Индивидуальная оценка болевого ощущения
Человеческая речь знает множество определений, характеризующих качество, окраску, оттенок болевого ощущения. Русский язык насчитывает не один десяток эпитетов, оценивающих болевое чувство. Говорят о боли острой, тупой, колющей, режущей, тянущей, гложущей, давящей, буравящей, дергающей, пульсирующей, стучащей, жгучей, пронизывающей, сверлящей, стреляющей, мозжащей, грызущей, ноющей, глухой, тихой, монотонной, мгновенной, молниеносной. В. Даль в своем «Толковом словаре» пишет: «Боль по роду или по чувству бывает: острая, колючая (колотье), резучая (резь), гнетучая (ломота), грызучая (грызь), жгучая, палящая, тупая, глухая, ноющая, нылая».
Чешский хирург Ирасек попробовал составить описание характера боли, использовав богатые возможности родного ему языка. Он дополнил наш список такими определениями, как ясная, темная, колючая, кусающая, долбящая, щекочущая, жуткая и т.д., и т.п. Мы называем боль мучительной, невыносимой, неотступной, нестерпимой, безграничной, бесконечной, жестокой. Мы говорим о боли опоясывающей, скручивающей, сжимающей и пр. ( рис. 44 ).
Врачи, особенно невропатологи и психиатры, знают, насколько неистощимы некоторые больные в своих жалобах на боли и в то же время как неясно, сбивчиво и неточно описывают их даже весьма наблюдательные, хорошо разбирающиеся в своих ощущениях пациенты.
Хорошо известно, что анатомические изменения, составляющие основу болевого ощущения, в ряде случаев весьма незначительны и даже не всегда могут быть обнаружены. Боль имеет широкий диапазон интенсивности, начиная от едва заметных неприятных ощущений (дискомфорт) и кончая невыносимыми страданиями.
Рис. 44. Схематическое изображение различных болей (по Ирасеку)
а — мгновенная короткая (1 — большой интенсивности, 2 — средней интенсивности, 3 — малой интенсивности); б — непрерывная; в — приступообразная боль с безболезненными интервалами; г — с интервалами снижения интенсивности; внезапная; д — достигающая определенной высоты и ликвидированная оперативным путем (1 ); е — приступообразная; ж — пульсирующая. Пунктирная линия — уровень безболезненного состояния
В большинстве случаев болевое ощущение, источником которого является кожный покров, носит характер острой боли, а болевые ощущения, идущие из глубоких тканей и внутренних органов, за немногими исключениями — тупой боли.
В классической физиологической литературе принято считать, что характер боли зависит от трех основных причин:
1) от одновременного раздражения рецепторов боли, тепла, холода, давления;
2) от размера болевого участка;
3) от периодического нарастания и смягчения причин, вызывающих боль (пульсирующая, стреляющая боль и т.д.).
Английские исследователи считают, что характер болевого ощущения определяется конфигурацией («паттерн») информации, поступающей по одним и тем же каналам в центральную нервную систему. В зависимости от того, какие рецепторы, наряду с болевыми, вовлекаются в процесс возбуждения, меняется специфика болевого ощущения.
Такой же точки зрения придерживается советский ученый Н. Н. Дзидзишвили.
К этому следует добавить, что интенсивность, характер, длительность болевого ощущения зависят в значительной степени от своеобразных закономерностей деятельности больших полушарий мозга, вовлечения в процесс различных отделов центральной нервной системы, эмоционального восприятия болевого ощущения.
Иногда очень трудно определить истинный характер боли. И люди легко прибегают к сравнениям, пытаясь найти в богатом лексиконе родной речи соответствующий эпитет.
Проф. В. Ф. Чиж делит боли по четырем признакам: по качеству ощущений (жгучие, тупые, режущие, тянущие, сверлящие), по локализации и способу распространения (разлитые, острые, точечные, стреляющие), по появлению во времени (стучащие, дергающие, постоянные, молниеносные) и по интенсивности (сильные и слабые).
Легче всего поддается определению острая боль, вызванная раздражением или нарушением кожных покровов. Эту боль можно вызывать уколом, щипком, выдергиванием волос, ожогом, электрическим током, а также различными химическими веществами (кислотами, щелочами, хлороформом, ментолом, и т.д.).
При всех кратковременных воздействиях характер боли один и тот же — ноющий. Вряд ли кто-либо сможет точно указать, чем вызвана кратковременная боль, какое раздражение явилось первичным, каков первоначальный источник болевого ощущения.
Более длительное болевое воздействие вызывает жгучую боль, причем опять-таки никто не в состоянии отличить боль, вызванную электрическим током, от боли, возникающей при длительном уколе, щипке и т.д. Боль называют жгучей по ассоциации. Но кратковременная боль при уколе раскаленной булавкой расценивается большей частью как колющая, а боль, вызванная длительным дерганьем волоса, как жгучая.
Невозможно различить болевые ощущения, вызванные длительным трением кожи, ожогом, ультрафиолетовыми лучами, размозжением, обмораживанием или некоторыми раздражающими веществами, например хлороформом. Болевое ощущение, возникшее через некоторый промежуток времени при любых из этих воздействий, имеет приблизительно один и тот же характер. Легче всего его сравнить с ощущением ожога. Поэтому мы и говорим о жгучей боли или о чувстве жжения и т.д.
По существу, все эти определения имеют несколько условный характер. И, по-видимому, надо согласиться о мнением английского физиолога Льюиса, что любая кожная боль имеет одно и то же качество, независимо от оценки, которую дает испытуемый (в эксперименте) или больной (на приеме у врача).
Иначе обстоит дело при глубоких болях, при болях, источником которых являются глубоколежащие ткани или внутренние органы.
Болезненные ощущения в сухожилиях, надкостнице, суставах носят по преимуществу характер тупой боли. Это глухие, упорные, мучительные боля, захватывающие подчас большие участки тела. Больной с трудом находит источник боли. Его ощущения расплывчаты и неопределенны. Особенно трудно переносятся боли в суставах. При каждом движении конечности болевое ощущение усиливается, принимая подчас характер перемещающейся жестокой боли.
Хорошо изучена мышечная боль. Впрыскивая в мышцу концентрированные растворы различных солей, исследователи имели возможность убедиться, что возникающие при этом боли носят тянущий, неясный характер. В большинстве случаев очень трудно указать местоположение исходной болевой точки. Но все же мышечную боль не так уж трудно распознать, отдифференцировать от кожной.
Как правило, человек не в состоянии точно определить характер болевого ощущения во внутренних органах. Это зависит от многих анатомических и физиологических причин, но отличить глубокую боль от поверхностной удается довольно легко. Во всяком случае врач может это сделать без особых затруднений.
Субъективное восприятие боли всегда своеобразно. Сколько образов и сравнений находит человек для описания терзающей его боли. То она напоминает ему раскаленное железо, вонзающееся в его тело, то она разрывает его органы, мышцы, нервы словно острыми щипцами, то она подобна собаке, вцепившейся зубами во внутренности. Но вот что любопытно. Человек, столь образно рассказывающий о своих болях, никогда в жизни не был укушен собакой, не был ранен острыми щипцами, не испытал прикосновения раскаленного железа. Он думает, предполагает, воображает, что именно такой должна быть его боль.
Каждый опытный врач знает, насколько неистощимы больные при описании своих болей. Так, страдающий невралгией тройничного нерва утверждает, что по его лицу проводят раскаленной проволокой, а больной с язвой желудка жалуется на колючее инородное тело, переворачивающееся в его внутренностях. Вспоминая детские годы, Валентин Катаев вновь переживает свои ощущения, когда-то испытанные им в кресле зубного врача: «…тончайшая изогнутая игла еще не коснулась обнаженного нерва, а уже все мое существо испытывало грядущую адскую боль, и опять она, эта боль, как бы окрашенная в ярко-красный огненный цвет, пронзала меня, как раскаленная проволока».
Все эти ощущения, иногда преувеличенные, подчас фантастические и нередко весьма далекие от истины, имеют важное значение для врача. Они позволяют в ряде случаев (хоть и не всегда) поставить правильный диагноз и назначить соответствующее лечение.
И в искусстве, и в литературе можно найти немало описаний и изображений мучительных болей, вызванных болезнями, пытками, несчастными случаями. Каждый писатель, художник, журналист вносит что-то новое, субъективное в описание боли, находит какие-то особые краски, неожиданные эпитеты, яркие или острые сравнения.
Вероятно, намного расширится эта глава, если мы включим в нее все то, что пишут о боли и орудиях боли газеты, сборники, журналы всего мира. Нет границы человеческой фантазии в изображении болевого синдрома, как и не существует предела дьявольской изощренности в изобретении новых и сверхсовременных методов болевого воздействия. Мы не стремимся вызвать у читателя ужас или душевное страдание описанием пыточных камер, как и не собираемся щекотать ему нервы эффектными репортажами. С древнейших времен до наших дней человечество немало преуспело в умении вызывать самую страшную, непереносимую боль. Все, чем гордится наука и техника, все, что поставлено на службу и пользу человеку,— все это с какой-то неслыханной изобретательностью помогает ввергнуть его в седьмой круг ада, превратить в нечто изломанное, изувеченное, лишенное человеческого достоинства. Вот где на ум приходят слова Фауста: «Какой я бог! Я знаю облик свой. Я червь слепой, я пасынок природы, который пыль глотает пред собой и гибнет под стопою пешехода».
Задолго до наших дней, когда чудесное действие обезболивания еще не было известно, каждая хирургическая операция сопровождалась мучительными страданиями. Медицинские книги, написанные много лет назад, рассказывают о жестоких болях, ни с чем не сравнимых терзаниях у лиц, подвергшихся целительному действию скальпеля хирурга. Если эти боли продолжались несколько дней или недель, вся поверхность тела становилась необычайно чувствительной. Каждое движение, каждое сотрясение, даже случайный солнечный луч, проникший в палату, вызывали приступ судорожных болей.
«Травматическая первичная боль,— писал великий русский хирург Н. И. Пирогов,— или обнаруживается в момент самого сотрясения, исчезает на несколько мгновений с окончанием сотрясения и является потом снова и с большей жестокостью, переходя во вторичную, или она является, когда раненый приходит в сознание после общего сотрясения. И в том, и в другом случае травматическая боль сопровождается иногда чувством невыразимой тоски и томления, проникающего всю душу раненого и соединенного с коротким прерывистым дыханием и обмиранием… Жестокая непрерывная боль у раздражительных людей, и одна, и в соединении с другими душевными аффектами, может причинить нервное истощение, тетанические судороги и смерть » note 1 .
Роже Мартен дю Тар в романе «Семья Тибо» описывает приступ уремических судорог у старика Тибо. «Приступы продолжали учащаться и были так жестоки, что по окончании каждого из них люди, присматривающие за больным, подобно ему самому, окончательно выбивались из сил и почти пассивно следили за его мучениями. Ничего нельзя было поделать. Как только кончались корчи, начинались невралгические боли. Почти каждая точка тела делалась источником мучений, и интервалы между концом одного приступа и началом нового заполнялись сплошным ревом. Мозг несчастного слишком ослабел для того, чтобы он мог сознавать происходящее… Моментами он определенно бредил, но чувствительность его не замирала, и он указывал знаками на те места, где всего сильнее чувствовалась боль…».
В повести ямайского писателя Виктора Рида «Леопард» дана необычайно яркая картина тяжелой и неравной борьбы с нарастающим болевым ощущением у раненого африканского воина — сильного, ловкого и выносливого Небу. «Держась рукой за раненый бок, Небу встал на колени, кровь била из обоих отверстий раны, ибо пуля прошла насквозь. Одной рукой он старался остановить кровь, другой наскреб земли, чтобы замазать рану. Его лицо было бесстрастной маской…». Это было начало боли. Огнестрельное травматическое размозжение тканей, первая болевая реакция. Но прошло несколько дней. «Небу разговаривал с жуком, беспокоившим раненый бок. Жук сидел под кожей и царапался, как леопард на железной крыше. Бок невыносимо зудел. Пуля … оставила под кожей жука, чтобы напоминать о своем посещении…».
В ране развивалось воспаление. Чувство боли еще не сформировалось полностью. Оно еще находилось в стадии зуда, переходящего в расплывчатую, неопределенную боль. В понимании Небу это «была не пуля, а всего лишь жук. В некоторых ранах сидит ревущий лев, некоторые раздирает когтями леопард. В смертельных ранах неистовствуют стада слонов, вырывающих с корнем деревья». Здесь боль только начиналась, подкрадывалась.
На следующий день «жук в ране отрастил бороду. Он стал старше…, он цеплялся когтями за внутренности, чтобы сохранить равновесие. Боль пенилась в животе». И еще дальше: «Когда Небу оступился, рана взорвалась яркой пронзительной болью».
С каждым днем боль усиливалась. В ране возникло гнойное воспаление. Были мобилизованы все защитные силы организма. В игру вступила мощная, совершенная система сигнализации и оповещения, начиная от кожных рецепторов и проводящих путей, кончая ретикулярной формацией и зрительными буграми.
«Боль в боку неистовствовала. Он боролся с ней весь день… На рассвете Небу сказал своему вождю, сердцу: «Борьба утомительна. Сначала она трубит в трубы, а потом дребезжит, как надтреснутые литавры»… Небу услышал это на рассвете. Он услышал гулкие, тяжелые удары барабана в сердце и быстрые звонкие трели барабанчиков в висках и запястьях. Они окружили его со всех сторон и оглушили его. Приступы пронзительной боли участились. Он повернулся, и боль повернулась вместе с ним… Он сел на одеяле, расстеленном на земле, и боль приподнялась вместе с ним, она была неразлучным спутником…».
В сложном поединке, который вел в течение всех этих дней Небу со своим спутником — злобным и несчастным мальчиком, своим сыном от белой женщины, африканец сохранил необычайную выдержку и умение преодолеть самые тяжкие, невыносимые для многих страдания.
Чтобы вскрыть гнойную рану, Небу приложил к ране котелок с кипящей водой, «…и слоны в ней стали с корнем вырывать большие деревья. Громкие голоса боли раздались в Небу…», а мальчик отметил в этот миг, «как похоже на дерево, на кусок черного дерева было лицо Небу. Страдание не отразилось на нем… И он был вне себя из-за того, что Небу не выдал боли. Совершенно бесчувственный. Иначе как же мог он вынести такую боль? Черные действительно совсем как животные».
Мальчик так и не понял, впрочем, как и многие гораздо более опытные взрослые люди, что боль можно преодолеть, хотя она не становится от этого более легкой. Он не понял также, что и белые, и черные, и желтые люди испытывают одну и ту же боль, но одни при этом плачут, а другие глотают слезы.
Человек не остается рабом болевых ощущений и может оказать на пик определенное влияние в зависимости от цели, силы воли, упорства и мужества. Каждый способен овладеть болью, подавить ее, заставить свой организм победить разрушающее действие болевого чувства. «Люди с сильной волей,— говорит И. М. Сеченов,— побеждают, как известно, самые неотразимые, по-видимому, невольные движения; например, при очень сильной физической боли один кричит и бьется, другой может переносить ее молча, покойно, без малейших движений, и, наконец, есть люди, которые могут даже производить движения, совершенно несовместимые с болью, например, шутить и смеяться».
Поразительно точное описание нестерпимого болевою синдрома мы находим в новой повести Пьера Руане «Кастель» note 2 . Молодая женщина доктор Андре Кастель-Мору попадает в автомобильную катастрофу. У нее размозженное лицо под прядями волос, рассеченная щека; вывороченная на скулу верхняя губа, похожая на бифштекс. Белеет челюстная кость, окаймленная десной. Выше на месте глаза — кровь, ткань и кость, красно-буро-лиловое месиво глазной впадины. Обе ноги переломаны, правое колено размозжено. Руки опухли от гематом, ребра образуют острый выступ; перелом таза и коленной чашечки. Весь организм искалечен, изувечен, разбит на осколки. «Поврежденные органы то судорожно сопротивляются, то сдают, действуя каждый сам по себе, вразнобой, губя друг друга, вместо того, чтобы оказать помощь». В переводе на медицинский язык — нарушены регуляция и саморегуляция функций. Полностью разрушена гармония физиологических и биохимических процессов в агонизирующем организме. Пострадавшая на грани смерти. Ее могут спасти и спасают виртуозная техника врачей в сочетании с «возвышающим примером мирной победы духа над предательством индивидуальной судьбы». Эту фразу произнес когда-то Ромен Роллан, обращаясь к Николаю Островскому. Эту фразу я вспомнил, читая повесть «Кастель».
Обрывки мыслей в сохранившемся, но спутанном и затуманенном сознании. «Избили до смерти. Всю избили. Исколесовали, замучили на Гревской площади. Так мучить больше не разрешают. Брошена умирать. Больно всюду. Страшно больно. Тошнит. Умираю, умираю от холода». И боль, мучительная, непреодолимая. «Но мне больно повсюду, внутри, снаружи, болят руки, ноги, живот, голова, грудная клетка… Нельзя ломать грудную клетку».
«И снова боль. Кроме боли, ничего; Андре погружается в нее, как в вязкий асфальт, из которого никак не выбраться… Она чувствует себя как ныряльщик, который не может вынырнуть». Автор — французский журналист, политический комментатор — ни на минуту не отходит от медицинской правды. Он не сгущает красок. Так, как у него описано, так и должно быть. Через несколько часов после операции «Андре терзает жажда… Это в местах повреждений тянут воду, как губка, все запасы жидкости и минеральных солей организма мобилизованы, стянуты в пораженные места, покидают мышцы, ткани и слизистую так быстро, что переливание крови не восполняет их утраты… Она просит пить. Это лишено всякого смысла. Даже, если бы она могла пить, жажды не утолишь».
На следующий день «ей больно. Замерев на минуту, она прислушивается, где болит. Боль повсюду. Она изувечена, сломаны ноги, разбита голова, повреждены внутренности… Лихорадка подступает волнами, бросая вновь и вновь несчастное, истерзанное тело на скалы боли». На восьмой день «Андре по-прежнему страдала безмерно. Но боль переместилась. Сконцентрировавшись на месте перелома таза, она все мучительнее и мучительнее раздирала живот; страдания усугублялись вздутием, вызванным полной неподвижностью больной».
«Два раза пытались давать морфий. Но он не снимал боль, а если и снимал, то едва-едва. Впрочем, бывают ли степени у боли? Еще до того, как вместе с введением наркотика исчезает страдание, рождается страх — чудовище, сжимающее Андре, как спрут. Внутри, снаружи. Кричать от ужаса? Но слишком поздно…».
Врачи делают свое такое трудное и подчас безнадежное дело. Медленно и мучительно идет выздоровление. Андре возвращается к жизни. Но каких неимоверных усилий, какого волевого напряжения ей стоит это восстановление. Как часто она близка к самоубийству. Какой крестный путь, какую цепь страданий проходит Кастель от момента катастрофы до последнего этапа повести, до ее заключительной фразы: «Она снимает телефонную трубку и заказывает себе новую машину, самую надежную из тех, что доступны ей по цене».
Жизненный опыт показывает, что каждый, кому приходилось испытывать тяжелые боли, пытался с большим или меньшим успехом побороть их, применяя определенные методы и приемы. Еще Гиппократ, греческий врач и ученый, живший в V веке до нашей эры, говорил, что при наличии двух болевых очагов человек ощущает только тот, который вызывает более сильную боль. Уже давно отмечено, что «боль облегчается болью». Можно нередко наблюдать, как пациенты в кресле зубного врача, стремясь избавиться от боли, вызванной бормашиной, стараются ущипнуть или уколоть себя в руку или в ногу. Рассказывают как курьез, что в прошлом столетии, до открытия наркоза, дантисты имели специальных ассистентов, которые обязаны были щипать больных в момент удаления у них зуба. Это отвлекало пациента от основного болевого ощущения.
Как часто можно наблюдать, что люди защищаются от боли, напрягая мышцы конечностей, сжимая кулаки, стискивая ручки кресла, руку врача и т.д. Все это приносит им некоторое облегчение.
Исследования, проведенные в физиологических и психологических лабораториях, показали, что, если испытуемому наносить два болевых раздражения, они взаимно смягчают друг друга. Более сильная боль отвлекает или, может быть, привлекает внимание и заставляет человека забыть о менее сильной. И врачи, и больные знают, что сильнейшие боли при каузалгии смягчаются или прекращаются вовсе, если приложить к больной конечности (а иногда и к здоровой) мокрое холодное полотенце. Здесь действует не только выключение местных болевых ее рецепторов, а взаимодействие болевой и температурной чувствительности. Чувство холода, тепла, прикосновения, давления смягчает, вытесняет болевое ощущение. Л. А. Орбели рассказывает, что один врач, страдавший воспалением седалищного нерва (ишиалгией), случайно облил больную ногу холодной водой и убедился, что эта процедура способствовала значительному облегчению боли. С тех пор при наступлении болей он прикладывал холодные компрессы или погружался в холодную воду.
Нередко простое поглаживание кожи смягчает проявления боли. Растирая и поглаживая ушибленное место, мы мобилизуем эпикритическую чувствительность для ослабления протопатической.
Именно поэтому ласковая рука матери успокоила боль, измучившую маленького Жана, о чем рассказал Ромен Роллан в своем романе «Жан Кристоф».
Уже неоднократно указывалось, что люди стараются при сильных болях заполнить свое сознание делами, заботами, думами, заняться каким-нибудь умственным или физическим трудом.
Дарвин рассказывает, что на английских кораблях матросы во время экзекуции брали в рот кусок свинца, чтобы, сжимая его зубами, отвлечь внимание от боли. Кант, как пишет И. А. Кассирский, отличался слабым здоровьем и каким-то деформирующим заболеванием грудной клетки. Он страдал неопределенными болями во всех органах и в юношеские годы был склонен к депрессии. Но в дальнейшем путем огромного напряжения воли научился не обращать внимания на болезненные ощущения и переключался на титаническую умственную работу, которой он «глушил» боль. Усилием воли он приучил себя не обращать внимания и на жестокие боли при подагрических приступах, мучивших его в конце жизни.
Знаменитый французский математик Блез Паскаль облегчал свои тяжелые невралгические боли, погружаясь в сложные математические вычисления.
Про Зигмунда Фрейда, известного австрийского психоневролога, рассказывают, что, страдая от мучительных болей, вызванных раковой опухолью во рту, он все последние годы жизни не обращал внимания на свою болезнь. Его жизнь была заполнена работой. Между тем в юности он отличался удивительной мнительностью, переходившей нередко в настоящую ипохондрию.
Физиологическую сущность этих явлений легко объяснить на основе учения А. А. Ухтомского о доминанте.
Надо полагать, что во всех описанных выше случаях искусственно создавался господствующий (доминантный) очаг возбуждения в коре головного мозга, который тормозил, подавляя другие очаги возбуждения. Этим объясняется и «правило Гиппократа», и подавление боли болью. Вновь возникший в коре мозга очаг возбуждения, более мощный, чем все другие, притягивает к себе импульсы, идущие к другим участкам центральной нервной системы. Происходит как бы «переадресовка» сигналов, поступающих с периферии. Господствующий очаг возбуждения подчиняет себе все физиологические процессы, протекающие в организме.
Однако сила человека не в случайном, а в волевом, сознательном преодолении боли, в умении превозмочь болевое ощущение, стать выше страдания, добиться победы над упорным, настойчивым чувством боли. Люди, умеющие подавлять боль, становятся выше животного, не поддающегося контролю разума, страдают от боли совершенно так же, как и люди, корчащиеся в судорогах тяжкого болевого ощущения и оглашающие криками палаты больниц, своды операционных, поля сражений. Анатомическое строение органов, чувствительность их рецепторов, реактивность нервной системы, как правило, у них не отличается от того, что принято называть «физиологической нормой». Они страдают по-настоящему, но умеют быть хозяевами своего страдания. Их нервная система напряжена, и сигналы от рецепторов идут в спинной и головной мозг. Но только величайшее напряжение воли дает мм возможность покорить, подавить нарастающее ощущение боли, зажать крик между стиснутыми зубами, удержать стон. Смешны и наивны теории пониженной болевой чувствительности или физической тупости «низших рас», преступников и «неполноценных» людей второго сорта. «Одну лишь боль легко перенести,— иронически замечает Лериш,— это боль ближнего».
Необходимо с раннего детства воспитывать в человеке силу не поддаваться разрушающему действию боли. Давно известно, что люди, выросшие в суровых условиях, привыкшие к твердой дисциплине и постоянному самоконтролю, лучше владеют своими чувствами, чем изнеженные, недисциплинированные и эгоистичные представители человеческого рода. На каждое болевое раздражение они не отвечают криком, слезами, обмороком или попыткой к бегству.
Воспитание имеет огромное значение для преодоления боли. Этому учит опыт всей нашей жизни, опыт здоровья и болезни, труда и отдыха, мира и войны. Конечно, здесь нельзя впадать в крайность и думать, что единственный способ борьбы с болью — подавление болевых эмоций. Напротив, с болью надо бороться, ее необходимо уничтожить во всех проявлениях. Но это следует делать мужественно . Человек должен властвовать над мучительными болевыми ощущениями. Он не должен становиться их пленником. «Современный человек,— утверждает Ирасек,— не хочет переносить боль напрасно, когда в этом нет нужды, он не практиковался в перенесении боли и не подготовлен к этому. Взгляды на боль и отношение к ней у современного человека совсем иные. Я убежден, что современный человек в случае крайней необходимости тоже перенес бы сильные боли».
