Описание Ретрита
Подготовка
3 января 1811 года Тьюк сделал в дневнике важную запись: «По настоятельной просьбе отца моего приступил я к попытке создания истории и общего описания Ретрита. Такое свидетельство весьма потребно. Я не смогу воздать ему должное (если вообще способен буду сделать это), не посвятив этому занятию большую часть своего свободного времени, а посему намереваюсь умерить внимание, уделяемое в настоящее время ивриту, а читать авторов, пишущих о душевных болезнях». Четырьмя днями позже он отобрал «выдержки из Пинеля», используя перевод Дейвиса 1806 года, «пригласил Джорджа Джепсона [главного врача Ретрита] к обеду, и мы вели долгий разговор о предмете безумия». Он набросал разделы «о моральном лечении в Ретрите» и «о медицинском лечении и диете»; начал читать «Д-р Кричтон о безумии»[6]; отметил, что «в Лидсе и Скарборо умалишенные бедняки не получают достаточного обеспечения»; взялся за «Очерк о безумии» д-ра Хаслама и вернулся «к работе Кричтона во второй раз».
В марте он написал «Очерк о состоянии умалишенных бедняков», появившийся в «Филантропе; или Хранилище рекомендаций и предложений, рассчитанных на способствование утешению и счастью человека»[7] (1811, I, 357–360):
Намерения, исповедуемые покровителями «Филантропа», уверили меня в том, что положение умалишенных бедняков в нашей стране является темой, которую не сочтут несовместной с общим направлением их благого предприятия. … К сожалению, внимание публики никогда должным образом не привлекалось к мученьям, которые наши неимущие собратья, страдающие под гнетом великого несчастья — душевного расстройства, так долго переживали, и от которых продолжают страдать и по сей день.
Он описал «случайный визит в работный дом в городе на юге Англии» — возможно Чичестер, где жили родители его жены. И там он увидел душевнобольных, лежащих зимой в сарае на соломе. Единственный доступ света и воздуха — через железные решетки на дверях. Свой небольшой очерк он завершил сожалением, что графствам не поступило распоряжений обеспечивать дома для умалишенных необходимым: «Разве закон [Закон Уинна от 1808 года] не мог бы обязать, а не просто разрешить обеспечивать подходящее размещение умалишенных бедняков?» Эта мера была введена в действие только Законом от 1845 года.
Тогда же он получил запрос и отослал «некоторые наблюдения для тех американских Друзей, кто предлагает создать дом для умалишенных, о лечении страдающих от этого недуга, опираясь на опыт Ретрита». Его сообщение «привлекло значительное внимание… и было опубликовано в журнале Филадельфии». Описывая лечение, он уточнял, что «кровопускание и прочие слабительные оказались вредоносными, а посему не используются, за исключением случаев, когда их необходимость предписана состоянием телесного габитуса; однако зачастую прибегаем к использованию медицинских банок». В этой связи можно заметить, что постепенный отказ от старинных методов лечения был ускорен, поскольку опыт Ретрита свидетельствовал, что без них состояние пациентов улучшалось быстрее. Интерес со стороны существенным образом вдохновлял Сэмюэля Тьюка на продолжение работы над книгой.
В октябре он проделал достаточную подготовительную работу к написанию «истории Ретрита, к которой я сейчас намереваюсь приступить». К этому времени постоянно возрастало число посетителей, прибывающих для изучения его методов, например, заметка «Моррис и его супруга, взявшие на себя обязательство по руководству лечебницей для душевнобольных в Ноттингеме, и в настоящее время изучают надлежащий способ лечения в Ретрите. Молодой человек из Ирландии (Джон Аллен), который, вполне вероятно, будет заведовать ирландским Ретритом, тоже здесь со сходным поручением. Это дает нам надежду на то, что дела наши принесут некоторую пользу и за пределами круга нашей собственной деятельности» показывает, насколько мало Тьюки осознавали, что они открывают новую эру. «Ранние провозвестники… следовали своему вызывающему восхищение курсу с простотой, граничащей почти что с неосознанностью того, что они вершат», — писал Сэмюэль Тьюк об этих героических годах в своем обзоре ранней истории Ретрита, приобщенном к пятидесятому докладу 1846 года.
Первым американским врачом, посетившим Ретрит, был Джон У. Фрэнсис из Нью-Йорка, который написал в книге посетителей 30 ноября 1815 года:
Дж. У. Фрэнсис отнюдь не находится в полном неведении о состоянии приютов для умалишенных в Северной Америке, и он посетил почти все учреждения для душевнобольных… в Англии. В настоящее время он пользуется возможностью заявить, … что данное заведение намного превосходит все учреждения подобного рода, которые ему довелось когда-либо видеть, и что оно в равной степени отражает мудрость и человеколюбие его руководителей. Возможно, не покажется неуместным выразить свое почтение, добавив, что учреждения подобного рода и по тому же плану организуются в разных частях Соединенных Штатов. Новый Свет не может сделать лучше, чем подражать старому в том, что касается работы с теми, кто мучается помешательством.
28 декабря Сэмюэль «закончил № 1 истории Ретрита» — предположительно первую главу. Он продолжил читать «Практические замечания о невменяемости, к которым добавлен комментарий о препарировании мозга маньяков» Брайана Кроутера от 1811 года и «Сумасшедшие дома. Замечания по Закону об управлении сумасшедшими домами» Джеймса Паркинсона от 1811 года. Оба эти труда только появились. Затем он прочитал раздел «О безумии» в «Историях болезни и размышлениях» Джона Ферриара, 1795 года, том 2, и «Д-ра Беддоуса»[8], откуда он «сделал выписки по диете, теплой ванне и пр.» Среди других текстов, прочитанных им, были описания архитектуры лечебницы, составленные Уильямом Старком и Робертом Ридом, оба они были среди первых посетителей Ретрита, Доклад о работе специального комитета, которому было поручено произвести исследование того, в каких условиях содержатся умалишенные, от 1807 года, и «Трактат о безумии» Уильяма Бэтти, а также и «Заметки о Трактате доктора Бэтти» Джона Монро, обе публикации появились в 1758 году.
В начале 1812 года он был «слишком занят коммерцией, чтобы продвинуться в работе», но к апрелю вернулся к своему занятию: «Читаю доктора Арнольда о безумии»[9]. В мае он свел воедино «основную часть главы о моральном лечении безумия в Ретрите», и к тому же внес туда описание убийства Спенсера Персиваля сумасшедшим — событие, на которое его отец, бывший с визитом в Палате Общин, опоздал на полчаса.
В течение того же года он посетил Лондонскую больницу св. Луки для душевнобольных, чтобы обсудить «гуманную систему» с Томасом Данстоном, директором или главным врачом. Тьюк полагал, что Данстон, «сделав всего несколько шагов на пути к совершенствованию… успокоился на этом… Г-н Данстон заметил, что „вы в Ретрите заводите доброе отношение слишком далеко“, и выразил уверенность в том, что „страх“ остается „самым эффективным принципом, с помощью которого безумца можно привести к благонравному поведению“». Естественно, Тьюку не понравились ни это мнение, ни само здание, которое выглядело «совершеннейшим местом заключения».
В июне он начал работу над предисловием, но на окончание этой работы у него ушло три месяца. В итоге он составил главу «Таблица и список историй болезни».
В марте 1813 года он отослал первую часть своей рукописи в печать, а 8 мая — в тот год ему исполнилось всего 28 лет — он с гордостью писал: «Получил из типографии экземпляр „Описания Ретрита“. К созданию этого труда я приступил, будучи под влиянием глубокого сочувствия к страданиям умалишенных. Их недуги часто представали передо мною в моем уединении пред Господом… И да поможет мне Бог в несовершенных моих стараниях пробудить общественное сострадание к ним!» И ОН помог.
Тьюк знал, к чему стремился: «Возвышенной целью моей публикации было снабдить фактами тех, кто лучше, нежели я, способны употребить их для общего блага. Великодушные благотворители в разных местах довольно давно не испытывали удовлетворения от системы руководства, обычно применяемой; но милосердная теория был бессильна пред практическим опытом», — то есть, до тех пор, пока его книга не продемонстрировала, как это можно сделать. Но он также знал и силу реакции:
Те, кто стремятся изменить недостойные обычаи, обнаружат самых могущественных противников среди тех, кто похваляется преимуществами накопленного опыта, и чье положение, как им представляется, дает наибольшее право решать о полезности перемен. К несчастью, обычный порядок вещей производит безразличие к самым ужасающим порокам. Нечувствительность сильнее сочувствия, и глас выгоды звучит громче голоса благоразумия.
Перспектива избавления умалишенных от жестокого обращения, неправильного лечения, цепей и голодания легче нашла отклик в сердцах общественников-реформаторов и гуманистов, нежели среди лично заинтересованных держателей сумасшедших домов, как врачей, так и лиц, не имеющих медицинского образования с более ограниченными взглядами. Преподобный Сидни Смит, например, к тому времени поселившийся в Хеслингтоне в миле от Ретрита, написал прекрасный отзыв на книгу Тьюка в «Эдинбургском Обозрении» (1815 г., 23, 189–198):
Появлением настоящего отзыва мы обязаны м-ру Тьюку, уважаемому чаеторговцу из Йорка… Длинный отчет о пожертвованиях в начале книги очевидным образом затянут и предназначен для распространения среди квакеров; также м-р Тьюк слишком склонен к цитированию. Но за этими незначительными исключениями, книга делает ему превеликую честь; она преисполнена здравомыслием и человеколюбием, чувством справедливости и рационалистическими взглядами. Ретрит для умалишенных квакеров расположен приблизительно в миле от города Йорка, на возвышенности, с которой открывается вид на всю округу, среди садов и полей, принадлежащих заведению. Основным принципом, на котором, по всей видимости, основывается проводимая там работа, является доброта к пациентам. По их мнению, если человек помешан на каком-то одном конкретном предмете, то его не следует считать пребывающим в состоянии полной умственной деградации или же неспособным ощущать чувства доброты и благодарности. Если сумасшедший не делает того, что ему велено делать, само собой разумеется, самым простым будет поколотить его; а цепи и связывание — разновидности запретов, которые игнорируются менее всего. Но Общество Друзей представляется более заинтересованным в благе пациента, нежели в удобстве его смотрителя; и стремится к управлению умалишенными, создавая у них самое доброжелательное расположение к тем, кто призван над ними начальствовать. И нет ничего более благоразумного, человечного или же вызывающего интерес, нежели пристальное внимание к чувствам их пациентов, которое, судя по всему, преобладает.
Он был убежден, что работа Тьюка «постепенно принесет популярность более мягкому, более совершенному методу лечения душевнобольных».
Именно таким и мог бы быть медленный ход развития истории, если бы она не получила решительный толчок, причиной которого стала реакция на книгу со стороны местных врачей, и той огласки, которая последовала за этими событиями. Оскорбленной стороной выступил сосед Тьюка, д-р Чарльз Бест, врач Йоркского приюта. А вот каким образом д-р Бест из обвинителя превратился в обвиняемого, и как разоблачение ужасных злоупотреблений в приюте привлекло группу лондонских благотворителей, вдохновленных делами своих йоркширских друзей, к расследованию условий столичных приютов и обнаружению жутких примеров дурного обращения в Бетлемской больнице, и как эти скандалы привели к масштабному парламентскому расследованию 1815–1817 годов, заложившему основу новой эры психиатрических лечебных заведений — все эти события составляют захватывающую главу в истории общественных институтов.