и с распознаванием мыслей и чувств других людей. Все эти участки связаны с нашим внутренним мышлением, и сеть пассивного режима всегда готова подсказать нам порядок действий: что уместно, а что нет в данной ситуации, а мы, прислушиваясь к подсказкам, можем подготовиться ко всему, что потребует от нас среда. И на этом этапе подключаются участки мозга, которые связаны с восприятием себя, со структурой ощущений».
У людей, переживших детскую травму, связанную с унижением, сеть пассивного режима работы мозга отличается недостаточной взаимосвязанностью участков. Базовое самоощущение, восприятие глубинного «я» у них очень слабое. Кажется, что их мозг не может выбрать здоровый холостой режим, – или, если сказать иначе, не может обрести чувство равновесия.
Рут Ланиус говорит, что даже незначительный негативный опыт, пережитый в детстве, может существенно повредить нервные соединения. «На сканах нашего мозга видно, насколько хорошо связаны между собой участки в этой сети. Если связи слабые, человеку не хватает позитивного самоотношения и он всю жизнь будет не уверен в себе. А когда человек не уверен в себе, ему сложно строить с кем-то отношения».
Повторяющаяся травма создает ощущение беспомощности. Вследствие сбоев в сети пассивного режима дети не могут уйти из дома или от своих мучителей, они не могут «бороться или бежать» – вместо этого они впадают в «замороженное» состояние, или, другими словами, становятся эмоционально неподвижными.
Детский психиатр Дэн Зигель, доктор медицинских наук, автор книги «Озарение: сила и цель подросткового мозга» (Brainstorm: The Power and Purpose of the Teenage Brain), объясняет дилемму ребенка следующим образом: «Когда родитель является источником травмы, мозг ребенка говорит: “Беги от этого человека, чтобы выжить”. Но в то же самое время мозг дает другую команду: “Держись этого человека, этот человек – твое спасение”.
Если одна часть мозга говорит: “Держись мамы”, а другая: “Уходи”, это неразрешимый биологический парадокс, – продолжает Зигель. – Активируются две схемы, имеющие абсолютно разные цели. Ребенок не может выполнить две команды одновременно. Сознание ребенка разрывается, и это уже не столько эмоциональная, сколько реальная травма для мозга».
Источником постоянного стресса для детей становятся и родители, не способные управлять своими собственными реакциями. Ребенок не может отмахнуться от эмоций взрослого человека и одновременно переживает свои эмоции. Не слишком ли много для неокрепшей психики? «Любого сведет с ума необходимость испытывать множество эмоций, – говорит Рут Ланиус. – Да еще когда вы осознаете, что не можете действовать в соответствии с ними, иначе вообще конец. Единственный выход – отделиться от своих эмоций, но тогда вы теряете эмоциональное осознание того, что происходит вокруг вас».
Даже если травма проистекает из другого источника негативного опыта – смерть или тяжелая болезнь кого-то из родителей, или развод, или постоянные ссоры на глазах у ребенка, – ребенок не может решить задачу «борись или убегай», выбрав что-то одно. Сеть пассивного режима работы мозга, поясняет Ланиус, выключается, и ребенок перестает понимать, как поступить в данную минуту и что делать потом. «Если ребенок живет в условиях постоянного стресса, выключение чувств становится для него единственным способом выжить, – говорит Рут. – Но это означает, что он вырастет не осознающим свои эмоциональные состояния, и для него все будет выкрашено одной краской».
Годы спустя это «замороженное состояние» отразится на попытке выстроить отношения с противоположным полом. Человек, травмированный в детстве, не умеет справляться с негативными эмоциями, он нуждается в эмоциональной поддержке, но не знает, как получить ее. Он не умеет распознать опасные или нездоровые ситуации, и это побуждает его оставаться в травмирующих отношениях, потому что эти отношения кажутся ему знакомыми и безопасными. Он может резко перейти из одного эмоционального состояния в другое, потому что у него отсутствует эмоциональная настройка на свои внутренние сигналы, которые по-хорошему должны были подсказать, где нужно обозначить более четкие границы, где он отдает больше, чем получает, где нужно идти вперед, а где лучше бы остановиться.
Рут Ланиус помогает пациентам, пережившим травму в детстве, научиться осознавать свои чувства – для некоторых это первый такой опыт. «Ко мне приходили на прием взрослые люди, которые никогда не переживали позитивных эмоций. Когда они начинают чувствовать нечто позитивное, приятное для них, они тут же меняют плюс на минус, и позитив становится негативом. И это не черта характера, просто так работает их мозг», – говорит она.
Это подтверждено экспериментально. Взрослым участникам исследования раздали карточки со словами, обозначающими разные эмоции, и позитивные, и негативные. Те, кто пережил травмирующий детский опыт, судя по электроэнцефалограмме, одинакововоспринимали все слова, для них не было разницы между «любовью» и «ненавистью».
Сканы мозга показывают, что у людей с недостаточной эмоциональной осознанностью утрачены нервные связи на критически важных участках мозга. Сеть пассивного режима работы мозга у них почти не работает; менее активной становится островковая зона, которая задействована в интроцептивном восприятии – насколько мы осознаем посылаемые телом сигналы, настраивающие нас на то, что происходит в данный момент. (Например, мы идем по темной улице, и внезапно к нам приходит обостренное чувство на физическом уровне: что-то не так. Волоски на руках встают дыбом, ритм сердца учащается. Мы ощущаем панику еще до того, как услышим шаги позади нас. Наше тело посылает нам сигнал опасности, чтобы мы могли отреагировать: бороться или бежать.)
Рут Ланиус также выяснила, что у людей с подавленной эмоциональностью наблюдается меньшая активность в коре головного мозга; это указывает на то, что такие люди «не способны определить собственное “я”; не осознают своих эмоций и даже не в состоянии здраво об этом подумать». Подавленная эмоциональность часто наблюдается у тех, кто потерял одного из родителей в очень раннем возрасте; позже у таких людей отмечается низкая самооценка, они чувствуют себя одинокими, оторванными от мира и неспособными выражать собственные чувства.
«МРТ показывает, – говорит Ланиус, – что травмы раннего детства снижают активность в зоне мозга, которая влияет на нашу способность регулировать и моделировать эмоции. Когда у нас возникают проблемы с контролем над эмоциями, мы можем слишком бурно реагировать на то, что посчитаем для себя несправедливым, у нас будет рефлекторная реакция на несогласия и противоречия. Мы будем слишком агрессивными, слишком сварливыми или же просто злыми. Неумение затушить обостренные чувства ведет к усилению активности со стороны миндалевидного тела, которое регулирует нашу реакцию. В результате острое ощущение тревоги, вины, стыда, страха, боли усиливается. То есть мы по полной программе реагируем на всех и всё перед нами – реагируем во вред себе».
Чаще всего люди, пережившие ранний негативный опыт, впадают в два состояния: недостаточный контроль над чувствами, что провоцирует острые эмоциональные реакции, и сверхконтроль – эмоциональное замыкание, уводящее от реальной жизни с обидой на эту реальную жизнь.
Но есть и другой сценарий: мы можем прийти к выводу, что обдумать собственные чувства и принять соответствующее решение – задача совершенно непосильная. И мы добровольно отступим в тень, а потом нас будут переполнять чувства утраты и предательства.
Чаще всего люди, пережившие ранний негативный опыт, впадают в два состояния: недостаточный контроль над чувствами, что провоцирует острые эмоциональные реакции, и сверхконтроль – эмоциональное замыкание, уводящее от реальной жизни с обидой на эту реальную жизнь. «Бывает и так, что они обречены метаться между этими двумя состояниями сознания, – говорит Ланиус, – и находиться рядом с такими людьми очень тяжело».
Без осознания своих чувств вы не сможете понять свое поведение, а без понимания своего поведения вы действительно не сможете исправить сценарий межличностных отношений, самых важных в вашей жизни.
