ДВЕ ЖЕСТОКОСТИ
Есть две жестокости.
Одна, когда открыто и преднамеренно причиняют боль, терзают, унижают, глумятся над человеком.
Когда в интернате для умственно отсталых детишек мальчишку, в наказание за то, что он писается, укладывают спать на голую панцирную сетку кровати, то не мудрено, что, едва выйдя из интерната, он берет в руку кирпич и первую, похожую на его воспитательницу прохожую огревает по голове. Он, а не его воспитатель, объявляется преступником. Эта агрессия, как и всякая агрессия, - реакция человека на издевательство над ним.
Такая жестокость - из ряду вон. Она очевидна.
Но есть и другая жестокость, повседневная.
• Дочка утром, перед садиком просит у мамы другое платьице, а мама опаздывает на работу и просьбу дочки воспринимает как каприз. Отмахивается. Дочь хнычет. Папа прикрикивает:
- Одевай, что дают!
Дочь ревет. Мама, наконец, вникает в ее просьбу и дает платье:
- Что же ты сразу не сказала ?!
- Я говолила. Ты не слушала.
Потом, много позже, мама будет сетовать, что дочь ко всему безразлична или капризна...
• Учительница с тихой укоризной смотрит на шалящих первоклассников и считает себя очень доброй на том основании, что сегодня не мешает им шалить. Но родителям пожалуется, что их сын «опять весь извертелся» на уроке...
• Отец в гневе приводит шестнадцатилетнюю дочь к гинекологу:
- Пусть проверит! Если что, я им покажу! - грозит он вино-ватящейся жене и не знающей, куда спрятаться от стыда дочке...
• Заслуженная учительница, всех детей ладящая под свою систему и наставляющая родителей, как «дурь-то из них (детей) по-вытрясти»...
• Старуха в черном:
~Я их растила, чтобы с тропиночки не сошли, соседскую травку не помяли... А теперь что? Голубей развели. Голубь - птица развратная, на окне случку устраивает! - поучает меня старуха в черном.
Я во дворе с коляской. Мне все дают советы, как дочь воспитывать. Спросил, что теперь с ее дочерью.
- И говорить не хочу - наркоманка поганая. Этот тоже, - она пришла к шестидесятичетырехлетнему сыну, ей восемьдесят пятый год, ~ вот жду, придет... Я его пять раз разводила, больше не буду... Пусть сам, как хочет, разбирается... Нашел себе шалаву...
Очень активная старуха. Все знает...
Есть жестокость, которая принимается за благо и подается, как благо, так, что и сам претерпевающий считает ее благом. Порой не догадывается даже, что может быть иначе.
Это жестокость, когда с трех-пяти лет мы любим не ребенка, а себя в нем. И не растим, предоставляя ему выбирать и строить самого себя, а, считая его tabula rasa - голой доской, рисуем на ней, что хотим, по своему произволу. Подавляем инициативу - саму способность выбирать. Дрессируем ребенка в камикадзе. Как собачку, готовую с радостью бросаться с гранатами под танк.
Эта жестокость незаметная, повседневная и поминутная, когда мы методично и вовсе без злого умысла воспитываем неудачника, самоубийцу по убеждению. Того, кто потом уже сам будет навязывать свой стиль нежити своим детям и всем, на кого будет иметь влияние.
Как эта старуха!
Как отец, растлевающий дочь своей гинекологически ориентированной заботой!
Как та заслуженная учительница, с лучшими намерениями «вытрясающая» из детей душу, как кто-то, когда-то вытряс ее из нее самой!
Как мама, которой в спешке некогда вникнуть в «прихоти» родной дочки!
Как все мы, в ужасе шарахающиеся от человеческого эгоизма, вкуса, инициативы, творчества!
«Не считай себя умнее других!». «Не высовывайся, да не лезь на рожон»!
Есть жестокость как свойство нашей культуры - она вездесуща и незаметна. Ее мы принимаем нормой.
Я хочу поговорить о ней.
Как это получается, по какой причине мы растим Александров Матросовых, которые будут заражать своим «подвигом» других?!
