Блок 5

Блок 5

Рассмотрим модель одного из РОП-терапевтических подходов, детально описанного в монографии «ЦЕЛИТЕЛЬНОЕ СОБЫТИЕ» (7). В начале условимся о не совсем привычной терминологии. Понятия «пациент», «клиент», «консультируемый» мы заменим словом «странник», а «специалист», «психотерапевт», «консультант», соответственно, словом «спутник». Подобная перестановка может помочь иначе структурировать в нашем сознании отношения внутри процесса, открыть иные измерения, высветить новые глубины смысла.

Человек, входящий в кабинет специалиста и ожидающий помощи — странник. Он, в первую очередь, странен, то есть принципиально несводим к предполагаемому о нем. Он — другой, больше или меньше, уже или шире, выше или ниже — по отношению к любой проективной конструкции, неминуемо возникающей в восприятии его специалистом. Посещение странника — милость, благословение и вызов. Вызов профессиональной компетентности и способности к нелицемерному состраданию. Явление странника несет в себе тревогу и радость, угрозу и надежду. В перспективе терапии тревога и угроза будут преодолены, утилизированы в качестве энергетического ресурса, а радость и надежда актуализированы, обоснованы и утверждены.

Вчувствуемся «во вкус» этого слова. Странник — посланец неведомой страны, где все по-другому. Странник — ранен. Странник приходит рано. Последнее означает, что мы всегда не готовы его принять, как подобает, указывает на наше несовершенство и открывающийся простор для действий и последнее. Странник приглашает в путешествие, именно через него осуществляется спутник.

Спутником уместно именовать того, кто оказывает психологическую помощь. Этим словом выражается архетипическая сущность терапии как совместного пути. Спутник не является учителем или наставником, руководителем или лидером, старцем или гуру. Его место на шаг позади. Он доброжелательный собеседник, интересный партнер, опытный гид и в то же время он не является приятелем, он лучше различает дорогу впереди и прикрывает тылы. Он не укажет единственно истинного направления, но предостережет от заведомого тупика. Он поддержит пошатнувшегося и успокоит бегущего впопыхах. Спутник существует лишь применительно к тому и для того, кто избрал его. Наше время привнесло новый элемент смысла в это слово. Спутник — это сателлит, вращающийся по орбите, центром которой является человек, пришедший за помощью. Спутник не теряет самостоятельности, но временно отказывается от доминирования своего Я, служа страннику. Положение спутника парадоксально. Он более интегрирован внутренне, специально тренирован интеллектуально и подготовлен эмоционально, но в то же время, вопреки линейной логике, не является ведущим в совместном процессе. Напряжение этого парадокса является одним из энергетических ресурсов терапии.

Потребность в получении помощи связано с ситуацией страдания странника, варьирующего в континууме от дискомфорта неудовлетворенного любопытства до невыносимого душевного мучения. В пре-трансцендентных терапиях факт переживания страдания не принимается по умолчанию как негативный или недолжный. РОП-терапия принимает страдание позитивно в том плане, что обозначает нашу принадлежность к роду человеческому, а его вольное принятие делает нас христианами. Духовная психотерапия состоялась, если странник приходит со спутником к возможности благодарности за страдание. Такого рода благодарность не является мазохистичной только в одном случае — если для клиента открывается смысл неслучайности страдания, каким бы неожиданным, незаслуженным и болезненным оно бы ни представлялось. Неслучайность может быть воспринята в различных отношениях: страдание как указание на необходимость коррекции жизненного пути (вразумление), как искупление своих или чужих (да-да, мы ответственны друг за друга) прегрешений, как возможность жертвы в знак любви, как аскетическая практика преображения себя и, держа все это в уме, совершенно необязательно пользоваться этими терминами, важно, чтобы в сердце странника возник проблеск такого рода осознавания, принятия, и как свидетельство ответа вверх — благодарности.

Сущностным моментом РОП-терапии является трансляция традиции в современную среду без потери смысла Вечности, то есть доступная нашему адресату транскрипция смысла без повреждения керигмы. В этом аспекте наша терапия позиционируется дисциплиной проецирования (перевода, перекодирования, соотнесения, адаптирования). Так, например, в настоящей духовной, сиречь, церковной жизни, основной осью является таинство Евхаристии, в котором происходит действительное соприкосновение человека с Богом. Проецируя это действо вниз и вширь мы, спутники, актуализируем важность момента встраивания частного в общее, личности в соборность, когда странникстоль же действительно приходит к целительному осознаванию собственного неодиночества. Опыт сопричастности (причастие — если посмотреть вверх) он обретает от переживания факта встречи с неравнодушным спутником. Опыт принадлежности к человеческому роду (приобщение — вновь проецируя в сакральную область) достигается путем совместной проработки — осмысления и прочувствования традиции, — вот еще одна сфера, мало продуманная как в психологии, так и в богословии, ведь именно традиции есть нечто, структурирующее нашу жизнь. Поиск адекватных для странника традиций и анализ отказа от некоторых из них есть несомненное отличие РОП-терапии от других психотерапий. Торжественность Литургии, проецируемая в терапевтическую ситуацию, может стать фактором идентификации специфического «бесенка» противостоящего духовной психотерапии, а именно — цинизма, пошлости, толстокожего нечувствия и легкомысленного откладывания ответов на вечные вопросы для «беспроблемного» существования.

Единицей осуществления РОП-терапии является факт Встречи, когда один «образ Божий» приходит к другому. В этой встрече осуществляется таинство соборности. Вся целительная сила Церкви открывается (неспешно, неназываемо, непреложно) навстречу входящему страннику, в результате чего становится возможным восстановление целостности личности, реставрация правильной диспозиции (stavros — крест) человеческого существа по отношению к себе и миру с целью возвращения ему возможности принятия правильного выбора. Здесь находится грань, отделяющая психотерапию от религии, ибо в осознанно принятой вере выбор уже сделан. РОП-терапия, принимая положение хорошей экзистенциальной психотерапии о том, что «свобода для» выше «свободы от», простирается дальше и позиционирует выбор не как «возможность выбирать» а как «радость соглашаться». Ультимативной целью духовной терапии является совместное («соборное») со странником достижение возможности синергии — соработничества с Творцом. Выделяемые здесь этапы: а) распознавание своей миссии; б) благодарность за нее; в) через благодарное согласие — встреча с Создателем и выход за пределы заданности — восхищающий «экстазис» — личностное преображение, приводящее к выявлению Богоподобия — «через заданность к данности» или от «образа к подобию».

Задав формат нашей терапии введением новых категорий и положив в фундамент процесса антроподицию отношения к страданию, мы попытаемся идентифицировать образ профессионала терапии — спутника. Обозначим то, чем быть спутнику проникнутым, а стало быть, в известном смысле, «энергетически насыщенным», с тем, чтобы странник смог ощутить себя в «атмосфере», в «ауре», в «поле взаимодействия» посредством четырех (мнемонически) «Б» мотиваций, определяющих явление терапевта в мире клиента: благодарности, благоговения, богообщения, бессилия.

Благодарность. Есть первая заповедь — «Возлюби Бога своего всем сердцем…». О том, что существует любовь, знают все и вряд ли, кроме любви, есть хоть еще одно понятие, с которым согласен каждый представитель человеческого рода относительно его позитивной ценности. Но спросим себя — что есть любить Бога? А, собственно, за что? Или почему? С какой такой радости? Невозможно логически и онтологически вместить заповеданное Свыше откровение — любить того, Кого не видел. Искренне, естественно и просто выполнить эту заповедь именно с радости, с принятия себя живым и действующим, с признания, что это произошло не случайно и не по моей воле, с исповедания как незаслуженности этой радости, так и надежды на продолжение ее в дальнейшем. Итак, простое принятие позитивного переживания «быть живым» приводит к мотивации благодарности с потребностью выразить ее. Спутник не иначе как собственным опытом сможет помочь страннику пройти участок пути, когда требуется осознанный ответ «Да» на факт бытия в мире.

Благоговение. Согласие быть, решимость жить, дерзновение «сбыться и осуществиться», придав смысл собственному существованию, открывает возможность отношения. В первую очередь, это отношение к ультимативному Источнику жизни (мы сказали бы — Богу, если б это происходило не в формате психологической помощи в ситуации клиентского запроса). И это отношение, правильно (орто-) выстраиваемое, не может быть иначе, как пронизанным благоговением: жизнь принимается, но Податель жизни непостижим, и отсюда начинается «трепет», о котором так пронзительно пишет «одинокий рыцарь веры» C. Кьеркегор (17). Критерием религиозного — в противоположность магическому, духовному — в противововес квази-душевному, диалогичному — в отличие от самодостаточного, является реальное ощущение благоговения перед Непознанным — перед «Жизнью» у честных агностиков (А. Швейцер), перед «Непостижимой Формирующей Тайной» у психологов, ищущих интеграции науки и веры (А. ван Каам). А подвижники Христианской аскезы первых веков согласны в том, что «без благоговения невозможно ни Богопочитание, ни выполнение заповедей и нет страсти вреднее дерзости — это совершенная погибель» (13). Благоговение есть специфически человеческий, то есть по-настоящему духовный аффект, проявляющийся сочетанием почтительности, смирения, прославления, стремления, иначе — напряженный парадокс напряжения между благочестивым дистанциированием с дерзновенной (не дерзкой) жаждой приближения к Святыне.

Богообщение. Здесь нет гарантии, и не может быть техник, поскольку в наших силах только готовность и надежда услышать Собеседника, но пребывание в благоговейном молчании (не в смысле отсутствия слов, а в позиции внутренней тишины, в сосретодочении, в открытости, в чувстве собственной неполноты с потребностью восполнения Свыше). Если экзистенциальная психотерапия ориентируется на смысл, то транс-психотерапия взыскует высшего — Духа. Вслед за религиозным мыслителем Н. Бердяевым, скажем: «Рациональное определение духа невозможно, это безнадежное предприятие для разума. Дух умерщвляется таким определением, он превращается в объект, в то время как он есть субъект. О духе нельзя выработать понятия. Но можно уловить признаки духа. Можно сказать, что такими признаками духа являются — свобода, смысл, творческая активность, целостность, любовь, ценность, обращение к высшему божественному миру и единение с ним. Этим рядом признаков объединяется пневма Священного писания и нус греческой философии» (8). Мы идем дальше и стараемся актуализировать не те «признаки духа» и не «производные духовности», но пригласить странника к опыту нахождения в Духе. Это обретается в сопричастности Святыне — другому человеку, Церкви, в Ее Таинствах и повседневной жизни — насыщенной, интересной, вызывающей и цельной. Подобный стиль жизни, интегрирующий физическое удовлетворение, материальную стабильность, эмоциональную гармонию, интимную радость, интеллектуальный интерес, душевное равновесие, будет неполон без качества «духовной нищеты» — жажды Абсолюта, и она восполнима лишь одним — нахождением в Богообщении, столь разнообразным и уникальным, сколь неповторима каждая человеческая личность.

Бессилие. Спутник чувствует за собой великую силу, исповедуя собственное абсолютное бессилие, действуя по принципу — от меня усердие, от Бога результат. Он говорит на разных языках, доступных восприятию его клиентов, он не закончит встречи, не будучи убежден, что он понял, принял, а значит — полюбил приходящего. Вера психотерапевта не должна быть психотерапевтическим ресурсом, это инструмент пастырского душепопечения. Религиозная идентификация психолога в хорошей психотерапии остается как бы «за кадром, на периферии», когда терапевтическая ситуация требует ее — веры — актуализации, транс-психотерапевт перестает быть в строгом смысле и первично профессионалом — он становится «братом» (бывают случаи, и «отцом», а клиент в данном случае трансцендирует рамки психотерапевтического сеттинга, и начинается иной формат целительных взаимоотношений, другие правила и возможности. И, может быть, отсюда и начинается православная психотерапия в понимании митр. Иерофея (Влахоса) (16). При этом, в нашей РОП-терапии принято положение — «… помощь тем больше, полноценнее и истиннее, чем меньше в ней может отнести к своим заслугам терапевт».

Итак, практикующий эту помощь спутник, несомненно, окажется христо-центричным в своей деятельности. Почему? Во-первых, разделяя вышеизложенные доминанты четырех «Б», он неминуемо, если он искренен в своих убеждениях и намерениях, к этому приходит. Это для себя. Во-вторых, то, как он действует для странника, метафорически сопоставимо с двумя природами Спасителя: проецируя теологический тезис на психотерапевтическую реальность, можно сказать, что он одновременно и поступает как «власть имеющий» (Новый Завет, Лк 4: 32), и он в готовности «омыть ноги» (Новый завет, Ин. 13: 5) обратившимся к нему.

«Власть» спутника состоит в том, что он уверен в возможности помощи, поскольку это его миссия, в его приветливом и благожелательном принятии приходящих, в его внутренней устойчивости, способности видеть явления в перспективе, в его неторопливости, радушии, благоволении, умении приглашать, ободрять, научать, побуждать и, при достижении навыка бесстрастности (вновь проекция из аскетического «делания»), предлагать возможную степень оценки, обличения, критики… Последнее вновь является пунктом, не принятым доселе в пре-трансцендентных терапиях, и потому определяется именно степенью как духовной, так и профессиональной зрелости спутника и осуществляется бережно и соразмерно с традиционным духовным принципом: «Даже Бог не открывает человеку того, что не в силах он вынести в знании о себе».

Готовность «умыть ноги» страннику выразится в нелицемерном стремлении спутника упокоить, разуть (а не «обуть», что в нынешнем слэнге означает «сжульничать»), из положения снизу не смущаясь удалить грязь со стоптанных ног, бережно вымыть и осушить и всего себя, со своей «властью» поставить на служение своему клиенту на время психотерапии.

Антиномичное сочетание этих мотивов деятельности нередко уже само по себе имеет целительный эффект. Странник начинает ощущать свою ценность, которая была повреждена или утрачена, он испытывает реальное чувство безусловного принятия (термин гуманистической терапии), атмосферу безопасности, в которой он может позволить себе снять доспехи своих психологических защит и регрессировать (психоаналитический термин) от своей функционально-социальной идентичности («роли» — психодраматический термин) к просто человеческому бытию, в формате осуществляющегося процесса «здесь и теперь» (термин гештальт-психотерапии). Итак, наша РОП-терапия включает в себя, не обинуясь, все, что может быть почерпнуто из хороших пре-трансцендентных терапий.

Это есть первый опыт и стадия РОП-терапии, которая может длиться от нескольких минут до нескольких лет, когда достигается аутентичное переживание общения двух человеческих бытийностей, с ясно определенными целями и задачами, когда нет преследования выгод, нет хитрости, манипулятивности, изворотливости, демонстративности, стремления к эпатажу или выдавливанию из собеседника слезливого сочувствия, и тогда странник наслаждается реальным и дивным непривычным для него чувством, что он принят, понят, любим просто за то, что он есть. Этот опыт целительной любви никак не фальшив со стороны спутника. Есть подтвержденный психологический факт, что когда человек доверчиво и уповая раскрывается перед тобой, его невозможно не полюбить. Хотя бы на терапевтический час. Назовем этот этап опытом встречи.

На втором этапе странник приглашается к покаянию. Мы, спутники, выстраивая последовательность своей помощи, держим в уме, что и Креститель и Спаситель, приступая к земному служению и встретив людей, взывают первым словом к их внутреннему отклику словами — «Покайтесь», и не случайно, что модель нашей психологической помощи выстроена как последовательность Новозаветных событий. Это и источник нашего — спутников — вдохновения, и осуществление принципа проективности архетипа, значимого в Вечности на повседневность наших странников.

Покаяние в психотерапии — особая тема. Это не может быть профанацией церковного Таинства. Это не исповедь. Это не осознание своей греховности перед Творцом, произносимое в присутствии духовника — свидетеля. Нет. Это внутриличностное движение к достижению такого психологического устроения, при котором то самое Таинство Покаяния становится возможным. Потом — желанным. Потом — необходимым.

Как это происходит? Спутник пребывает со странником в его страдании, со-разделяет его, становится сопричастным ему, что при правильном (орто-) процессе приводит клиента к прочувствованию следующего положения — если мне ситуационно плохо, а этот человек находится вольно со мной в моем падении, так я, будучи не чужд ему (раппорт, эмпатия, присоединение, трансфер — в пре-трансцендентных психотерапиях) открываю для себя возможность к восстанию, подъему. Так появляется и крепнет надежда на облегчение страдания, высветляется возможный путь. Тогда у странника, подспудно или сознательно возникает недоумение — а почему я сам не нашел пути, зачем мне понадобилась помощь, надежду на которую я действительно чувствую теперь? Чего мне недоставало? Или что мне мешало? Эти вопросы адресуются самому себе или спутнику. Возникновение такого рода вопросов и есть готовность к переменам внутри и вокруг себя, это, наконец, допущение принципа заключающегося в том, что можно потерять себя старого, отжившего, неэффективного, заблудшего, но найти себя нового. Это открытие возможности метанойи — обновления себя.

Затем, после метафорического обозначения этапов встречи и метанойи, мы обозначим третью стадию — делания и странствий. В пре-трансцендентных терапиях этому соответствуют: практика спонтанности в гуманистической, проработка и интерпретация в психоаналитической, выполнение десензитивирующих заданий в бихевиоральной терапии. Заимствовав понятие делания из традиционной аскетической практики образа «Добротолюбия», мы в РОП-терапии применим это к распознаванию деструктивных паттернов внутри себя, выявление идолов, доселе подчинявших душу, идентификацию бесовских инвазий, заставляющих человека чувствовать себя порабощенным. Идет работа над идентификацией страстей лжи, трусости, алчности, похоти, саможаления, раздражения, недоверия, им же несть числа. Такт и мудрость спутника состоит в том, чтобы, во первых, осуществлять помощь на доступном (как правило, приземленном, обывательском, функциональном) страннику уровне восприятия этой «невидимой брани», при этом не преступая планки возможностей его восприятия и принятия, во-вторых — недопущение клишированных псевдо-церковных панацей, типа: «молись, постись, вычитывай» и, в-третьих, бескомпромиссное противостояние нравственному релятивизму и, сколь принципиальная, столь и элегантно выражаемая, нетерпимость к благодушному потворству усыпляющим напевам нынешней культуральной среды: соблазнительной и соблазняющей.

В странствиях мы соотносимся с Евангельским воспроизведением того, как в определенный период земной миссии Спасителя входила в сознание людей Благая Весть: Христос центрирует фокус восприятия внимающих Ему на привычных предметах — деревьях, полях, трапезах, богослужениях, болезнях и пере-акцентирует устоявшийся смысл, высвечивая более глубокую метафорическую значимость обыденности. Так и РОП-терапевт в событиях жизни клиента предлагает последнему «пере-пережить» их совместно, актуализируя их возможные смыслы, поднимаясь до уровня логосов явлений. Под странствиями этого психотерапевтического этапа нам представляется модель помощи, основанная на методе притч, аллегорий, допущений, фантазий. Это выстраивание причудливых и разнообразных ситуаций, посредством воспоминаний, историй, сновидений, мечтаний, несбыточных желаний. Тогда, в условно прихотливом мире, на этом безопасном полигоне, странник обретает опыт быть смелым, находчивым и непобедимым. Эта имажинативная сфера характеризуется буйством грез и пиршеством триумфа, это пространство игры, при правильном прохождении которой выявляется главное человеческое свойство — мужество противостоять самому себе. Здесь оживают детские эротические сны, тут мы разбираемся с последствиями возможностей исполнения безответственных желаний власти, безграничных денег, беспредельного успеха, безоблачного счастья. Ведь страннику не с кем об этом говорить: друзья посмеются, священник осудит, с близкими — стыдно. А ведь это есть, и остается в качестве почвы фрустрационных реакций, и это не должно быть подавленным (репрессированным), а либо сублимированным (сбывшимся в этически приемлемой форме), либо трансгрессированным (когда энергетика «страстей» благодатно преображается в перспективы духовного возрастания).

Последняя стадия терапии приводит на Голгофу. От странствий — притч, чудес, и нравственных переоценок — странник выходит в реальность оставленности спутником. Здесь испытывается верность пути и качество достигнутых изменений. Этот вновь обретенный уровень понимания своего призвания либо оказывается недостаточным и вместо ожидаемой сопричастности вновь возникает неизбывное одиночество, и тогда приходится возвращаться за помощью, либо странник переходит на новый этап, который мыслится нами как вознесение. Это то, что находится уже за рамками психологической помощи, но было достигнуто благодаря ей. Здесь странник входит в Церковь, которая собственно и является «Небом на земле» и (или) обретает дар, противоположный страданию, приведшему его к РОП-терапии — состояние жизнелюбия в соединении с благодарностью Творцу за это. В экзистенциальной терапии сделано важное открытие: «Страх смерти находится в обратной зависимости относительно удовлетворенности качеством жизни». Мы же идем еще дальше и утверждаем, что человек настолько неподвластен смерти и причастен теозису, насколько он находится в состоянии благодарного и благоговейного и благословленного «Источником Благих и Жизни Подателю» жизнелюбия.

Подробнее остановимся на отличительном признаке любой духовно-ориентированной терапии и РОП-терапии — на отношении к эмоциональному страданию как основному фактору, вызывающему к бытию процесс психотерапии. Специалисты пре-трансцендентных направлений полагали, что сам процесс осознавания — инсайт — является терапевтичным. Но РОП-терапевт делает еще небольшой шаг, приглашая своего клиента к выбору. Подсказать желаемый результат этого выбора — значит посягнуть на богоданное личностное свойство свободы клиента. Возможность меняться — от прекращения дурных привычек до целостной метанойи — есть основное качество человеческой личности. Страдание открывает и осуществляет эту возможность, в этом — основная позитивная значимость страдания.

В русском слове «страдание» можно различить три значения: «страсть» — как духовная патология, «страда» — как упорный труд и «радость» — как состояние позитива от факта преодоления чего-то тяжкого. Нравственная значимость страдания в духовных традициях человечества напрямую связана с более универсальным понятием Смысла происходящего с нами: безусловное отвержение страдания у Эпикура, обреченная неизбежность у Будды («все в мире есть страдание, порождаемое желаниями») и Христиански-благодарное принятие, вынесенное в заглавие автобиографии современного исповедника, епископа и врача: «Я возлюбил страдание» (18).

Терапевтически представляется уместным начать с признания феномена страдания сотериологически нейтральным. Как богатство или здоровье могут способствовать личностному росту или приводить к моральной деградации, так и переживание страдания может и облагораживать, и приводить к деградации нашего клиента.

Фактором, отличающим духовный подход, является принцип возможности использования энергетики страдания для катализа духовного роста. Поспешное декларирование положительности страдания во взаимодействии с клиентом недопустимо, при инфаркте в первую очередь необходима анестезия. Анестетическим инструментом РОП-терапии является со-разделение страдания согласно мудрому положению: «Разделенное счастье удваивается, разделенная боль уменьшается вполовину». Физическая боль — указание на физиологическое повреждение организма. Душевная боль — не только указатель на нравственное неблагополучие, но и признак того, что душа жива и человеку представляется возможность измениться — подняться над своим нынешним душевным устроением. РОП-терапевт бережно и точно диагностирует возможную обусловленность страдания предшествующей нравственной неправотой, будучи тактичным, сопереживающим, принимающим, обнимающим и выражающим уверенность в том, что при правильном (орто) движении совместно переживание страдания прекратится.

В пре-трансцендентных психотерапиях используются технологии. Мы в РОП-терапии ждем чуда. Это вовсе не дешевый магизм НЛП, где гарантируется результат. Наша позиция — доверчивое, а потому безошибочное упование. Мы знаем Христа, и верим Ему, и помним, что Его именем, фактом принадлежности Его Церкви нам обещаны чудеса. Когда Он исцелял, это не было ни фокусничеством, ни игрой. Его чудеса были сопряжены со смыслообразованием. Что же мешает нам полагать, что когда мы с нашим клиентом приходим к достойному Смыслу, то чудо будет даровано нам.

Теперь уместно привести то, что можно назвать, с известной долей условности, техниками РОП-терапии:

аа) различение двух возможных модусов человеческого бытия — жизни и выживания. Исходя из эмпирического наблюдения патологических стилей чувствований, убеждений, поведений наших странников, мы приходим к выводу, что противоположность жизни — это не смерть. Смерть — атрибут жизни и, в зависимости от наших мировоззренческих позиций, это либо финал, либо рубеж, за которым начинается иное состояние. А настоящий антоним жизни — выживание. Тот, кто полагает самосохранение приоритетом, обречен на неудачу. Выживание коренится в страхе перед преодолением (себя, обстоятельств, природы) и сопровождается комплексом разнообразных защитных реакций: от суеверных ритуалов до паники либо оцепенения. Тот, кто движим стремлением выжить, сдается, соглашается, беспрерывно снижая планку своих требований: внимания, сожаления, справедливости, почестей, потому что боится смерти, жизни, бедности, болезни, неожиданностей. Девиз живущего — «будет лучше», девиз выживающего — «лишь бы не хуже». Живущий счастлив, выживающий обречен быть несостоятельным. Чтобы не находиться постоянно в переживании своей несчастливости, он хочет забыться, опьяняя себя сексом, вином, насилием, деньгами, но он не может залить пожара своей неудачливости. Ему надо хоть в иллюзии быть другим. Заигравшись, в отчаянии, он бывает опасен для себя и других. Но пока он не дошел до предела, он «прогибается, давая себя опустить». В противоположность ему, живущий — ценой своего здоровья, благополучия, а бывает и жизни, выше всего поставляет свое право сказать «нет». Выживающий согласен всегда, его согласие предсказуемо и механично, впрочем, его и спрашивают-то редко, поэтому его «да» и «нет» не слишком различимы. Поэтому вершиной духовного роста является выбор модуса жизни вместо выживания и ответственное выстраданное «да», обращенное ко всему живому, реализация богоданного дара свободы, синергии с Создателем — «Да будет».

Клинический пример.

СТРАННИК (Ему чуть за 30. Очевидно, что ему неуютно в кресле; он все время срывается в интонациях от залихватского пофигизма до неизбывного бессилия): Да, вот, знаете ли, я прямо-таки несдержан. Раздражаюсь по пустякам. Могу жену обидеть, а так недавно, поверите ли, ударил… Ну подвыпил чуть-чуть. А еще ругаться могу, даже матом, на жену…

СПУТНИК: (думает — вообще, человеку в нашем падшем мире свойственно жаловаться на других, а не на себя… Что это он говорит? Когда к врачу приходил человек с жалобой типа — «я глуп» или «я деспот»? Или он свят? Тогда не ко мне. Или надо разбираться…) (Вслух и нейтрально): Тааак.. и давно эдак вас корежит? (Первый психотерапевтический момент — приглашение к выяснению того, берет ли он ответственность за свое поведение на себя или что-то не так?)

СТРАННИК: Вообще-то знаете, как женился… Ну, как все женятся… Вначале хорошая вроде, а потом ее мать приехала… У нас ребеночек, так вот она сынишку накручивает, мол папка наш и зарабатывает мало и вообще, сказок нам не читает на ночь… Бесит это меня, доктор, прямо скажу. Представляете, они теперь спектакль ребенку устраивают — сначала жена сказку расскажет, потом теща песенку сынишке споет. А что мне спать, как в утреннюю смену, так замолчи мол, ты единственного сына не любишь… И копится это, и бывало, вспылю…

СПУТНИК: (присоединяясь по поверхностному типу мужской солидарности..): Ага, ну вспылишь, а как? А дальше-то что?

СТРАННИК: Да гнобят они меня, доктор.. Верите те ли, теща заставила пойти в районный психдиспансер, чтобы взять справку, что у меня все в порядке…

СПУТНИК: И вы что, действительно поперлись туда? (В речи — некое глумление для снижения драматизма, который реально осознается специалистом — этот парень просто СДАЕТСЯ, такова его характерологическая структура).

СТРАННИК: Ну да.

СПУТНИК (пытаясь применить методику гиперболы): А если бы Вас послали сдать анализ спинномозговой жидкости (крайне болезненная процедура), то же бы пошли? Или на сифилис?

СТРАННИК (качает головой): — Не знаю, лишь бы им было спокойно.

СПУТНИК: А давайте представим, что им (я имею в виду жене и теще) не будет хорошо никогда. Их кайф — Вас иметь. Это может быть так?

СТРАННИК: Я не думал об этом. Сейчас, когда вы все выстраиваете, то, наверное, так и есть..

СПУТНИК: Разбираться, почему так произошло с вами можно долго. А времени нет. Ребенок растет. Вы хотите сохранить семью. Но энергетический расклад сил в вашей семье очевидно не в вашу пользу. Вы чувствуете это? Вы ощущаете себя бессильным?

СТРАННИК: Да, я все время хочу развестись.

СПУТНИК: И это вариант. Разведетесь. Но останетесь тем же парнем, парнем, которому можно сказать «пошел вон», а потом направить в психдиспансер с раздражительностью не в меру…

СТРАННИК: Не разводиться?

СПУТНИК: Не разводиться! И не потому, что это создаст проблемы для вас. И не потому, что это грех по-церковному. А только потому, что это ничего не решит. Проблема то в вас, вы знаете?

СТРАННИК: Ну, с тем же я и пришел, точнее они меня направили.

СПУТНИК: Конечно. Точнее. С тем, что вы в какой то момент изменили своему призванию. Быть сильным в силу одного простого факта, что вы мужчина («Москва слезам не верит» (с)). Нести ответственность за все происходящее. Ведь что происходит? Вы приходите ко мне с жалобами на эпизоды вспышек действительно безобразной ярости, но ведь это ни что иное, как компенсация вашей приниженности и сдачи в плен в остальные дни… Верно?

СТРАННИК: Да. Точно, а как быть?

СПУТНИК: А вот тут сложно. Надо говорить, как сформировался ваш характер, как вы предпочитали приносить собственное разумение о добре и зле в жертву спокойствия?

СТРАННИК: Да, я приду еще. А пока что делать?

СПУТНИК: Вы знаете, очень мудрый человек наших дней, подвижник Иоанн Крестьянкин предложил так называемый «Путь добрых малых дел». Суть этого метода проста. В вашем случае постоянного отступления от своей ответственной роли в семье это могло бы быть так: ты начинаешь настаивать пусть на одной, хоть и смешной вещи… Ты говоришь, что не можешь настоять, чтобы ребенка клали спать вовремя? Так ты можешь ведь добиться хотя бы, чтобы твои тапочки дожидались тебя к приходу? Или и это слабО? Тогда может быть, чтобы чайник был горяч к твоему просыпанию? Я не знаю деталей твоей жизни… Прояви творчество и будь настойчив в достижении хотя бы одной цели. Но добейся ее. А затем вторую. И так, расширяя круг ответственности семьи перед тобой и тебя перед семьей.

СТРАННИК: Пробовал, пробовал настаивать на своем. Кажущимся мне разумным, но не получалось…

СПУТНИК: Верно. И не могло получиться, пока ты не руководствовался принципом «пусть мало, но четко и бесповоротно». Это духовный принцип. Чем течение реки в узкую плотину пойдет, тем более напор энергии, нет?

СТРАННИК: Ну да.

СПУТНИК: Ты сделаешь это?

СТРАННИК: Попробую.

СПУТНИК: Ты ничего не теряешь. А не практикуя этого пути, ну, ты понимаешь…

СТРАННИК: Понимаю…

бб) ритм: медление и действия. Смысл медления — в противопоставлении суете, в отказе от рутины, в поверке каждого шага на отсутствие лукавства, само — и взаимообмана, в постоянном возвращении к исходным стадиям и убежденности в правильности пути, в смиренном признании того, что результат не на 100% зависит от соблюдения всех правил в силу того, что мы отважились в транс-личностном процессе деятельно уповать на то, что находится принципиально вне нас. Антиномические сочетания отваги и терпения, уверенности и «трезвенного неверия себе» отсекает соблазны поспешных «прелестных само-обольщений» и претензий на «особость чудотворений». Что касается действий, то контент терапевтических встреч представляет собой совместный (в каком-то смысле, соборный) опыт оценки действий странника. Если единицей взаимодействия является встреча, то квантом действия является шаг — большой ли, малый, но предпринятый тогда, когда он был определен и осмыслен совместно со спутником. Прислушиваться к себе, говорить с подсознанием, изображать роли, удовлетворяться настоящим пониманием — все это возможно в пре-трансцендентных терапиях. Побуждение к действиям — от спутника, решительность выполнения их — от странника, «диакризис» — различение духов в произошедшем — есть практика РОП-терапии.

Клинический пример.

СТРАННИК (Обращается к психотерапевту после серьезного урологического обследования, исключившего органическую патологию. В карте диагноз: «Стрессогенное расстройство мочеиспускания». 26-летняя женщина, в удачном замужестве, работает юристом в крупной компании. Первые минуты беседы напряжена и начинает с декларации: «Сама бы я к психологу никогда бы не пришла, но раз уролог направил…»)

СПУТНИК: Ну что ж, давайте попытаемся для начала разобраться. Что с Вами происходит и чем можно Вам помочь. Итак, какие проблемы?

СТРАННИК: А что Вы называете проблемами?

СПУТНИК: Ну, наверное, то, что для Вас таковым является.

СТРАННИК: У меня нет проблем. Но вы спрашивайте, если Вам надо.

(Итак, налицо ситуация сопротивления. Ее можно трактовать как страх терапевтического контакта. Ход последующей беседы подтвердил это предположение. В конце беседы она признается, что слово «психотерапевт» ее изначально испугало, но успокоение вызвал факт из прочитанной по этому поводу литературы, что это не более чем разновидность врачебной специализации, так что никакой мистики).

СПУТНИК: Мне надо… Мне надо вам помочь. А вам получить помощь. Наши цели совпадают?

СТРАННИК: Да.

СПУТНИК: Хорошо, начинаем следующий круг. Когда началось то, что привело вас к решению искать медицинской помощи?

СТРАННИК: Ну, наверное, недели две-три. Я нервничала, и у меня начались позывы в туалет. Часто, раз в полчаса.

СПУТНИК: Две-три недели?

СТРАННИК: Ну, может, полгода… А может года два-три.

(Понемножку она рассказывает всю историю. Но из тактичного приуменьшения следует: а) допущение сознательной или, нет, легкой лживости; б) стремление держать терапевтическую ситуацию под своим контролем. Оказывается, что фиксация на том, что ей может внезапно захотеться в туалет, возникло с подросткового возраста и тогда же установился ритуал — три-четыре раза перед выходом из дома сходить в туалет, а также обязательно перед, допустим, посещением спектакля, потому что в антракте она может не успеть, иногда начинает пробираться меж рядов к выходу за пять минут до окончания акта, всегда боится попасть в пробку, откуда нельзя выйти. Одно время даже вела график своих мочеиспусканий).

СПУТНИК: А можно сейчас сказать, когда та самая напряженность возникнет наверняка?

СТРАННИК: Ну, очевидно на работе… Когда разнервничаюсь… Или в метро, если не буду отвлекать себя какой-нибудь книжкой.

СПУТНИК: Ага, интересно. И что же вы читаете?

СТРАННИК: Не знаю, поверите ли… Это наверное странно сейчас, но люблю книжки про войну.. Там такие цельные и сильные личности… Ведь без этого не победить… Вообще, без убеждений как можно быть бесстрашным? Без веры как можно отдать жизнь?

СПУТНИК: Становится все интересней… Простите, а как у вас с тем, за что можно отдать жизнь?

СТРАННИК: Если о том речь, то я вообще-то верующая.

СПУТНИК: Ага… Исповедуетесь? Причащаетесь, сестренка?

СТРАННИК: Нет, нет, нет… Я к Новоапостольской церкви принадлежу, я не православная. Зачем все эти священники — посредники, какие-то святые, какие-то обряды?

СПУТНИК: Ну, если вашу мысль логически безупречно продлить дальше, то получится: «А зачем собрания верующих, зачем все эти церкви, ведь Бог Он везде…».

СТРАННИК: Ну, так далеко я не думала… Но все же знаете, православие — это же язычество наполовину.

СПУТНИК: Правда? В чем же?

СТРАННИК: Ну там, Иван Купала, Масляницы всякие.

СПУТНИК: А Православие тут при чем?

СТРАННИК: Ну, я так глубоко не копала… но все эти украшения, храмы, иконы, святые опять-таки.

СПУТНИК: Гляжу, а у тебя браслет на руке, покажи поближе… Ага, вижу, красивый… Умница, себя любишь.. А ведь это свойство человеческое — что любим, то украшаем. Верно? И еще… кто человеку по сердцу, с тем он и хочет быть. Вот от этого может и святые в Православии. Мы к ним прибегаем, чтоб с ними быть, иметь к ним отношение. Любим мы их, поскольку они любили Христа, каждый по своему, своей дорожкой…

СТРАННИК: Ну, не знаю. Допустим… А впрочем, имеет ли это отношение к моему неврозу?

СПУТНИК: Дык, есссно… Самое прямое. Вот, скажем, из нашего теологического диспута пока я почувствовал одно — ведь ты упряма?

СТРАННИК: Вот это уж точно.

СПУТНИК: Итак, можно сказать, что тому, что тебе оказывается близким, ты придаешь значимость истины… Не думая далеко, не копая глубоко…

СТРАННИК: Я об этом не думала, но вполне вероятно и похоже…

СПУТНИК: А тогда может быть справедливым и обратное — тому, чего ты боишься, а именно, оказаться в неловком положении со своим мочеиспусканием, что в принципе маловероятно, но какое нам дело до истины, раз страшно, то надо бояться, раз есть вероятность, то следует ее учитывать, итак, плевать на истину, лишь бы была значимость для меня.

СТРАННИК: Так я что-то вас не понимаю… Вы к тому, что если я стану православной, то невроз пройдет?

СПУТНИК: Если ты станешь православной, настоящей, истинной, то ты станешь богом по благодати в вечности. А боги, знаешь ли, неврозами не страдают.

СТРАННИК: Я помню, что вы только врач.

СПУТНИК: А я помню, что у тебя невроз. И помню, что обращение тебя в православие не есть моя миссия. Поэтому, делаем еще круг… В нашей науке есть предположение о том, что функция невроза в том, чтобы встряхнуть человека, о чем то ему напомнить, что-то подсказать.. Вот в твоем случае, придумай, о чем мог бы быть твой мочеиспускательный невроз?

СТРАННИК: Ну, может, в том чтоб не раздражаться, быть спокойной.

СПУТНИК: Спокойны покойники. А мы живы. И раздражение есть физиологическая функция организма. Думаем дальше…

СТРАННИК: Я должна измениться?

СПУТНИК: Ну наконе-то… Именно… Если сможешь… Иногда удобнее болеть.

СТРАННИК: А какой я должна стать, чтоб все это прошло?

СПУТНИК: Ну, скажем, такой, чтобы этот наш разговор был бы неинтересен для тебя. Чтоб он не ставил тебя перед выбором. Чтобы было не то, что спокойно, а ясно на душе. Чтобы возможности воспринимались не как опасности, а как новые веселые пути. Чтоб другие радовались, что ты христианка, а то, упомянула ты, муж напрягается?

СТРАННИК: Ну да, я ему все книжки подсовываю из нашей церкви, мол, почитай и изменись…

СПУТНИК: Вот, вот, вот… Ты сказала… Больше всего призывает людей к изменению тот, у кого самого невротические блоки к тому, чтоб меняться. Знаешь, действительно в мои профессиональные обязанности не входит прояснять твое вероисповедание. Но если это большая часть тебя, то давай вот что прикинь… Какой тебе надо стать, чтобы не из книжек, а, глядя на тебя, муж захотел бы быть христианином…

вв) одухотворенность. Предполагает известную настороженность к окончательным суждениям, приоритет принципа диалогичности бытия над правилами, установками, законами и мертвящей косностью. В сочетании с обсужденными выше медлением и опорой на опыт, это не «вседозволенность в опьяненности духом», но живость и жизненность в добродетели неосудительности.

И примером, порукой, образом восприятия и действия наш Евангельский Господь — Он пьет вино, радуясь свадьбе, Он творит веселое чудо, посылая Петра вынуть монетку изо рта рыбы, Он приветливо находит общий язык с женщиной — пятимужницей. Любым действием Он придает новый смысл доселе обыденно плоскостному миру. Его поступки неожиданны и верны. Его чудеса — поучительны и легки, хотя и остаются загадочными в своих смыслах, а именно будоражащими и приглашающими к размышлению. И часто смысл ускользает… а когда мы, в силу своей неуверенности, слабости, невротичной тревоги, пытаемся сделать из Живой вести окончательный свод законов, клишировать эти смыслы на вечные времена, что-то теряется и принцип веры как диалога исчезает. Остается морализаторство, начетничество, фарисейство. Жизненность исторического Православия в том, что Оно может «встряхнуться», сбросить предрассудки и признать ошибки своих ревностных «по букве» адептов.

Клинический пример:

СТРАННИК: Мне кажется, будто Бог — это как отец, но где-то далеко живущий, письма от которого приходят все реже и реже, а мои к Нему и вовсе не доходят.

СПУТНИК: А вы не пробовали найти хорошего почтальона?

СТРАННИК: Да, наверное… не пробовала.

СПУТНИК: Или вы не решаетесь на это потому, что вы боитесь, что он слишком много попросит за свою службу.

СТРАННИК: Действительно, цена слишком высока.

СПУТНИК: Насколько высока?

СТРАННИК: Мне кажется, я должна отдать часть себя.

СПУТНИК: Вам жалко часть себя?

СТРАННИК: Нет, но не могу же я так сразу придти к священнику и сказать — вот она я какая, не могли бы вы быть моим духовником?

СПУТНИК: А вы пробовали придти и сказать?

СТРАННИК: Это неприлично.

СПУТНИК: Приличия — высокая цена?

СТРАННИК: Нет, наверное, я действительно не задумывалась о послушании, оно могло бы мне помочь

СПУТНИК: Во всяком случае, стоит попробовать, вы послушливо сделаете лишь усилие, а остальное предоставим Судьбе…

СТРАННИК: Я пойду, сегодня же пойду, спасибо вам!

СПУТНИК: Не благодарите, не размывайте вашу энергию в незначащих вежливых словах. Сохраните свой порыв до вечерней службы в храме. Священник, если сам не поможет вам, то непременно посоветует, как найти духовного отца.

гг) метагенезис. Восходящий к античности термин «катарсис» применялся для описания «очищающего душу» эмоционального потрясения, происходящего под воздействием искусства. Это явление можно интерпретировать как кратковременное интенсивное вторжение необъяснимой трагичности в размеренный бытовой уклад. В средние века обозначается драматическое противопоставление необузданности страстей и высочайшей аскетической дисциплины. Так, роскошь, разврат и лицемерие Ватикана вызвало появление нищенствующих и дисциплинированных монашеских орденов. Эпоха Возрождения обостряет гротеск сосуществования цинизма (Бокаччо, Рабле) и сентиментального благоговения (пиетизм). С развитием цивилизации дихотомия профанного и сакрального (М. Элиаде) принимает все более шокирующие формы взаимодействия. Универсальный опыт «переживания контраста», травмирующий и трансформирующий личность, прослеживается в психологических открытиях нового времени. Обнаружение репрессированных инцестуозных и деструктивных мотивов в каждом индивиде, столь виртуозно проведенное Фрейдом, будоражащая реабилитация оккультизма Юнгом, обескураживающее сведение личности до защитной оболочки перед парализующим страхом смерти, аргументированное Э. Беккером, — суть явления одной природы, отражающие положение человека перед реальностью, для него непереносимой. При разнообразии сюжетных линий выявляется общность: человек встречается с тем, что выше его, превосходит его способность к принятию. Введение в терапию термин «метагенезис» имеет целью обозначить облагораживающее переструктурирование глубинных личностных мотиваций, приближение к подлинности призвания, во-человечивание в более мудрой, прекрасной и любящей сущности. Так, метагенетическое значение Христианства — принятие Бога, возлюбившего мир до крестной смерти, а метагенезис в житиях святых мы усматриваем в следующих примерах:

1. К монаху пришла блудница, чтобы искусить его и притворно просила пустить в келью. «Отче, я заблудилась, звери меня истерзают». Монах смутился и подумал, что может оказаться виновным в ее смерти. Когда она вошла, блудный пес напал на инока. Тогда он возложил руку на светильник, говоря себе: «Смотри, можешь ли ты перенести огонь вечный»? Видевши это, девица от ужаса окаменела и сделалась как мертвая. Пришедшие утром за ней спросили: «Была ли в эту ночь у тебя женщина?» «Она и теперь здесь», — ответил старец. Показал им сожженные пальцы и сказал: «Вот, что она со мной сделала, но Бог не велел платить злом за зло», — и с этими словами поднял оживленную им женщину. После этого она покаялась.

2. Однажды обкрадывали авву Евпрения: он помогал ворам выносить из кельи находившееся в ней. Воры вынесли все и, собрав унесенное, пошли. Старец, увидевши это, опечалился. Взяв жезл, он пошел за ворами и отдавал им его, но они отказывались принять. Тогда старец, встретившись с некоторыми людьми, шедшими по той же дороге, упросил их взять жезл и передать его ворам.

3. Преподобный Пафнутий, будучи постником, никогда не вкушал вина. Когда он попал к разбойникам, их старейшина сказал: «Пей вино, иначе я тебя убью». Чтобы не ввести разбойника в грех убийства, старец взял чашу и выпил вино. Тогда старейшина разбойников сказал: «Отче, прости, что я оскорбил тебя». Пафнутий отвечал: «Верю, сын мой, что за эту чашу Господь окажет тебе милость в сей век и в будущий». Разбойник этими словами умилился, пошел за Пафнутием и спас свою душу, живя в покаянии.

4. Однажды святитель Тихон Задонский вступил в спор с юношей, хвалившимся своими атеистическими убеждениями. Ответы святителя были так метки, что юноша в пылу спора ударил его. Тогда святитель пал в ноги обидчику и просил прощения за то, что ввел в гнев. Такое смирение поразило юношу, и он сделался ревностным христианином.

Все подготовленные специалисты РОП исходят из следующего когнитивного принципа: до начала терапии клиенту присуща позиция — «Моя проблема уникальна (зачем? за что?), в то время как я такой же как все». В процессе терапии происходит терапевтическая инверсия в результате которой клиент принимает позицию — «Я подлинно уникален, любим Свыше и призван ответить благодарностью, в то время как моя проблема уже наверняка встречалась в человеческой истории и люди обязательно справлялись с подобным, находя оптимальный выход». Исходя из этого принципа, задачей РОП специалиста является определить, найти и применить тот ключевой символ/архетип, который наверняка содержится в сокровищнице традиционной духовного опыта человечества.

Клинический пример.

Эта супружеская пара обратилась к специалисту без запроса о какой-либо духовной помощи. Они, прожив два года вместе и будучи очевидно неравнодушны друг к другу, не могут найти общего языка, прийти к единой точке зрения, каждый считает, что знает, что лучше для обоих и тянет одеяло на себя.

Психотерапевт, анализируя ситуацию, припоминает нечто из апостольского послания — «жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена» (1Кор.7: 4). Спроецированное на семейную реальность этой пары, апостольское увещевание послужило триггером к инициации новой терапевтической техники.

— Ребята, я предложу вам упражнение, после которого ваша жизнь изменится. Правда это немного опасно, но, вижу, вы молоды, сильны и любите друг друга. Пожалуйста, в течении 24 часов пусть каждый из вас высказывает как можно больше желаний партнеру в уверенности, что партнер обязательно выполнит его. Так поочередно. Желание его, желание ее. Постарайтесь не быть очень брутальными, воздержитесь от разрушительных желаний, ведь по условиям задания, если один из вас повелит другому спрыгнуть с девятого этажа — это должно быть выполнено».

Они уходят, удивленные, притихшие, присмиревшие, заинтригованные. Вернувшись сутки спустя, они рассказали, что сначала поэкспериментировали с капризами друг друга — «ты меня понеси на руках», «ты своди меня в пиццерию», но потом им как-то резко, открылась необходимость бережности по отношению к партнеру и ответственность друг за друга.

дд) обращение к аскетике. В качестве примера трансляции аскетического опыта на терапевтическую реальность, мы опишем обращение к явлению так называемого «подвига юродства» и его перспективы для помощи при определенных психопатологических состояниях. Феномен юродства почти специфичен для восточно-христианской (Православной) Церкви. Без сомнения, именно здесь он представлен в наиболее «чистом» виде, а именно: преемственном, наполненным внутренней логикой т.е. экзистенциально «понятном», и иллюстративно-репрезентативном смысле. Историческая дефиниция гласит: «Зародилось юродство в египетской пустыне в конце IV в., в монашеской среде. Оттуда оно распространилось сначала в Сирию и Палестину, где впервые попало на улицы городов. Смысл юродства нам видится в том, что оно методом «встряски» напоминало христианам о взрывном, парадоксальном характере их религии. Этико-эстетическое определение этого явления звучит так: «Юродство — один из подвигов христианского благочестия, особый, парадоксальный вид духовного подвижничества, заключающийся в отречении от ума и добродетели (при полном внутреннем самосознании и душевной нравственной чистоте и целомудрии) и в добровольном принятии на себя образа безумного и нравственно падшего (безнравственного) человека». (21). Феноменологически, юродство есть решительное «подражание безумству». Последовательная имитация неадекватности. Сознательная симуляция непотребства, шутовства, обнажения, абсурда как произвольное воспроизведение сумасшествия. Известный представитель «3-ей силы психологии» В. Франкл фактически инициировал это направление в искусстве профессиональной помощи, но стиль психологизирования без учета традиций духовного опыта человечества не позволил ему довести многообещающую и, может быть, единственно действенную технику в экзистенциальном подходе, до теоретической полноты и максимума практической реализации. Метод нарочито шаржированного преувеличения симптомов невроза он характеризует так: «Задача парадоксальной интенции — взломать, разорвать, вывернуть наизнанку патологические механизмы… Парадоксальное намерение должно быть сформулировано в насколько возможно юмористической форме. Юмор дает возможность человеку занять дистанцию по отношению к самому себе и обрести тем самым полный контроль над собой. Мобилизация этой сущностной способности к дистанциированию и является собственно нашей целью в случае парадоксальной интенции» (24). В. Франкл рекомендует юмор. Но духовно-актуализирующая терапия идет дальше, рекомендации для креативного использования пациентам становятся смелее, вплоть до практики нелепицы и мнимого аморализма.

Клинический пример.

У 28-летнего менеджера, пережившего в детстве трагический развод родителей, и воспитывавшегося с тех пор матерью как «единственный мужчина в семье», сложилась удачная карьера, в силу его качеств обязательности, и семья, в которой он выступает «гарантом благополучия». Большие нагрузки по работе, злоупотребление кофе привело к тому, что однажды в самолете произошла «паническая атака», впоследствии переросшая в устойчивую фобию полетов, что привело к профессиональной стагнации, в силу того, что его работа предусматривает частые командировки. Эта ситуация сопровождалась ощущением возможного тотального краха — он не мог уйти с этой позиции, поскольку тогда он бы перестал быть «главой семьи», но не был в силах и находиться в самолете, поскольку «здесь ничто от него не зависит».

Терапевтическое взаимодействие состояло из нескольких этапов. А) Признание гипотетической возможности комфорта, покоя и благодушия, когда от тебя ничего не зависит (метафорически: салон самолета как уютная матка). Б) Признание допущения в жизни не зависящих от нас неожиданностей, характеризующихся незначительной степенью вероятности (метафорически: Мы сейчас беседуем в кабинете, но ведь исходя из принципа «все может случится» нам было бы безопаснее в чистом поле, где нет ни доли процента риска того, чтоб обвалится потолок). В) Признание нелепой природы страха авиаполетов и соглашение противостоять ей соответствующей степенью нелепого для бизнесмена поведением, а именно — если при входе в самолет нападает навязчивый страх, то ни в коем случае не успокаивать себя, а принять его как сигнал к «бесстыдству» и обратить на себя внимание пассажиров «припрыжкой на одной ножке» и громким декламированием стихов А. Барто.

ее) обращение к духоносным литературным источникам. Инициатор «психотерапии трансцендентностью» психолог и священник Адриан Ван Каам в своем подходе особо выделяет «принцип терапевтического чтения», согласно которому «участники терапевтической группы осваивают искусство формативного чтения, когда вместо умствующего критицизма они стремятся найти в тексте вдохновение для просветляющей трансценденции» (28). Попробуем построить последовательность психологической помощи, взяв за источник дневниковые записи священника Александра Ельчанинова… (15).

«Болезнь самое благоприятное время для возвращения в свое сердце, к Богу. С выздоровлением эта возможность опять отходит в бесконечную даль».

Это инициальный этап психотерапии, когда специалист знает, что именно теперь для его клиента открывается перспектива духовного возрастания и задача состоит в том, чтобы правильно (орто) прожить, прочувствовать этот период страдания как имеющий свое назидание и назначение, которое необходимо понять, принять и отпустить с благодарностью.

«Как утешить плачущих? — плакать вместе с ними»

Вот отличительная позиция православного психотерапевта: в отличие от аналитика он не будет зеркалом, в отличие от бихевиориста, он не будет наблюдателем, в отличие от гуманиста не ограничится вежливой эмпатией. Он, по мере данной ему способности к сопереживанию, отважится войти с клиентом во всю глубину страдания и боли и сам факт причастности страданию станет целительным фактором.

«Смерть, самое страшное для человека, верующему не страшна, как не страшны для крылатого существа все бездны, пропасти и падения».

Как неравнодушный свидетель тревожного состояния клиента, а любой страх, наверное, сводим к ужасу небытия, психотерапевт разделит со своим клиентом как осознание неминуемого конца земной жизни, так и упование на то, что приходя в определенное духовное состояние, человек обретает возможность воспринимать потенциально радостную бесконечность своего существования.

«Сребролюбие, казалось бы, грех второстепенный: на самом деле это грех чрезвычайной важности — в нем одновременно фактическое отвержение веры в Бога, любви к людям и пристрастие к низшим стихиям. Оно порождает злобу, окаменение, многозаботливость. В чем соблазн и яд театральности для зрителя, но главным образом для актера? — привычка жить, и притом напряженно и остро, иллюзорной жизнью, часто много острее своей настоящей будничной жизни — тщеславие».

В православном психотерапевтическом анализе происходит исследование причин, вызвавших ситуацию страдания, и обнаруживаются их корни, когда в совместно диалоге вскрываются явления различных пластов, генерирующих страдание по нисходящей и степени важности: социоисторические — физиологические — эмоциональные — когнитивные — нравственные.

«(Есть) глубокие, старые пласты, сливающиеся с родовыми и общечеловеческими, — основные, глубокие грехи, от которых, как смрадные испарения, поднимаются богохульные мысли, побуждения, всякая нечистота, чудовищные извращения…».

От анализа индивидуальных триггеров страдания в терапии осуществляется переход к нижележащим личностным структурам, которые также имеют значение при тяжелых психопатологических феноменах. Здесь также имеется обширное поле для работы: от вскрытия роли наследственности при большинстве душевных расстройств и принятия личной ответственности до актуализации переживания причастности падшему человечеству.

Также для длительной РОП-терапевтической работы в групповом формате может быть предложено обсуждение шаг за шагом дайджеста из глубокой и пронзительной классической книги блаженного Августина «Исповедь», отстоящая от нас на полторы тысячи лет, но сохранившая свою созвучность:

«Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей. Я видел и наблюдал ревновавшего малютку: он еще не говорил, но бледный, с горечью смотрел на своего молочного брата (…).

В детстве моем, которое внушало меньше опасностей, чем юность, я не любил занятий и терпеть не мог, чтобы меня к ним принуждали; меня тем не менее принуждали, и это было хорошо для меня (…).

Ты же, «у Которого сочтены волосы наши», пользовался моей неохотой к учению, для наказания моего, которого я вполне заслуживал, я, маленький мальчик и великий грешник (…).

Позволь мне, Господи, рассказать, на какие бредни растрачивал я способности мои, дарованные Тобой (…).

Я воровал из родительской кладовой и со стола от обжорства или чтобы иметь чем заплатить мальчикам, продававшим мне свои игрушки. В игре я часто обманом ловил победу, сам побежденный пустой жаждой превосходства (…).

А если меня уличали и бранили, я свирепел, а не уступал. И это детская невинность? Нет, Господи, нет! позволь мне сказать это, Боже мой. Всё это одинаково: в начале жизни — воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек стал взрослым — префекты, цари, золото, поместья, рабы, — в сущности, всё это одно и то же, только линейку сменяют тяжелые наказания (…).

Я хочу вспомнить прошлые мерзости свои и плотскую испорченность души моей не потому, что я люблю их, но чтобы возлюбить Тебя, Боже мой (…)..

Что же доставляло мне наслаждение, как не любить и быть любимым? Только душа моя, тянувшаяся к другой душе, не умела соблюсти меру, остановясь на светлом рубеже дружбы; туман поднимался из болота плотских желаний и бившей ключом возмужалости, затуманивал и помрачал сердце мое, и за мглою похоти уже не различался ясный свет привязанности (…).

Я прибыл в Карфаген; кругом меня котлом кипела позорная любовь (…). Я был любим, я тайком пробирался в тюрьму наслаждения, весело надевал на себя путы горестей, чтобы секли меня своими раскаленными железными розгами ревность, подозрения, страхи, гнев и ссоры (…).

Меня увлекали театральные Зрелища, они были полны изображениями моих несчастий и служили разжигой моему огню (…). Каждый человек, конечно, хочет радоваться. Страдать никому не хочется, но хочется быть сострадательным, а так как нельзя сострадать, не печалясь, то не это ли и есть единственная причина, почему печаль любезна? (…) Потому-то и была мила мне печаль, — не та, которая проникает до глубины души: мне ведь не нравилось терпеть то, на что я любил смотреть — рассказ о вымышленных страданиях как бы скреб мою кожу, и как от расчесывания ногтями, начиналось воспаление и отвратительная гнойная опухоль. Такова была жизнь моя, Господи: жизнью ли была она? (…).

Тянули меня к себе и те занятия, которые считались почтенными: я мечтал о форуме с его тяжбами, где бы я блистал, а меня осыпали бы похвалами тем больше, чем искуснее я лгал. Такова слепота человеческая: слепотою своею люди хвалятся. Я был первым в риторской школе: был полон горделивой радости и дут спесью (…).

В течение этих девяти лет, от девятнадцатого до двадцать восьмого года жизни моей, я жил в заблуждении и вводил в заблуждение других, обманывался и обманывал разными увлечениями своими: открыто — обучением, которое зовется «свободным», втайне — тем, что носило обманное имя религии. Там была гордость, здесь суеверие, и всюду — пустота (…).

Я жадно стремился к почестям, к деньгам, к браку, и Ты смеялся надо мной (…).

Ты поражал душу в самое больное место (…). Как был я ничтожен, и как поступил Ты, чтобы я в тот день почувствовал ничтожество мое! Я собирался произнести похвальное слово императору; в нем было много лжи, и людей, понимавших это, оно ко мне, лжецу, настроило бы благосклонно. И вот, проходя по какой-то из медиоланских улиц, я заметил нищего; он, видимо, уже подвыпил и весело шутил. Я вздохнул и заговорил с друзьями, окружавшими меня, о том, как мы страдаем от собственного безумия; уязвляемые желаниями, волоча за собою ношу собственного несчастья, хотим мы достичь только одного: спокойного счастья. Этот нищий опередил нас; мы, может быть, никогда до нашей цели и не дойдем. Он получил за несколько выклянченных монет то, к чему я добирался таким мучительным, кривым, извилистым путем — счастье преходящего благополучия. У него, правда, не было настоящей радости, но та, которую я искал на путях своего тщеславия, била много лживее. И он, несомненно, веселился, а я был в тоске; он был спокоен, меня била тревога (…).

Я больше всего удивлялся, с тоской припоминая, как много времени прошло с моих девятнадцати лет, когда я впервые загорелся любовью к мудрости. Я предполагал, найдя ее, оставить все пустые желания, тщетные надежды и лживые увлечения. И вот мне уже шел тридцатый год, а я оставался увязшим в той же грязи, жадно стремясь наслаждаться настоящим, которое ускользало и рассеивало меня (…). Нет, надо всё-таки распределить часы, выбрать время для спасения души. Великая надежда уже появилась у меня: православная вера не учит так, как я думал и в чем ее попусту обвинял. Прочь всё; оставим эти пустяки; обратимся только к поискам Истины (…).

Чтение книг платоников надоумило меня искать бестелесную истину: я увидел «невидимое, понятое через творение», и, отброшенный назад, почувствовал, что, по темноте души моей, созерцание для меня невозможно. Я был уверен, что Ты существуешь, что Ты бесконечен. Я был в этом уверен, но слишком слаб, чтобы жить Тобой (…). Я искал путь, на котором приобрел бы силу, необходимую, чтобы насладиться Тобой, и не находил его, пока не ухватился «за Посредника между Богом и людьми, за Человека Христа Иисуса», Который есть «сущий над всем Бог, благословенный вовеки» (…).

Боже Благий! Почему больше радуются о спасении души отчаявшейся, чем о человеке, которого никогда не покидала надежда? (…). Почему душа больше радуется возврату найденных любимых вещей, чем их постоянному обладанию? Это засвидетельствовано и в остальном. Победитель-полководец справляет триумф; он не победил бы, если бы не сражался, и чем опаснее была война, тем радостнее триумф. Буря кидает пловцов и грозит кораблекрушением; бледные, все ждут смерти, но успокаиваются небо и море, и люди полны ликования, потому что полны были страха. Близкий человек болен, его пульс сулит беду; все, желающие его выздоровления, болеют душой; он поправляется, но еще не может ходить так, как раньше, — и такая радость у всех, какой и не было, когда он разгуливал, здоровый и сильный! (…). Человек не будет наслаждаться едой и питьем, если не перестрадает от голода и жажды. Пьяницы едят соленое, чтобы разжечь жажду, и наслаждаются, угашая ее питьем. Обрученную невесту принято не сразу отдавать из дома: жалким даром может показаться мужу та, о которой он не вздыхал долгое время, будучи женихом.

Так всегда с радостью: возникает ли она по поводу гнусному и отвратительному, по дозволенному ли и законному: всегда большой радости предшествует еще большая скорбь. Почему это, Господи Боже мой? Ведь Ты для Себя Сам — вечная Радость. Ты никуда не уходишь, но с трудом возвращаемся мы к Тебе» (1).