Пальто для художника и журнал для ученого
Макс Дельбрюк был гуру, очень авторитетным исследователем фагов. Ежегодно он приезжал в Берлин из Лос-Анджелеса, где преподавал в Калифорнийском технологическом институте. Он родился в Берлине, и берлинская улица названа в честь его отца, историка. Макс Дельбрюк ежегодно приезжал в берлинский Институт молекулярной генетики Общества Макса Планка как внештатный сотрудник. Приезжал он не только из-за фагов, но и из-за своего нового исследовательского хобби. Он изучал фикомицеты – грибы, которые по мере роста «отворачиваются» от стенки. Вместе с Максом эти грибы исследовал неутомимый ученый Энцо Руссо. Механизм действия этих грибов до сих пор неизвестен, и за изучение этого вопроса Дельбрюк вряд ли получил бы Нобелевскую премию. Он получил ее гораздо раньше, в 1969 г., за исследование фагов. Макс открыл дверь для исследований фагов. У него было свое видение использования фагов и их хозяев, бактерий, в качестве модели для жизни, репликации, мутации и иммунитета. Время воспроизведения бактерий в зависимости от условий роста составляет примерно 20 минут. Затем происходит высвобождение нескольких сот фагов. У человека время воспроизведения составляет несколько десятков лет, гораздо дольше, чем нужно для получения быстрых результатов. И изначально было непонятно, способны ли вирусы и бактерии реплицироваться так же, как все прочие организмы, и можно ли их сравнивать с репликацией клеток человека. Мы ведь не похожи даже на близких родственников! Поэтому представление Дельбрюка об общем, универсальном механизме репликации было гениальной идеей. В рамках своих знаменитых экспериментов он проанализировал устойчивость бактерий к фагам и значение мутаций в них.
Еще одна причина, по которой Дельбрюк приезжал в Берлин, – это желание встретиться с Джин Маммен (1890–1976) – художницей-импрессионистом, которую он поддерживал. Она пережила Вторую мировую войну, обреталась в небольшой квартирке с выходом в садик за бульваром Курфюрстендамм. Единственная комната, через которую проходила толстая печная труба, служила ей и квартирой, и студией, а из окна было видно большое каштановое дерево. Сейчас в этом помещении находится музей художницы. На стенах висели ее картины, которые попали в крупные музеи лишь после ее смерти. Она попросила у Макса теплое зимнее пальто, и он отдал ей свое. Пальто оказалось ей очень велико, но она с благодарностью носила его во время бомбежек в Берлине. Маммен написала портрет Дельбрюка. Этот портрет получил известность как образец кубизма и был помещен на первую страницу программного буклета, выпущенного в 2006 г. лабораторией в Колд-Спринг-Харбор к 100-летию Макса Дельбрюка. В период существования Берлинской стены Максу Дельбрюку всегда удавалось приезжать в Восточный Берлин, в район Бух. Он ежемесячно пересылал туда своему коллеге Эрхарду Гайсслеру, исследователю фагов и вирусов, оказавшемуся за железным занавесом, очередной номер (PNAS). На полях этих журналов есть карандашные пометки, сделанные Максом Дельбрюком. Сначала журналы перевозились мешками, вместе со старыми номерами, что очень раздражало восточногерманских таможенников, несколько контейнеров даже пропали. В те годы в Восточной Германии невозможно было достать научные журналы, и их появление стало мощным стимулом для исследования фагов и вирусов в Восточном Берлине. После того как Берлинскую стену снесли, этот восточногерманский институт стал называться Центром Макса Дельбрюка (ЦМД), а находящееся рядом кафе названо в честь его жены Мэнни. В начале 1990-х гг. она приехала на открытие ЦМД со своими сыновьями, но без Макса, который к тому времени уже умер. Несмотря на преклонный возраст, она пришла с рюкзаком, который по тем временам смотрелся довольно странно, и взяла на себя труд собрать все многочисленное семейство Дельбрюков, для чего ей потребовалось обзвонить всех родственников из длинного списка, чтобы встретиться в кафе и вместе поесть мороженое.
В лаборатории в Колд-Спринг-Харбор, которой на протяжении многих лет руководил Джим Уотсон, ежегодно проводились знаменитые курсы лекций по фагам. Макс Дельбрюк и другие ученые, в частности Гюнтер Стент, который написал широко известную книгу о фагах, обычно читали здесь лекции. Они подготовили целое поколение специалистов по фагам. Таким образом, исследования фагов стали проводиться по всему миру. Затем Дельбрюк перенес исследования фагов в один из институтов Кёльна (Германия), который позже был назван его именем. Что касается дискуссий по научным вопросам, Дельбрюк был человеком довольно строгим и требовательным. И хотя его обвиняли в том, что применительно к исследованиям он предпочитает подход с позиции неточных наук, видимо, именно так он представлял себе путь к новым открытиям. Свидетельством тому служит обратная транскриптаза, которую нельзя рассматривать с точки зрения точных наук. Насколько я помню, создавалось впечатление, что Дельбрюк испытывает некоторую неловкость и немного испуган. Открытие двойной спирали вызвало у него чувство досады. Будучи физиком по образованию, человеком, который начал свою научную карьеру в Копенгагене и работал вместе с Нильсом Бором, изучая модель атома, Дельбрюк ожидал, что новая концепция жизни будет основываться не только на «физических» законах. Знаменитый вопрос «Что такое жизнь?», заданный физиком Эрвином Шрёдингером на одной из лекций в те годы, когда он, находясь в изгнании во время Второй мировой войны, преподавал в Ирландии, вдохновил целое поколение физиков. Его книга «Что такое жизнь?» стала классикой естественно-научной литературы прошлого столетия – краеугольным камнем молекулярной биологии и мотивом для многих физиков, включая Макса Дельбрюка. Фаг лямбда стал моделью для исследований. Марк Пташне из Гарвардского университета очень подробно его описал, а по его книге училось несколько поколений студентов; в ней освещается генная регуляция фага лямбда, в основе которой лежат принципы, применимые практически к любой биологической системе, а не только к фагам. После открытия двуспиральной ДНК фаги стали интересным объектом исследований с точки зрения репликации ДНК. Затем последовало изучение очень сложной проблемы регуляции генов с использованием промоторов и репрессоров – тема настолько сложна, что по ней можно написать толстую книгу. Примерно 30 лет назад в Институте Пташне при Гарвардском университете я делала доклад о белке Myc, регуляторе генной экспрессии в эукариотических клетках – аналогах белка фага. Во время моего выступления Марк Пташне встал и пошел выпить кофе – просто встал и вышел из зала, и это было так естественно, что у меня возникли серьезные сомнения в качестве своей презентации. Но прошло несколько лет, и, выступая с докладом в Принстоне, он узнал меня среди слушателей и спустился со сцены, чтобы поприветствовать, чем снова меня удивил. Я думала, что он меня с кем-то перепутал, но оказалось, что это не так!
