Явление шизофрении
С момента выделения этой нозологии ученые пытаются выявить если не причину, то патологический механизм, определявший бы и внятно объяснявший весь комплекс шизофренической симтоматики. С точки зрения анатомии, физиологии и биохимии впечатляющих результатов пока не получено. Достоверным успехом можно считать лечение острых психотических приступов и депрессивных состояний с помощью психотропных средств, однако это не приближает к разгадке патоморфоза данных состояний.
В зависимости от типа течения шизофреническая болезнь подразделяется на несколько форм, приводящих к определенной степени дефекта. Под дефектом понимаются необратимые изменения личности к худшему — потеря обретенных в процессе развития навыков, нарастание поведенческой неадекватности и астено-абулия — снижение возможностей волевого напряжения. Подмечена закономерность — чем ранее начинается болезненный процесс, тем к большей дефектной несостоятельности он приводит. Наиболее удручающим является детский тип шизофрении, образующий олигофреноподобные изменения личности.
Психопатология шизофрении включает в себя специфические синдромы, не встречающиеся при других душевных заболеваниях. К ним относятся: А) Кататоническая симптоматика — двигательная патология, проявляющаяся либо утрированной податливостью мышечных реакций — «восковидная ригидность», либо ступорозным оцепенением, завершаюшимся «позой эмбриона»; Б) Гебефренический синдром — «дурашливое манерное возбуждение28; В) Параноидный синдром, проявляющийся сочетанием бреда и галлюцинаций с непременным компонентом «чуждости и воздействия29».
Частые сопутствующие синдромы представлены аффективной патологией в виде чередования депрессивных и маниакальных эпизодов, и наименее специфическим невротическим регистром синдромов: ипохондрический, навязчивый, психопатоподобный и прочие. Несколько особняком стоит деперсонализация — формально невротическое, но вне шизофрении не встречающееся клиническое явление.
Абсолютно не типичны для шизофрении припадки типа эпилептических. Прослеживается очевидная генетическая обусловленность шизофрении — родственники пациентов отличаются своеобразными характерологическими чертами, потомство пациентов имеет достоверно большую вероятность заболеваемости.
Патопсихологический подход позволил верифицировать весьма важные особенности мышления лиц склонных к шизофрении. Спектр шизофренических расстройств познавательной деятельности включает следующие моменты, которые мы процитируем, согласно30: «Berringer заключает, что суждения больных шизофренией каждый раз словно строятся заново и задачи выполняются без учета предполагаемых опыта и знаний. Cameron говорит об „overinclusion“ — „переполненности включаемыми факторами“ — когда в процесс умозаключения вносятся все возможные варианты, признаки, стимулы и категории, абсолютно иррелевантные, имеющие сколь угодно отдаленное отношение к поставленной задаче. М. Лебединский (1937) вводит понятие „патологический полисемантизм“ — освобождение элементов речи от контекста, когда слово получает любой, малозависящий от ситуации смысл. Л. Выготский формулирует это как уравнивание вероятностных значений того или иного слова».
Так экспериментальными данными подтверждается большая способность шизофреников по сравнению со здоровыми находить сходство между разнородными объектами. Это свойство трактуется как «актуализация латентных признаков» типа ответа на вопрос «Что общего между ботинком и карандашом? — Оба оставляют след» и привлекается в качестве объяснения причудливости или нестандартности или своеобразной креативности шизофренического мышления.
Для того, чтобы познакомиться с настоящей реальностью данной эндогении, приведем три описания проявления шизофренической болезни, в первом из которых, автор, на одном из туристических сайтов описывает собственный психотический опыт, во втором — актуализируется просьба о помощи, третье представляет собой профессиональную оценку звучания психической патологии в творчестве известного поэта. Мы цитируем данный пато-биографичесий материал по принципу нарастания интенсивности эндогенного процесса, что позволяет проиллюстрировать зависимость неблагоприятности прогноза от нарастания негативных симптомов, которые в первом случае звучат как «нарушения здравого смысла», во втором — как субъективно осознаваемое ощущение собственной измененности, а в третьем — как полное отсутствие «объяснения себя». Ценность приведенного материала состоит в их абсолютной фактологической достоверности. Итак,
Явление 1:
Начало ноября, и я решилась… Поехала не ради себя и своего удовольствия, а повидать родителей друга, в которого была влюблена. Еще раньше мой друг предлагал мне выйти замуж за его брата, и я ответила, что сделаю это, лишь бы только он был немного счастливее и, конечно, мне также хотелось сделать счастливым его брата. Я буду в моем рассказе называть моего друга Санни, а его брата Рагху.
Мотивационные устремления предпринимаемой активности явно (если не сказать, парадоксально) противоречат собственным интересам, окрашены мелодраматизмом и легкомысленным отношением к возможным последствиям.
Я познакомилась с родителями, они оказались неразговорчивыми людьми. Моей целью было поведать им о Рейки на примере своего опыта и вдохнуть в них новую жизнь через это. Несколько дней я не могла начать разговор о Рейки, не было подходящего случая. по вечерам, чтобы немного развлечься, я стала играть с детьми. Я им показала немного бхаратнатьям, и они были восхищены моими познаниями в этом.
Прослеживается недостаточный учет возникшей межличностной ситуации с пренебрежением к адекватной оценке интересов и ожиданий окружающих и центрированием собственной «мессианской» функции с исканием подтверждения через приглашение окружающих к любованию собой.
Родители просто уснули под мое монотонное чтение. Но мне предстояла веселая прогулка, и я с нетерпением ждала Рагху. Рагху захотел угостить меня спиртным, он купил целую бутылку. Рагху не беспокоился, он вел машину и при этом пил, говоря, что знает меру. Я же была готова танцевать под любую музыку. Я проронила слова о моем желании сделать его счастливым, Рагху спросил, люблю ли я его, и я понятно молчала, тогда он поставил вопрос по другому, нравится ли он мне, и если да, я должна была его поцеловать. под воздействием алкоголя я потеряла гордость, и призналась в любви. Мы сидели и не могли нацеловаться, Последний поцелуй был уже перед дверью. Я порхала от счастья любви и решила сделать чай для любимого, но домработница не поняла меня и решила сама спросить про чай у Рагху, а тот просто отказался от него,
Игнорируя «отрицательный ответ реальности» применительно к родителям, пациентка готова ввергнуть себя в новый сюжет, при этом демонстрируя «двойную бухгалтерию сознания» — она отдает себе отчет в том, что ее партнер действует, по меньшей мере, манипулятивно, но охотно «ведется» на все, что связано с «высокими» в ее представлениями, поступками партнера, частично понимая его неадекватность, но придавая довлеющее значение ее потребности в «необычности». Обыденность ее не смущает, мечтательность «как должно быть красиво» определяет утреннее поведение, вне зависимости от его уместности в принятых правилах.
Я купила дорогое панджаби, посчитав это необходимостью. В этот же день Рагху предложил мне сходить на дискотеку, а вернувшись, я все-таки решилась завести разговор о Рейки. Тогда я решила позвонить одному знакомому по интернету, Ранджиту, он ответил, и, через час он уже приехал за мной в бюро. Пока я его ждала, я познакомилась с Раджешем, служащим бюро, который дал мне свою визитку и тоже был готов показать мне окрестности.
Фон настроения становится все более взбудораженным, появляется некритичная потребность новых приобретений и впечатлений, сочетающаяся с пренебрежением требованиям безопасности и фиксацией на собственных фантазиях, сохраняющих присутствовавший доселе мотив убежденности в собственных экстраординарных способностях. Приподнятость настроения обуславливает как легкость знакомств, так и наделение новых персонажей увлеченностью, когда это соответствует ее доминациям.
Целую ночь я бодрствовала, но тело уже мне не принадлежало: я жила душой и чувствами. Иногда я смотрела в окно, был час ночи, и я видела в соседнем доме ребенка, смотрящего мультики, я смеялась про себя и говорила — «И в кино ходить не надо, такой поздний час, а кто-то готовит обед, смотрит телевизор. Весь мир сошел с ума: войны, бедствия, боязнь смерти…» Так я и дожила до утра, не сомкнув глаз.
Нарастание маниакального психомоторного возбуждения, характеризующегося отсутствием потребности в отдыхе, отказом от анализа происходящего и легко причудливым ощущением того, что все в мире имеет непосредственное отношение к ней и в высшей степени значимо для нее.
А на утро сказала себе: «Хватит, я еду обратно, куда приехала». Я с кошельком и паспортом отправилась искать банк, чтобы побыстрее расплатиться с отелем.
Банк, в который я вошла, был тоже как в фильме, не похожий на банк совершенно. Мне не было выдано никакой квитанции, но деньги я получила и пошла обратно в отель.
Как переезд, так и смена места жительства не подчинены разумному целеполаганию, и не могут быть логически объяснимы. Продолжают работать лишь самые глубокие рефлекторные механизмы само-сохранения, но и те вскоре отказывают, поскольку напор эйфории доминирует.
Мне казалось, я дошла до места, но вывеску как будто сменили. Магазины казались тоже нереальными. Я зашла в один из них, и мое внимание привлекла кукла с кнопкой. Я купила эту куклу, После этой покупки я, не унывая, шла вперед, и ноги занесли меня в автобус, и я видела улыбающихся мне людей, и мне тоже стало весело, и я улыбалась в ответ. В конце концов, поняв, что еду я в никуда, я вышла из автобуса и стала вдыхать пыль улиц, хотелось слиться с индийским народом, испытать все трудности их жизни. Я решила идти пешком, а сердце стало моим направлением.
Именно в этот момент состояние эмоциональной взбудораженности достигает предела и сменяется параноидом. Меняются в восприятии места и обстоятельства. Поступки отныне продиктованы только эмоциями, прогностические свойства разума застопорены. Аффект остается приподнятым, мир сужается до величины собственного отношения к нему.
Я забыла о времени… по пути бедные дети стали просить денег и я, зная, чем это может грозить, дала им 2, 3 рупии при этом поцеловав и пожалев. После этого я обнаружила пропажу кошелька и паспорта. Но делать что-то было надо, идти в никуда сил не было. Тут подскочил один и пригласил в машину познакомиться с братом, и я пошла скорее из любопытства. В результате я оказалась в их машине на заднем сиденье. Мне стало, тем не менее, весело и я почувствовала себя как в кино, тем более, что один из пацанов был похож на одного артиста, который, кажется, играет в фильме «Dil Chahata Hai». Вдруг они остановили машину в нелюдимом месте. Я захотела выйти, но никто меня не выпустил. Он повалил меня, но одежду срывать не стал и сам остался в ней, покряхтел сам с собой. В конце концов, мы опять куда-то поехали. В конечном итоге они все равно меня выбросили на ходу как игрушку, что-то взяв из моих пожитков. Мой путь лежал дальше. Уже было темно, и кругом были бедные лачуги. Откуда-то взялся «добрый», приветливый пацан и увлек меня за собой. Он уверил, что он тоже занимается Рейки, что я должна страдать, что все окупится, я получу вторую ступень, но мне надо что-то сделать, и я не могла понять что. Каким-то образом меня завели в хижину и я, думая, что там никого нет, т.к. было темно, слегла от усталости. Но когда заметила что-то возле себя, сон как рукой сняло. Я встала и хотела уйти, но меня удержали… в конце я только помню, как меня держало несколько человек и они по очереди измывались над моей плотью и душой… Чем больше я сопротивлялась, тем больнее мне делали… «Друзья» отобрали у меня все ценное: украшение, часы, шлепанцы. Я вышла на дорогу и пошла вперед, туда… где до сих пор было сердце, — к нему — в котором была моя жизнь — навстречу любви. Я присела отдохнуть, ко мне подсел офицер в форме как из армии, мне он показался приличным человеком, и я пошла с ним, думая, что он хочет мне помочь. Когда я поняла, что это не так, было уже поздно: мы оказались в каком-то парке одни, и отпускать меня он не собирался. Мои сопротивления ни к чему не приводили, он только сильнее сжимал мой рот и нос, и, чтобы иметь возможность дышать, мне пришлось сдаться.
Далее комментарий не требуется. Происходит страшное. Наверное, только в миролюбивой Индии пережитое пациенткой не привело к летальному исходу. Заслуживает внимание отсутствие гнева, обиды и страха как реакции на происходящее. Немаловажна также прослеживающаяся постоянно тропность к символизму, все сцены словно имеют музыкально-смысловую прокладку из сентиментальных индийских кинофильмов.
Пребывание в чужой стране, закончившееся госпитализацией, судя по тексту сообщения и его заглавию: «Страна, сводящая с ума», не привело к восстановлению адекватного восприятия и критике происшедшего. Однако изначально позитивные личностные черты, преобладание гипертимии (с изрядной долей нарциссизма) явились терапевтически благоприятными факторами для страшного периода потери рассудка, в котором оказалась пациента.
Состояние описанное здесь, несомненно, относится к приступу шизофрении однако в силу высоких адаптационных ресурсов, болезнь в данном случае не достигла степени катастрофы.
Я встала, и уже точно ничего не соображая, в шоке, но все еще в сознании, побрела, куда глаза глядят. Так я попала в полицейский участок, где все приняла за игру-шутку. Они с Российским посольством связались, приехали оттуда. Но заявление я написала в виде шутки, типа я снимаюсь в фильме «Dil Chahata Hai 2», что хочу, чтобы русский и индийский народ были бы вместе, подписалась же я именем с фамилией Чакраборти. Понимая, что это бред я приписала также joke Diwali. В конце моего скитания, я попала в госпиталь, который назывался IHBAS — Institute of human behaviour and allied sciences, довольно неплохое название для сумасшедшего дома. Уже после лечения мне нелегко было расставаться со всеми, ведь я научилась у них питаться как бедные люди, мыться, стирать, спать с комарами, обходиться без туалетной бумаги… Меня спросили, счастлива ли я, уезжая? Это моя игра «Dil Chahata hai 2», и я в ней проиграла. Разве могу я быть счастлива?
Явление 2:
Уважаемый С. А. Взываю к Вам о помощи. Я свихнулась, когда показалось, что надо говорить «осмысленно», т.е. осознавая смысл каждого слова. Моя постоянная задумчивость над смыслом слов привела к тому, что мне внезапно открылось, что человек, осознающий смыслы слов и их ассоциации, может легко управлять действиями других людей.
У меня в макушке как-бы открылась дырка, из которой вытекала энергия. Потом из меня потекли слова, я в упоении проводила дни за пишущей машинкой, значения слов раскрывались легко и через смыслы слов можно было объяснить абсолютно все в мире. И я решила, что это происходит сотворение мира, а я, соответственно, Бог-Отец. Потом я догадалась, доказав логически, кто из моих знакомых есть Сын и Дух и радостное, эйфорическое состояние сменилось страхом наказания, паникой. Я уже догадалась, что моя мать — это Смерть. (А почему? Да потому, что мать — «сыра земля» — вот примеры моей «раскрутки» слов). Стал надвигаться Конец Света и я поняла, что я, все-таки, не Бог-Отец, а, скорее уж, Богоматерь. И это было совсем страшно, поскольку у меня была физическая близость с тем, кого я восприняла как Сына. И от этого должен был наступить Конец Света. Подтверждения были на каждом шагу — я ощущала сильный пугающий жар в голове (я догадалась, что жар возник от того, что я зажгла свечку в форме ангела — а ведь это ужасно). Так вот, я еду в машине и молюсь, а радио говорит: «Рискуешь очутиться в зоне вечной мерзлоты». Какой дух мог сказать такую удивительную фразу? Ну не могла я ее сама придумать. И я понимаю, что меня таки уловили. Кто подстраивает такие удивительные совпадения? Такое впечатление, что несет какой-то волной, и люди, с которыми говоришь, говорят как бы не сами, а как актеры по сценарию. Была уверенность, что именно я должна остановить Конец Света. Но я ошиблась и тут я оказалась бессильной, меня схватили и привязали за руки и за ноги ремнями к койке. В больнице я была 8 дней, но думаю, что врачи не поняли мою болезнь. Я была еще абсолютно сумасшедшей и беспомощной, когда меня выписали, восприятие мое оставалось прежним!
Так вот. Это только общая канва. Были еще аномальные явления, никак не объяснимые галлюционациями, было много невероятных совпадений и вещей просто мистических — хватило бы на целую жизнь. Психиатры вообще не интересовались, что со мной происходило, удивительное отношение — будто у меня был насморк и прошел и они удивляются, зачем я к ним хожу и что мне от них надо. Пошла к психотерапевту, рассказала, тот ответил: «Это было измененное состояние сознания, у Кастанеды подобное описано, но вообще-то об этом не стоит говорить, а лучше поговорим, какие сейчас проблемы». Когда я обратилась к священнику, тот сказал: «Я таких историй сотни слышал, тут нет ничего интересного, можно не продолжать, а — пост-молитва-исповедь-причастие». А я никак не могу согласиться, что такой яркий и страшный опыт не имеет никакой ценности, я думаю наоборот — это главный опыт моей жизни.
Сейчас бы хоть половину того! Так вот года два после болезни кое-как просуществовала, потом впала в жуткую полугодовую депрессию: безнадежность и бессилие, умственная усталость. Очень много думала, очень много читала православной литературы, часто насилуя себя. От усталости и ухудшение памяти — три раза за месяц забывала карточку в банковском автомате. Годы уже бьюсь, чтобы понять, что это у меня: шизофрения — МДП — бесоодержимость (личная или наследственная?)
У матери были реактивные психозы, приступы один за другим. Отец — тяжелый психопат, практикует оккультизм. Когда, после 16 лет необщения я обратилась к нему, он прислал мне глупые стихи сорокалетней давности о том, как за ним, якобы, «гонялся гос-ком-без», но он «тихо удалялся в лес. Прадед, говорят, был колдуном. Так что же вызвало болезнь? Моя общая греховность? Или это конкретно наказание за связь с женатым человеком? Следствие увлечений оккультизмом? Следствие дефектов характера? Или это избранность? Способность к более тонкому, чем у других людей, восприятию? Что было пусковым механизмом — стрессы на работе, внезапно обуявшая меня самоуверенность (гордыня), неправильная любовь, жажда самоутверждения, то, что подруга делала мне рейки? Почему энергия вытекала из макушки? Почему я вообще могу иногда чувствовать энергии?
О.Л., 36 лет, разведенная, детей нет, журналист.
Автор этого аутентичного текста перенесла острый психоз, при котором «образность переживаний, выявляемая на начальных этапах психоза, при более глубоких степенях нарушения психической деятельности достигает степени визуализированных, аффективно-насыщенных, сновидных, красочных видений, сцен. Фантастичность психоза нарастает по мере его утяжеления (от «земных» фантазий до мистико-космических нелепых построений, «сценоподобной образности»31. Признаком отличия шизофрении от другого эндогенного заболевания — маниакально-депрессивно психоза (МДП) является обязательное наличие негативных симптомов. Даже в приведенном фрагменте текста их можно выявить как в виде специфических нарушений мышления (присутствие двух равновыраженных взаимоисключающих точек зрения относительно состояния, соскальзывания и перескакивания вследствие «шперрунгов» — «закупорок мышления», придание равной значимости объективно разным жизненным явлениям), так и эгоцентрическому стилю изложения, очевидной склонности к ауто-демонстративности.
Явление 3:
«Вчувстованию» в патологогический процесс нам помогут три пространные цитаты, посвященные творчеству душевнобольных. В первой из них (А) приведена концепция корреляции патографических произведений в психиатрической клинике с типами негативных изменений при шизофрении, во второй (Б) — свидетельство несомненного деструктивного процесса в произведениях талантливого и известного литератора, в третьей (В) — художественный очерк, отражающий восприятие писателем характерной картины эндогенного дефекта.
А.
«Наше исследование проводилось в Научном Центре Психического Здоровья РАМН в 3-м и 4-м отделении среди больных с разными формами шизофрении. Всего было в исследование входило 11 человек, с 6-ю из них была проведена клиническая беседа и патопсихологический эксперимент, результаты которых вполне соответствовали клиническому диагнозу.
В классическом труде «Строение тела и характер» классик немецкой психиатрии Э Кречмер вводит понятие «психоэстетической диспропорции32». Эту концепцию он поясняет следующей метафорой: «Шизофреник хрупок как стекло и туп как дерево». В исследованной нами выборке стихотворных произведений мы обозначим их соответственно — модус «стекла» и модус «дерева».
Стихи, отнесённые к модусу «стекло» можно охарактеризовать следующим образом: недоступность эмоциональному резонансу, отгороженность, аутичность, неадекватность, изолированность, гипердинамичность, импульсивность, резонёрствование. В стихах нет образов коллективного бессознательного, а скорее присутствует причудливая игра собственных страстей. В стихотворениях бросается в глаза вычурность образов, сверхдраматизм, эмоциональная неадекватность и интеллектуальная парадоксальность.
Стихам, отнесённым к модусу «дерево» — присуща заторможенность, замедленный темп, поверхностная реакция, эмоциональная тупость, тривиальность, статичность, банальность. В стихах проявляется вязкость и монотонность, равновыраженность оборотов, невыразимость, выхолощенность, интонационная сглаженность, отсутствует акцентирование понятий.
О двух психопатологических механизмах говорит проф. В. Ю. Воробьёв, в докторской диссертации под названием «Интегративная модель шизофренического дефекта», где делается вывод о том, что шизофренический дефект состоит из сочетанности двух радикалов: псевдоорганического и психопатоподобного33. Здесь опять можно предположить корреляцию между модусами «стекло-дерево» и этими радикалами. Псевдоорганическому радикалу свойственна брадифрения, как при клещевом энцефалите, т.е. замедление психической активности, это соотносится с типом «дерево». А психопатоподобный радикал проявляется в изменении личностных черт в сторону неадекватности, чудачества, шизотипизации, аутизации, остраннения, что соотносится с модусом «стекла».
Стихотворчество, которые мы относим к доминированию первого модуса патопсихологических механизмов, то есть «стекла», мы хотели бы проиллюстрировать следующим стихотворении. Данное стихотворение принадлежит женщине, находящейся в остром психотическом состоянии, которое характеризуется смешанным маниакально-депрессивным аффектом, а также обилием слуховых и зрительных псевдогаллюцинаций, приобретающих на остроте состояния мегаломанический оттенок. Пациентка считает, что от её мнимой беременности зависят судьбы вселенной, её бред вирирует от сюжета того, что она является матерью всего сущего, до того, что движением её души поддерживается ритм Вселенной.
Разбор:
Образ беременной луны поражает своей вычурностью, он не поддается психологическому вчувствованию. Здесь согласно широко распространённой концепции проф. Ю. Ф. Полякова, мы говорим об очевидной актуализацию латентных признаков при шизофрении здесь, то есть круглость луны сопоставляется пациентом с округлостью женского живота.
Следующая строфа: «Разметалась бледна» представляет из себя паралогическое продолжение, не связанное цепью метафорических ассоциаций с предыдущим образом. В природе мы не можем наблюдать и в своей внутренней картине мироздания мы не можем представить, чтобы луна была размётана, расплывчата, размечена по небу. Здесь разрушается гештальт луны как цельного образования. Наше сознание ставится в тупик, мы испытывает фрустрацию перед непонятным и неожиданным образом.
Переходим к следующей строфе: «Голубые губы луны». Нужно достаточно изощрённое воображение, для того чтобы коричневатые лунные кратеры представить в виде голубых губ. В дальнейшим в стихах получает своё отражение аффективная картина психотического состояния из стихотворения отчётливо проступает витальная боль, страдание, дистресс, который однако не может быть разделён читающим в силу его психологической непонятности, невчувственности.
Так с «Голубыми руками луны» мы слышим: «В травах спутанны». Подобное «сопоставление несопоставимого» мы видим в патопсихологическом феномене шизофазии или разорванности речи, поскольку голубые руки никак не могут быть ассоциированы со спутанностью трав. В дальнейшим автор продолжает свою причудливую, вычурную и непонятную логику, опираясь во многом не на смысловое значение материала, а на звуковые ассоциации: «свечение живота», трудно представимое в реальности немедленно переходит в «кесарево сечение», здесь мы вновь имеем дело с шизофазическим феноменом.
Классической его иллюстрацией служит обрывок шизофазической речи в медицинской энциклопедии:
Родился
в Гастрономе №22
по улице Герцена
по профессии бухгалтер
по призванию своему экономист
электрическая лампочка горит от 120 кирпичей
потому что структура её похожа на кирпич34.
Итак, идя по каждой строфе, мы находим в каждой из них патологические аллитерации. А также мы обнаруживаем интересный феномен, состоящий в том, что в творчестве больных шизофренией смысл имеет тенденцию приноситься в жертву звучанию, мелодизму. Смысл обозначаемого в данном случае не соответствует субъекту обозначаемого, для больного важно звучание обозначаемого, а не смысловая его характеристика. Этот феномен, когда смысл всегда жертвуется ради звука, выявлен в творчестве больных шизофренией в процессе данного исследования, как в модусе «стекла», так и в модусе «дерево», но, главным образом, модусе «стекла».
Модус «дерево». Одной из находок также обнаруженной нами в модусе стихотворных произведений относящихся к феномену «дерево» является деперсонализация. В этих стихах нивелируется личность их создателя-стихотворца. Они могут быть атрибутированы любому человеку, ведь в самом феномене творчество всегда в той или иной мере присутствует творец. В богословских концепциях человек является образом Бога, а в человеческом творчестве мы видим самого творящего. Например, в картинах Дали мы видим в какой-то мере самого Дали, в стихах Пушкина мы всегда улавливаем живость речи, импульсивность, быстроту ассоциаций, присущую гипертимическому характера Александра Сергеевича. В тоже время в стихотворчестве, выделяемом нами под условным именованием «дерево», мы видим абсолютную деперсонализацию, в смысле утраты персоны, личности в творчестве. Эти стихи, если не знать то, что их написал определённый человек, могут быть с таким же успехом присвоены совершенно другому пациенту, находящимся в аналогичном патопсихологическом состоянии.
Для того чтобы проиллюстрировать это, нами было обращено внимание на следующий феномен. Иногда такого рода пациенты вырезают какие-то стихи из журналов и газет, меняют в них несколько глаголов или местоимений и предъявляют их исследователю в качестве собственного творчества без всякого стеснения и на наводящий вопрос исследователя: «Но это вы прочитали и это просто видоизменение того, что вы прочитали». На что мы слышим ответ: «Но ведь видоизменение проведено же мной!» Отсюда мы делаем заключение о признаках размывания личности в такого рода произведениях.
Если в «Стекле» идёт гипертрофирование личности, её сверхдоминирование, то в «дереве» мы видим её постепенное исчезновение, в котором, собственно, и проявляется основной феномен шизофрении, сводимый к обезличиванию, то есть здесь происходит просто утрата личностных особенностей.
В начале анализа феномена «дерева» вырисовывается: обезличивание, и деперсонализация как тенденция ухода от индивидуального начала. Давайте, обратим внимание на следующее стихотворение, принадлежащее больному шизофренией, которая, согласно диагнозу, протекает в её психопатоподобной форме с нарастанием негативных личностных черт по типу патологической деформации личности.
Вдумаемся, что же по сути это значит, а это значит не что иное, как набор абсолютных штампов, в которых нет интенции, нет отношения. Мы видим штампы, более или менее укладывающиеся в избранный пациентом стихотворный размер, но не несущие в себе ни смысловой, ни эмоциональной нагрузки. Пациенту в данном случае, по сути, все равно, что сказать, он словно подбирает камешки любого цвета, любой формы и втискивает их таким образом, чтобы они просто заполняли ряд. В качестве такого рода камешков служат устойчивые словесные стереотипы, которыми полна наша цивилизация.
• «одет по форме»,
• «выглядеть, в чём мать родила»,
• «давление в норме»,
• «дела в порядке».
Для стихотворений модуса «дерево» характерно, что каждая строчка являет собой эмоционально бедный и интеллектуально мало осмысленный фрагмент, при этом относящийся к тому, что в литературе получило устойчивое наименование штампа. Проследим на примере данного стихотворения, что каждая строка представляет собой констатацию некоего факта, не влекущего за собой дальнейшее продолжение. Каждый штамп может быть уместен и информативен, в случае, если он взят в контексте личностной реальности, личностного отношения к происходящему. А здесь всё равно как, если человек идёт по лесу и берёт то травинку, то муравья, то камешек, то шишку, но при этом каждому из этих разнородных предметов он присваивает одинаковое значение, не выделяет ни одной его содержательной характеристики, в то время как признак подлинного творческого отношения, является высвечивание. Как говорили французские сюрреалисты: смысл поэзии — это видеть чудесное в повседневном. Здесь же, наоборот, видится повседневное в чудесном, могут быть взяты любые, абсолютно любые, без ранжирования, без вникания, без порядка, без смысла любые блоки, которые укладываются в более или менее ритмически стройные строфы. Именно это мы называет «дерево» в силу его обездвиженности, поскольку жизнь есть спонтанность, поскольку существует противопоставление и в настоящем культуральном менталитете существует противопоставление технологии и спонтанности. Это можно проиллюстрировать древним афоризмом: «всё живое — оно растущее, мягкое и гибкое. А всё омертвевшее это застывшее, твёрдое и неподвижное». И как сказал один восточный мудрец: «Я вот стар, но мудр. Почему? Потому что у меня старые подвижные зубы, но мягкий, как у молодого язык, он всегда может говорить, и пока мой язык подвижен, гибок и мягок, я жив, пусть даже будут у меня старые зубы35».
Б.
«В 1939 г. Хармс поступает на лечение в психиатрическую больницу, и после выписки получает медицинское свидетельство о заболевании шизофренией.
Поэзия Даниила Хармса состоит из отдельных, порой не связанных между собой фраз, которые, тем не менее, создают атмосферу определенного стихотворения, а его неологизмы заполняют весь возможный смысловой спектр: от понятных слов до звукоподражательных буквосочетаний.
Или:
Однако, чем дальше, тем больше алогизма и разорванности: так, в стихотворении «Скупость» (1926 г.) мы встречаем лешего, который характеризуется как «людий враг». Необычно, но еще понятно. Но чуть дальше уже менее понятно «мерцает дочь»36».
В.
Рассказ «Случившееся»37:
Она была девочкой, когда случилось несчастье с отцом. Полусонная, она видела в комнате безголосо рыдающую мать, жалко неопрятную в одной ночной сорочке, непричесанную, с отчаянием глядевшую на неподвижную в углу комнаты фигуру отца, уже одетого, только рубашка под пиджаком была еще не застегнута и галстук не повязан. Она видела его бледное, небритое и будто смертное лицо, помнила его молчание, непонятное, тяжелое, и то, как он поцеловал ее колючими, ледяными губами и ушел из дома навсегда в сопровождении троих людей, незнакомых, сумрачных, пахнущих влажными плащами.
Еще ничем не защищенная, она лишь ощутила во всем этом каую-то постороннюю силу, беспощадно отобравшую у нее отца, тихонько крикнула тогда «Папа» — лбом прислонилась к стене и плакала так, трясясь, дергая худыми детскими плечами, трясясь от страха.
Когда три года спустя, она была в пионерском лагере, вызвали мать и сказали ей: «ваша девочка» странно шепчет, отойдет потихоньку в сторону и шепчет, шепчет бессмысленное.
Это произошло после того, как семье сообщили, что отец умер. Ей исполнилось шестнадцать лет и в ней проснулось нечто неудержимое. Она убегала из дома, пропадала до утра, возвращалась вся растерзанная, измятая, будто вывалянная с ног до головы в грязи. И жадно жуя хлеб, ходила по кухне, смеялась, целовала воздух и как-бы обнимала кого-то, делая движения объятий, привсатвая на цыпочки, и все шептала что-то неистово ласковое страстное. Мать узнала: она бегала в парк, встречалась там с группой беспризорных подростков, которые научили ее «взрослой любви» и самым бесстыдным словам.
Сейчас ей за сорок. Она много ест и все время шепчет. В праздники по-особенному оживляется, надевает новое платье, красит губы, глядится в зеркало, нелепо танцует по комнате одна под марши, звучащие по радио, а потом выходит на улицу, радостно сливается с толпой и смеется тихим смехом.
Чрезмерно возбуждают ее скопление людей, торжественная медь духовых оркестров, толпы народа, уличное веселье. Но с той же силой действуют на нее и вид похорон, траурная музыка, скорбные лица людей, черный цвет. Тогда она навзрыд плачет и, не вытирая слез, неудержимо бегущих из ее прозрачных, удивительно светлых, совсем детских глаз, отходит в сторону и, трогая пальцами то место на щеке, куда поцеловал ее когда-то отец, шепчет, шепчет… Что она шепчет? О чем?
Этой литературной миниатюре не откажешь в клинической правде. Ну, чуть преувеличена роль психогенного фактора утраты отца, хотя существует теория life events — «запредельных жизненных событий», являющихся триггерами шизофреноморфной симптоматики. Описательная правда этого этюда состоит в последовательности смены этапов патологического процесса, позволяющего уверенно диагностировать так называемую простую форму шизофрении. Драйв к интроверсии (пассивное безынициативное послушание старшим, уход в собственные эмоции депрессивной окраски) в ситуации столкновения с реальностью подростковой социализации (пионерлагерь) приобретает оттенок психотической неадекватности (уединение, вербальные галлюцинации, когда «шепчет» и, по-видимому, получает ответ). Затем искаженное прохождение пубертатного криза с бесстыдной расторможенностью низших биологических влечений.
И, наконец, типичное дефектное «сгорание» личности, пренебрежение эстетическими, социальными и духовными ценностями, формирование собственных ритуалов, отражающих фиксацию на здоровом периоде детства, классическое (по Э. Кречмеру) сочетание нечувствительности к тональности переживаний окружающих ее людей с утрированной сентиментальностью применительно к собственным представлениям.