Насколько рано дети понимают, что такое ложь?
Насколько изощренно они лгут? Что заметить легче — вранье малыша или ложь ребенка постарше? Больше ли поддаются внушению маленькие дети по сравнению с детьми старшего возраста, влияет ли на них то, как сформулированы вопросы, и зависят ли они от убеждений взрослых? То есть может ли получиться так, что дети начинают верить, что они врут гораздо чаще, чем это происходит в действительности?
Чтобы ответить на эти вопросы, давайте узнаем, что думают об обмане сами дети.
Шестилетний Кит живет на два дома — то с мамой, то с папой. Однажды папа решил забрать его в полдень, чтобы вместе с ним сходить на бейсбольный матч. Но отец Кита не знал, что его мама уже запланировала на это время занятие по теннису. Как только мальчик узнал, что он не идет с отцом на бейсбол, он позвонил ему обиженный и злой.
«Ты соврал мне! — закричал он. — Зачем ты мне соврал?!» Отец расстроился и стал оправдываться, что он и не думал врать, что это недоразумение. Но Кит и слушать ничего не хотел. Он просто знал, что отец пообещал взять его на бейсбол, но этого не произойдет.
До восьмилетнего возраста дети считают обманом любое высказывание, не соответствующее действительности, независимо от того, знал ли говорящий, что это ложь. Они не задумываются о намерениях — просто констатируют, правда это или нет. Даже когда дети знают, что их не хотели обмануть, они все равно обвиняют говорящего во лжи, если он вдруг нечаянно предоставит им информацию, не соответствующую действительности. А вот большинство восьмилетних детей, как и взрослые, уже понимают, что человек не врет, если он сообщил ложную информацию непредумышленно.
Объяснить, что маленькие дети понимают под ложью, будет легче, если принять во внимание тот факт, что они не способны осмыслить такое сложное понятие, как намерение. Только результат имеет значение для незрелого ума маленьких детей, как считают некоторые исследователи. Доктора Виммер, Грубер и Пернер провели серию замечательных экспериментов [5] и пришли к выводу, что это не так. Те же дети, для которых не существует понятия намерения в их определении лжи, реагируют на намерение, когда им предлагают оценить моральные качества того, кто их дезинформировал. Во время исследования ученые прочитали и разыграли с куклами следующую историю.
Мама возвращается из магазина. Она купила шоколад, чтобы испечь торт. Макси помогает ей распаковать сумки и спрашивает: «Куда положить шоколад?» «В голубой шкаф», — отвечает мама. Макси кладет шоколад в голубой шкаф. Макси точно помнит, куда он положил шоколад, и он может взять его там позже. Он любит шоколад. Потом Макси уходит поиграть на детскую площадку. Мама начинает готовить торт и достает шоколад из голубого шкафа. Она натирает немного шоколадной крошки в тесто, а то, что осталось, кладет не в голубой, а в зеленый шкаф. Макси дома нет. Он не знает, что шоколад переместился в зеленый шкаф. Спустя некоторое время Макси приходит домой, он голоден и хочет взять немного шоколада. Он помнит, куда положил его. Но прежде чем он начинает искать его, на кухню заходит его сестра. Она говорит: «Я слышала, что мама купила шоколад. Я хочу съесть сейчас немного, ты не знаешь, где он?»
Детям прочитали вслух четыре варианта окончания этой истории. В одной версии Макси хочет сказать правду, но вводит сестру в заблуждение (говорит, что шоколад в голубом шкафу), потому что не знает о том, что мама переложила шоколад в другое место. Во второй версии не говорится о том, что мама переложила шоколад из голубого шкафа в зеленый, поэтому, когда Макси хочет сказать правду, он дает правильную информацию. В оставшихся двух вариантах детям сообщают, что Макси хочет обмануть свою сестру. К истории добавляют вот такие фразы: «Вот еще, — думает Макси, — сейчас сестра съест весь мой шоколад. Но я оставлю его для себя. Я ей нарочно отвечу неправильно, чтобы она его не нашла». Если не менять историю о том, что мама переложила шоколад из голубого шкафа в зеленый, то возникнет ситуация, в которой Макси хотел обмануть, но нечаянно сказал правду. А если убрать часть рассказа о том, что мама положила шоколад в зеленый шкаф, получится, что Макси хочет обмануть и нарочно говорит неправду о том, где сейчас шоколад. Вот таблица с результатами этого эксперимента.
Большинство четырех- и шестилетних мальчиков и девочек сказали, что Макси врал не только в тех случаях, когда делал это намеренно, давая сестре заведомо ложную информацию (история 4), но и когда он хотел сказать правду и поделиться шоколадом с сестрой, но сбил ее с толку, так как не знал, что мама переложила шоколад (история 1). Намерение роли не играло. Но намерение приобрело значение, когда у детей спросили, можно ли дать Макси золотую медаль за то, что он хорошо обращался со своей сестрой, или черную метку за то, что он хотел ее обидеть. Большинство детей (75%) строили свое мнение о Макси, учитывая его намерение[4].
Даже если эти малыши неправильно толковали слово «обман», они правильно понимали, что такое намерение. Они осознавали, что хотеть кого-то обмануть нехорошо. Хотя многим читателям это может показаться очевидным, до последнего времени, когда результаты этого исследования были опубликованы, в научной литературе преобладала точка зрения, что такие маленькие дети не в состоянии формировать суждения нравственно-этического характера, размышляя о намерениях человека.
Если маленькие дети действительно способны судить о нравственности, учитывая намерения, то можно спросить, почему же они не встраивают понятие намерения в свои представления о том, что такое ложь. Некоторые первые исследователи детей [6], говорящих неправду (1909 год), предположили, что это происходит из-за того, что родители недостаточно ясно объясняют им, что такое ложь. Родители подчеркивают, что дети должны говорить правду, не объясняя, что сказать что-то, не соответствующее действительности, — это не ложь, если ты не знаешь, что это неправильно. Другие исследования наводят на мысль о том, что это, возможно, связано с процессом формирования языковых умений и навыков.
Однако важно, что четырехлетние малыши и даже дети помладше уже точно знают, что пытаться кого-то обмануть — это плохо. Такие маленькие дети осуждают ложь гораздо больше, чем дети старшего возраста или взрослые. По словам одного исследователя, маленькие дети «фанатично преданны правде» [7]. Совершенно очевидно, что дети младшего возраста относятся к обману более нетерпимо, чем дети старшего возраста. Например, 92 % пятилетних детей высказали мнение, что врать — это плохо. У одиннадцатилетних эта цифра сократилась до 28 %. При этом 75 % пятилетних детей сообщили, что они никогда не врали, но никто из одиннадцатилетних опрошенных не сделал подобного заявления [8].
Доктора Кандида Петерсон, Джеймс Петерсон и Диана Ситу, получившие эти сведения, также спросили детей: всякая ли ложь — это плохо? Представители всех возрастных групп (от 5 до 11 лет) сказали, что лгать, чтобы избежать наказания (например, не признаться, что это ты пролил чернила на покрывало), это хуже, чем белая ложь (например, сказать другому ребенку, что тебе нравится его стрижка, хотя это не так). Альтруистическая ложь (не сказать хулигану, где прячется ребенок, которого он хочет побить, хотя ты знаешь это) не вызвала осуждения в большинстве возрастных групп. Пятилетние дали этому виду лжи худшую оценку, чем дети постарше, но даже они сочли, что эта ложь не так плоха, как та, которая нужна, чтобы избежать наказания.
Исследователи также расспросили детей о том, что происходит, если кто-то врет. Дети от 5 до 9 лет чаще всего упоминали о наказании. В этом юном возрасте именно наказание заставляет удерживаться от проступков. Менее трети одиннадцатилетних говорили о наказании, в то время как половина из них заметила, что ложь подрывает доверие, о чем упомянули лишь несколько детей помладше.
Мари Васек получила похожие результаты во время опроса мальчиков и девочек от 6 до 12 лет [9]. Она читала детям такие истории.
Боб с друзьями играл в снежки во дворе перед домом. Потом им это надоело, и они стали кидаться снежками в проезжающие машины. Они бросали и бросали снежки, и в какой-то момент один из снежков Боба угодил в ветровое стекло автомобиля. Водитель остановил машину и вышел. Все дети разбежались. Водитель заметил, как Боб бросил снежок и убежал в дом, поэтому он подошел к двери его дома и постучался. Мама Боба поднялась из подвала, чтобы открыть ему. Она не видела, чем занимались дети, но водитель ей все рассказал. Она разыскала Боба, но тот ответил, что они просто играли в снежки. Он кинул снежком в одного из друзей, тот пригнулся и снежок нечаянно попал в машину. Все разбежались, потому что не хотели, чтобы им досталось [10].
Васек считает, что главная причина, по которой дети врут, — это стремление избежать наказания, например как в этой истории. Хотя им известно, что врать нехорошо, они понимают, почему многие люди делают это. Маленькие дети пяти- и шестилетнего возраста будут врать, «чтобы избежать наказания, если они подумают, что совершили проступок, за который им достанется... [они оказываются перед выбором]: сказать правду и рискнуть [быть наказанным] или снова соврать, чтобы тебе не досталось за первую ложь» [11].
К 12-летнему возрасту, а может быть, и раньше, дети больше не считают, что любая ложь — это плохо, они начинают «реагировать гибко». Плохо врать или нет, зависит от того, чем все закончится. Например, когда я проводил опрос среди детей, 12-летняя Бесси высказала такую точку зрения: «Что, если кто-то спросит у вас, хорошая ли у него прическа, а она некрасивая? Вам же придется соврать». Одиннадцатилетний Роберт рассказал мне следующую историю (я попросил его привести пример ситуации, когда ложь допустима): «Предположим, один мальчик — настоящий хулиган или вроде того, он бьет других детей. Если ты соврешь, что он кого-то побил, даже когда он этого не делал, ему достанется. Но он же всех обижает, поэтому хорошо, если его накажут».
Хотя дети на границе подросткового возраста и младшие подростки осознают, что обманывать плохо, так как они могут потерять доверие других людей, эта мысль не всегда приходит им в голову первой. Даже взрослые не всегда задумываются о том, что рискуют утратить доверие, когда решаются на обман. Отношения между людьми уже не станут прежними после того, как ложь разрушила доверие. Потеряв доверие, его трудно вернуть, бывает, что оно так и не восстанавливается.
В статье, опубликованной в Washington Post в 1987 году, писатель Уолт Хэррингтон рассказал о том, как даже белая ложь после ее обнаружения меняет отношения между друзьями. Писатель обедал с женщиной, у которой был роман с его другом. «Она не рассказала об этом своему мужу, и это была ложь номер один. Мужчина, с которым у нее был роман, поклялся, что никогда не расскажет об этом мне, и это была ложь номер два. И вот мы сидим и обедаем вместе, а она провоцирует меня на ложь номер три, спрашивая: «А ты знаешь, что я изменяла мужу?»» Писатель решает не нарушать чужого обещания и говорит, что нет. Через несколько дней он признался, что ему было все известно. «Хорошо врешь, — сказала она. — А я-то тебе поверила». Он спросил, не сердится ли она на него. «Нет, не сержусь, — задумчиво ответила женщина. — Но теперь я иначе буду к тебе относиться. Немного иначе» [12].
Потеря доверия — вот что самое страшное, когда люди лгут, так я объясняю это своим детям. Я рассказываю, как трудно приходится тем, кто живет вместе и больше не может доверять другому, опасаясь, что тот может солгать. А еще я говорю, что, однажды утратив чье-то доверие, вернуть его очень сложно. Как только вы узнали, что ребенок соврал вам, сомнения и подозрения будет не так-то легко развеять. Детям непросто усвоить этот урок. Лишь те, кто попался на лжи и почувствовал, к чему это привело, могут осознать последствия своего поступка.
Некоторые детские психологи считают, что вы можете научить этому детей, рассказывая им истории наподобие сказки «Мальчик, который кричал: «Волк!»». Как вы помните, в ней шла речь о том, что маленький мальчик столько раз притворялся, что на него напал волк, что, когда это на самом деле произошло, никто ему не поверил. Помню, что я был под впечатлением от морали этой сказки, когда мне было 5 или 6 лет. Но не думаю, что она приходила мне на ум, когда я обманывал своих родителей или учителей, будучи подростком. Может быть, если бы родители и дальше продолжали воспитывать меня, у меня бы это отложилось в голове. В позднем подростковом возрасте, пережив несчастные романтические отношения дважды, я понял, как невероятно трудно вернуть утраченное к тебе доверие.
