ГЛАВА II.11. Заключение. От Homo sapiens к Homo sapiens liberatus
Человек, явившийся в результате длинного цикла развития, носит в себе явные следы животного происхождения. Приобретя неведомую в животном мире степень умственного развития, он сохранил многие признаки, оказавшиеся не только ненужными, но и прямо вредными.
Возможно, вы открыли эту главу с целью узнать, так как же все-таки продлить свою молодость — такие выводы обычно и помещаются в заключительную главу книги. Из-за необычной организации нашего опуса мы вынуждены попросить Вас открыть 10-ю главу первой части, где подробно обсуждается этот вопрос и сформулировано несколько рекомендаций. Здесь же речь пойдет о том, что рано или поздно человек сумеет изменить свою природу и перестанет стареть. Поэтому сегодня задача — просто дожить до этого счастливого (или нет? кто знает…) момента. Шансы на это, безусловно, есть.
Л.М. Редмэн и Э. Равуссин так определяют современное положение дел в геронтологии: «Работы современных ученых, задавшихся целью остановить старение, напоминают поиски «фонтана юности» испанским исследователем Понсе де Леоном, предпринятые на побережье Флориды в начале XVI века» [276]. При этом упомянутые авторы не акцентируют внимание читателя на двух важнейших обстоятельствах. Во-первых, не найдя обещанного фонтана, Понсе де Леон вряд ли попал в разряд ученых-неудачников: именно им в этой самой экспедиции и была открыта Флорида, райский уголок Северной Америки. Во-вторых, де Леон никогда не получил бы финансовой поддержки, если бы заявил, что ищет никем не виданную и потому еще безымянную Флориду. Открыв Флориду, де Леон стал ее первым губернатором со всеми вытекающими отсюда привилегиями, а имя его как мореплавателя и географа осталось в веках. Дай-то бог такую судьбу современным геронтологам, борющимся со старением!
А пока геронтологи продолжают сталкиваться с трудностями в попытках прорваться в престижные международные журналы; гериатры официально заявляют, что старость — неизбежна, а намерение ее вылечить — чистое шарлатанство. Еще совсем недавно британский геронтолог Робин Холидей выступил с заявлением, что движение против старения не только научная фантастика, но еще и, как он выразился, «поразительная наглость». Ему вторит С. Раттан: «Определение старения как болезни с последующими попытками её лечить ненаучно и сбивает с толку» [275]. Над геронтологами потешаются юмористы: «Успехи геронтологии налицо: от многих болезней люди уже не умирают, а мучаются» (Б. Куртиер). «Стоило бы подумать о каре пожизненного заключения, усугубленного искусственным продлением жизни» (С.Е. Лец). Этому хору можно, конечно, противопоставить слова Бертрана Рассела: «Широкая поддержка того или иного мнения еще не гарантирует, что оно не абсолютно абсурдно». И, тем не менее, наш «мегапроект» по борьбе со старением первоначально воспринимали, говоря словами Пушкина, как «беззаконную комету в кругу расчисленных светил». Но вот уже такие известные геронтологи, как Дж. Камписи, О.Д. де Грей, Ч.Е. Финч и их соавторы публикуют специальную статью с призывом к американскому государственному Агентству по продуктам питания и лекарствам (FDA) отказаться от принципа «одно лекарство — одна болезнь», поскольку средство против старения должно вылечивать сразу большую группу различных старческих недугов [273].
Ситуация, с которой нам приходится бороться, есть прямое следствие практически безраздельного господства в умах людей приписываемого Дарвину упрощенного взгляда, что эволюция всегда есть результат естественного отбора индивидов, наиболее приспособленных к сиюминутным требованиям окружающейсреды. Если бы это действительно всегда было так, то старение и другие формы феноптоза как признаки, безусловно, контрпродуктивные для индивида, возникнув, должны были быть сразу же похоронены естественным отбором более приспособленных особей-мутантов, утративших вредный признак. И все это несмотря на то, что сам Дарвин, также как Уоллес и Вейсман, допускал альтруистическую смерть индивида на благо семьи или сообщества особей (см. выше, гл.1, раздел II.1.1).
В 1964 г. У.Д. Гамильтон [118,119] опубликовал серию из двух статей под названием «Генетическая эволюция социального поведения», рассчитав количественный аспект (роль степени родства) в этом явлении. А в 1976 г. вышла в свет книга Р. Докинза «Эгоистичный ген», где автор развил и популяризировал мысль Гамильтона, заключив, что «основной единицей отбора служит не индивид, а ген» [70]. По существу здесь речь идет уже не о благополучии сообщества, а о диктатуре генома, единственной самовоспроизводящейся биологической структуры, сохранение, развитие и экспансия которой приобрела в процессе эволюции приоритетное значение по сравнению с благополучием индивида или группы индивидов. Организм в рамках этой концепции лишь устройство, машина, обеспечивающая, интересы генома [170,417] и прежде всего его способности к эволюции. Хорошо известна крылатая фраза Т. Добжанского: «Ничто в биологии не имеет смысла, если не рассматривается в свете эволюции» [76]. Человек вырвался из тенет абсолютной зависимости от своего генома и его эволюции. Сегодня он уже умеет менять геном своих братьев меньших, а завтра та же участь постигнет его собственный геном. Вместо приспособления к среде путем эволюции, очень длительного процесса, сопряженного с потерей колоссального числа индивидов, человек приспосабливает среду к своим потребностям и потому уже не нуждается в собственной эволюции. Ему хорошо бы просто сохранить свой геном и геномы других видов, обеспечивающих экологическую обстановку, необходимую для выживания людей на Земле. Вот почему, когда мы ставим задачу отмены контрпродуктивных программ типа феноптоза, то предпочитаем средства, которые, как SkQ, прерывают программу смертоносных сигналов, посылаемых геномом нашим клеткам, а не физическое удаление (или инактивация) тех генов, которые кодируют эти программы.
Мы надеемся, что наш SkQ способен послужить оружием в «восстании машин» — попытке Homo sapiens покончить с тиранией собственного генома и отменить те из диктуемых геномом программ, которые выгодны для эволюции генома, но гибельны для индивида. Отмена их символизировала бы превращение человека в Homo sapiens liberatus (по-латыни “ liberatus” значит «освобожденный»). Решение этой задачи могло бы стать величайшим достижением медицины XXI века [76,105].
«Ну а если гипотеза авторов об SkQ как антифеноптозном средстве ошибочна и он, SkQ, делает в организме что-то совсем другое?» — спросит читатель, закрывая последнюю страницу этой книги.
Тогда мы честно ответим, что не знаем еще, как выглядит наша Флорида и каков именно механизм действия сильнейшего антиоксиданта многократного действия, доставленного с точностью до нескольких нанометров в одно-единственное место внутри клетки — внутренний слой внутренней мембраны митохондрий. Быть может, он просто чистит это место, где больше всего ядовитых форм кислорода и, избавив его от АФК, тем самым спасает организм от старческих болезней и внезапной смерти после кризиса.
Когда наши капли с SkQ1 уже были разрешены к медицинскому применению, но еще не поступили в аптеки, мы дали их только что ослепшей старушке с диагнозом ретинопатии, который был у многих наших четвероногих пациентов: старых и уже слепых собак, кошек и лошадей, в надежде, что случай свежий и еще есть шанс спасти зрение. Больная явилась в МГУ за каплями в сопровождении родственника. Через три месяца, когда капли кончились, старушка пришла уже одна к Иннокентию Скулачеву, у которого она получила лекарство в первый раз. «Бабушка! Кто же Вас сопровождает?» — всполошился Кеша. В ответ старушка заплакала и обняла Кешу со словами: «Сынок! Так я же теперь обратно вижу!» Когда эта история была озвучена на рабочем семинаре проекта, мы все, участники предприятия, почувствовали себя немного моряками Понсе де Леона, впервые увидевшими на горизонте берег прекрасной Флориды.
Таблица 1. SkQ препятствует старению организма и его внезапной смерти после перенесенного тяжелого кризиса.
