Как избежать запустения в департаменте, заселенном детьми с отставанием в развитии
В 1982 году я должна была поехать в Орильяк, где у меня была назначена встреча в Управлении по делам санитарии и социального обеспечения (D.A.S.S.), и летела я туда в восьмиместном самолетике. Погода стояла прекрасная, мы летели над горными пиками, и я смогла увидеть весь Канталь с птичьего полета. Французская пустыня. И сколько одиноких ферм! На весь департамент 160 тысяч жителей. Я встретилась с президентом и вице-президентом D.A.S.S. Уже тридцать лет, сообщили они мне, как Канталь избран местонахождением лечебниц для детей со всякого рода отставаниями. Их привозят сюда со всей Франции, изолируя от семей. А поскольку департамент беден, то и поселяют этих детей здесь, так как это недорого. Лечебниц они не покидают. А делать – ничего не делают.
Это все, конечно, невыгодно для экономики региона, так как из детей с отставаниями в развитии вырастают дебилы-взрослые. Если находят, что кто-то из них опасен, начинают лечить в больнице таблетками, и это всё. Бывшие воспитанники таких домов ребенка составляют треть населения департамента – их сюда привезли, и они прожили здесь всю жизнь, их опекает государство, то есть – налогоплательщики.
Я попробовала нарушить эту летаргию. «Невозможно, – говорю, – чтобы вы, D.A.S.S., не выступали с какими бы то ни было инициативами, ведь именно вы обязаны заниматься детством и юношеством. Вы говорите, что эти земли совершенно пустынны (нет никакой промышленности, нет даже овцеводства; у крестьян есть коровы, но их нигде не видно, и молоко они продают на молокозаводы, которые находятся за пределами Канталя). Кажется, в департаменте Лозер то же самое. Так почему бы не привлечь сюда тех молодых, которым нравится природа, экологов, молодые пары, которым негде жить, которые вынуждены становиться нарушителями закона, потому что не знают, куда приткнуться? На вашем месте я бы реквизировала эти необрабатываемые земли, поставила бы там сборные домики и сдавала бы их в аренду этим молодым на тридцать лет. В обмен на это молодые пары, у которых будут дети, брали бы двух – четырех детей и подростков из домов ребенка – на субботу-воскресенье. Те помогали бы им по дому, в поле и так далее. Таким образом, эти молодые пары могли бы стать для таких детей приемными семьями. Дети могли бы меняться, но если кто-то поладил с семьей, мог бы там и остаться и войти с помощью своей приемной семьи в социальную жизнь. Вот вам и один из путей заселения вашего Канталя!»
Президент D.A.S.S. ответил, что ему такими делами заниматься не нужно, это дело директоров домов ребенка или лечебниц – они должны найти решение, куда отправлять детей на субботу-воскресенье. Дети же с четырех-пятилетнего возраста безвыходно находятся в одном и том же учреждении, родители их далеко, они не видятся, и дети все больше и больше начинают отставать в развитии. У администрации свои соображения, экономические: «Для того чтобы школа была рентабельной, нужно, чтобы эти семьи или организации, что принимают детей с отставаниями, работали постоянно, только субботы-воскресенья и каникулы – этого мало». Я не согласилась. «Тогда, – говорю, – эту проблему решить невозможно». – «Ну, да, – согласился директор, – о том и речь: директора на местах должны решить, чем занять детей вне стен лечебниц на каникулах и в выходные. Разумеется, отдыхать там администрация в это время не должна, нужно, чтобы эти заведения были рентабельны». – «Но не директора этих лечебниц должны искать выход из положения, – говорю, – когда дети в лечебницах, их оставляют в покое. Это как в тюрьме. И начальство сторожит свои тюрьмы». – «Верно, – соглашается директор, – но все равно решать им». – «Стало быть, вы сами предпринимать что-либо не намерены, хотите, чтобы выпутывались другие. Но вы же – Управление по делам санитарии и социального обеспечения…» Я не унималась: «И потом, не администрация этих лечебниц должна что-то там придумывать. Решить этот вопрос должны именно вы. Хорошо, на выходные дети уходят, но если я хочу, чтобы Дом ребенка не прерывал в связи с этим своей деятельности, то постараюсь найти тех, кто будет организовывать его работу в это время. Директор лечебницы может быть администратором небольших конференций в этих зданиях в выходные, например, для кюре или монашек, которые работают в больших лечебницах… Почему бы администрации не заняться этим?»
Люди, с которыми я разговаривала, выдавали себя за «левых». У меня было впечатление, что они, как коммунисты, впитали в себя дух повиновения, по крайней мере, социалистами они не были, те – думают. А эти не думали, пребывая в милой безынициативности: «Я всего-навсего маленький администратор, делаю, что мне говорят». «Но в конце концов, – говорю я им, – у вас в департаменте есть лицеисты и молодые рабочие; все от 9 до 25 лет хотят быть спортсменами: вы можете в Кантале создать клубы дельтапланеристов, это новый вид спорта, таких клубов может быть шесть». – «Один уже есть…» – «Что такое один? Соберите ребят, спросите, сколько из них хотят этим заниматься. Они составят бюджет… Сами будут все делать… С неба же ничего не упадет! Приветствуйте инициативу».
Этим высоким чиновникам совсем не нравилось, что я их так дергала. «Да ведь именно на вас возложена ответственность за принятие превентивных мер в работе с отстающими в развитии детьми! А с такой работой, как у вас, все эти дети окажутся в тюрьмах или в психиатрических лечебницах. Никто ничего не предпринимает. Полная безынициативность. Вы попросите, предложите…» – «Видите ли, хозяева этих пустошей не хотят ни сдавать их в аренду, ни продавать». – «Тогда проложите шоссе, и эти земли будут у них просто экспроприированы, и они останутся с носом. Сделайте это…» – «Хорошо бы, да денег-то нет…» – «Нет – потому что вы не хотите приложить усилия, чтобы они были! Одна двадцатая частных земель – это пустоши, куда никто не ходит и где никто ничего не делает. Дома – в двадцати километрах от них: делай там, что хочешь…»
Вот ведь как… Да у тех, кто должен заниматься этим, – никакого воображения! Но дать возможность молодым предлагать что бы то ни было они тоже не желают.
Право, для меня это было настоящим открытием: эта прекрасная Овернь, которая никому не нужна и запущена. Огромные бесполезные земли. Единственное в департаменте производство – госпиталь в Орильяке. Но для того чтобы он работал, надо, чтобы случился больной, а уж случился… Быстро отсюда не отпускают. Канталь живет этим госпиталем и «тюрьмами» для детей с отставаниями, которых забрали туда и лишили контакта со всем и вся.
Человеку проще плодить пустыни, чем выращивать леса. И мне кажется, что так – почти всюду. Но есть нечто более стерильное, чем географическая пустыня – отсутствие человеческих связей, пустыня чувств. И это ужасно, когда Канталь побивает рекорды бесплодности человеческих отношений.
