Педагогические бессмыслицы
Женщины-интеллектуалки, «белые воротнички», еще чаще, чем малообразованные матери, безотчетно занимают по отношению к своим детям позицию чрезмерной опеки. Они не дают ребенку своевременно приобрести опыт, который выработает у него навыки самозащиты. Они заражают своих детей сверхинфантилизмом. Эту свою авторитарность они оправдывают так: «Но ведь я никогда не говорила с ним, как с младенцем, я никогда не оглупляла его, и т. д.». Они полагают, что это вопрос словаря, а сами обращаются к четырнадцатилетнему сыну или дочери с просьбой (причем так же точно они говорили с ребенком с первых месяцев его жизни): «Сделай это ради мамы!» или «ради папы», не отдавая себе отчета в том, что детей оглупляет и инфантилизирует именно такая манера кивать на себя и на отца, а вовсе не деформация слов. Вдобавок, их моральный кодекс сводится к словам: «Если ты хочешь доставить мне удовольствие», – но когда в четырнадцать лет делают что-то в угоду матери или отцу, это извращение, да и в восемь – десять лет это проявление инфантилизма. А вот еще фраза, которую матери твердят, как попугаи, обращаясь к пятнадцатилетним подросткам: «Ты меня убиваешь». На самом деле мальчик или девочка этого возраста должны бы иметь возможность ответить так: «Да, к счастью, я убиваю тебя как свою мать, потому что с этим покончено: будь женщиной, женой для моего отца, для твоего мужчины, тогда и я тоже смогу стать мужчиной (или женщиной)».
В одной замечательной книге под названием «Учебник для детей, у которых трудные родители»[163], ситуация меняется на обратную: детям предлагают быть достаточно взрослыми, чтобы принимать родителей такими, какие они есть – большими детьми, злонамеренными и склочными. Из этого не следует, что нужно быть родителями своих родителей, – нужно просто по-настоящему «почитать» их, но ответственность за себя принять на себя и не закисать в отношениях, связывающих любящего и покорного ребенка с инфантильными родителями, которые, пускай с самыми добрыми намерениями, заново воспроизводят семейные неврозы. Автор с благотворным юмором уговаривает не противоречить этим странным животным. Если хотите жить спокойно, пойдите родителям навстречу в том, что необходимо им для продления их жизни: дайте им видеть в ребенке игрушку. Объект их противоречивых желаний.
Если мы хотим, чтобы у ребенка было больше шансов сохранить свой потенциал, нужно, чтобы воспитание было как можно меньше проникнуто авторитарностью. Не будем стремиться все понять – вместо этого будем уважать все реакции ребенка, в том числе и те, которые нам не понятны. Родители приходят на консультацию, когда у ребенка проявляются синдромы, которые им мешают. Сколько раз мне говорили: «Мне хотелось бы понять, почему он так поступает». – «Но это вас не касается. Он поступает так; это или мешает вам, или не мешает… Если мешает, скажите ему: „Это мне мешает”, но не пытайтесь это понять. Если имеет место серьезное расстройство, от которого ребенок страдает, вы можете повести его к специалисту, чья профессия состоит в том, чтобы помочь ему понять себя и справиться с тем, от чего он страдает. Если то, что он делает, мешает вам, а не ему, я это объяснять не берусь, потому что вас это не должно касаться, а меня – не интересует».
Помню одного малыша, который мочился в постель. Мать жаловалась: «В доме воняет». – «Он страдает от этого?» – «Нет». Я поворачиваюсь к ее сыну: «Твоя мама от этого страдает?» – «Да». – «А ты страдаешь от чего-нибудь в жизни?» Тогда он мне говорит: «Да, из-за младшей сестры; я бы хотел, чтобы она вообще не родилась». – «Но ты – это ты, так, может быть, ты сумеешь немножко отвлечься от твоей сестры и постараешься стать не таким несчастным в твоей собственной жизни? Если хочешь, попробуем поработать вместе».
Мы поработали с ним, и через некоторое время энурез исчез. Что произошло? Побочным результатом оказалось то, что он стал гордиться своим телом, телом мальчика, и в силу этого научился управлять своими сфинктерами. Все млекопитающие умеют сдерживаться, только человек в силу символической функции обретает эту способность лишь по достижении определенного физиологического развития. Недержание у человека – это язык, язык желания. «Я не хочу расти. Почему? Потому что я бы хотел быть своей сестрой, или я бы хотел, чтобы она не родилась. Я не хочу, чтобы моим родителям был нужен другой человек. Я хочу жить так, как будто она не существует». Все желания этого мальчика сводятся к отрицанию его возраста и пола и отказу от них. Исходить можно только из того, чт? заставляет страдать ребенка. Но отнюдь не из того, чт? заставляет страдать его маму. Вникать в происходящее с этой точки зрения очень интересно. Нужно анализировать проблемы и трудности с ребенком, а не с его родителями. Что такое для них ребенок? Объект любопытства, господства, торжества их власти; все еще объект, представляющий собой частицу их самих или их брачного союза, из которого они намерены извлечь выгоду.
С тех пор как средства массовой информации обзавелись собственной «психологической службой», с тех пор как расплодились всевозможные руководства по педиатрии, современной педагогике ставится в упрек то, что она взваливает бремя вины на матерей, которые не знают, кому доверять, и боятся совершить ошибку. Одно из направлений феминизма обличает как чересчур авторитарное воспитание, так и вседозволенность и либерализм, но пытается перегнуть палку в другую сторону, опираясь на анализ истории. Например, «История матерей» блестяще «доказывает», что материнский инстинкт не что иное, как диктат общества, философских и социальных учений, а значит, как бы ни поступали матери, винить их в этом нельзя. Освобождая от бремени вины, с них заодно снимают и всякую ответственность.
А основной вопрос по-прежнему замалчивается. Интеллектуальный комфорт матерей – это одно. Защита прав ребенка – это совсем другое. Изучение проблемы образования и развития исключительно с точки зрения интересов ребенка не имеет ничего общего с рассуждениями «науки воспитания». В этой области невозможно добиться прогресса, если не изменить масштаб и инструмент наблюдения. Именно дети, невольные наблюдатели феномена взрослости, являются здесь разоблачителями и ориентиром.
Они «видят» то, что им приходится терпеть, не сознавая этого, об этом свидетельствует их продвижение вперед.
Воспитание, которое развращает ребенка избытком опеки, культ единой нормы, подчинение сиюминутным веяниям, навязывание родительских образцов… Почему отцы и матери упорно цепляются за эти спасательные круги? Почему родители чувствуют себя потерянными, если не следуют проторенными путями? Они излучают слишком много тревоги. И чем они тревожнее, тем сильнее им хочется знать заранее, какое будущее ждет их потомство. Опыт учит нас, что такая позиция опаснейшим образом увеличивает вероятность заторможенности у детей. Когда ученика заставляют «срыгивать» перед учителем знание, полученное от другого учителя, – такое образование развращает. «Скажи мне то, что я и так знаю, и получишь хорошую оценку» – вот верх педагогической бессмыслицы. Если ребенка доверили взрослому, который хочет приобщить его к умению пользоваться своим интеллектом, то интереснее всего для ребенка будет до чего-то доискиваться вместе со взрослым. Но взрослые чересчур склонны навязывать свой собственный метод. Подходит ли он данному ребенку? Если у ребенка выработался другой метод, с помощью которого ему удается получить результат, удовлетворяющий его самого, он имеет полное право применять этот метод. Тем не менее учителя математики сплошь и рядом ставят плохие отметки ученикам, которые получили требуемый ответ не тем способом, который был им рекомендован. А следовало бы поздравить такого ученика или хотя бы сказать ему: «Этим способом в этом особом случае ты смог прийти к верному результату; посмотрим, пригодится ли тебе этот же способ в другом случае». И может быть, ребенок найдет другой, более подходящий способ решения. Иногда дети умеют изобретать подходящие способы для каждого отдельного случая. А учитель сердится: «Да, он решил правильно, но я хочу, чтобы он освоил именно этот способ, иначе в другом случае он не найдет верного решения». Впрочем, если учитель выдвигает только такое возражение, это еще не беда.
И все равно, лучше дождаться, пока ребенок не наткнется на такой случай, когда, пользуясь своим способом, не сумеет решить задачу – вот тогда он будет готов услышать от учителя: «Посмотри, ты получишь искомый результат, если прибегнешь к другому способу, который я тебе сейчас покажу». Каждый человек ищет свои методы…
Сталкиваясь со случаями школьных провалов, руководители системы образования задают неправильный количественный вопрос: «Что делать, чтобы уменьшить их число?» Правильнее было бы спросить: «Почему происходят все эти неудачи?» Говорят, что у учеников отсутствует «мотивировка», что у них нет никакого интереса к тому, что им предлагают. Это не означает, что они лишены любознательности. Проблема в том, чтобы нащупать, где дремлет в ожидании своего часа эта невостребованная ребенком любознательность.
Человека всегда что-нибудь интересует – всегда. Иногда он пассивен только с виду. Сколько детей в так называемых «активных» классах только, кажется, и делают, что глазеют на других, и больше их ничего не интересует! А потом, спустя полгода, в один прекрасный день они справляются с заданием так же хорошо, как если бы выполняли все упражнения, – просто потому, что внимательно смотрели на других и отождествляли себя с ними. В сущности, они были внимательны, но приберегая силы на потом, выглядели вялыми и отсутствующими. Это не более удивительно, чем то, что одни дети начинают пытаться говорить, пусть неуклюже, но сразу, избавляясь от ошибок постепенно, в то время как другие заговаривают только после восемнадцати, двадцати или даже тридцати месяцев, но зато сразу обнаруживают прекрасное владение синтаксисом. Все зависит от того, есть ли у ребенка общение и интересуется ли он тем, о чем говорят взрослые между собой, что они говорят ему, что ему предлагают. Дети включены в мимическое, жестовое, эмоциональное общение. Поэтому, господа педагоги, не паникуйте, не переучивайте ребенка говорить. Просто говорите при нем сами о том, что вас интересует, вместо того чтобы заставлять его говорить о том, что якобы должно интересовать его, ребенка.
В конце концов, наименее извращенное обучение – это то, которое основано прежде всего на примере и в наименьшей степени на указаниях учителя, если только они не обусловлены просьбой самого ученика и не подаются в такой форме: «Ты можешь принять их или отбросить, я дал тебе эти указания, поскольку ты меня попросил, вот и все!»
Некоторые дети, видя мимикрию остальных, не желают заниматься подражанием; может быть, их удивляет и возмущает вид всех этих попугаев, всех этих ученых мартышек. «Хорошие ученики», по всей видимости, это те, кто очень рано усвоил, что от них требуется исполнять роль в социальной комедии, что через это надо пройти; они не строят иллюзий, но проделывают все, что надо. А у других детей просто-напросто более диссоциированное сознание: они помнят правила игры, но не могут тут же их применять. И только намного позже они научатся, исполняя роль, за которую их похвалят, не отождествлять себя с этой ролью, а оставаться самими собой.
Опросили бывших учеников класса Жоржа Помпиду в лицее Генриха IV; оказалось, что первые ученики превратились в спокойных чиновников, а из лентяев вышли динамичные руководители предприятий. Выяснилось, что в активной жизни те отстающие, которых до мая 1968 года называли в школах «тупицами», не хуже, а то и лучше «отличников» умеют блеснуть, когда это нужно, способны продемонстрировать знания, ослепить собеседника, заговорить с ним на одном языке. Они научились этому гораздо позже, но владеют этим умением, потому что не задушили в себе того, что в них было заложено. В школе они отказывались рассматривать формулы теоретического знания как инструмент. Они научились добиваться власти уже потом, в процессе деятельности[164].
Исследовать на примере одного поколения социальные итоги школьной дискриминации – волнующее занятие. Поражаешься, обнаруживая, что с кем стало: бывшие хорошие ученики окончили престижные университеты, а теперь занимаются рутинной работой; а бывшие лентяи сегодня превратились или в маргиналов (но по-своему довольны жизнью), или, напротив, в созидателей, в организаторов и вдохновителей экономической жизни, хотя в юности слыли разгильдяями. Насколько сдали с годами блестящие ученики, настолько «тупицы» преуспели в жизни, берясь за самые неожиданные, не предусмотренные их профессиональной ориентацией задачи. Эти люди сохранили свою оригинальность, хотя им и пришлось до некоторой степени испытать на себе презрение своих однокашников.
Следовало бы дать детям возможность интересоваться самыми разными вещами, для этого им нужно свободное время и свобода либо действовать, либо наблюдать за теми, кто действует; и в процессе общего овладения знаниями они должны иметь возможность следовать своему желанию: «Мне бы хотелось сдать такой-то экзамен». – «Пожалуйста, мы включим его в твой школьный план». Вместо этого наша школа упорствует в своих заблуждениях и прогоняет под кавдинским ярмом[165] экзаменов всех одновременно и в одном и том же возрасте.
