3. Результаты исследования учащихся вспомогательной школы, лишенных родительской опеки (группа В)
Так же как и в предыдущей группе, все эти дети, общим количеством 64 чел., имели диагноз «олигофрения в степени дебильности» (легкой или умеренно выраженной). Критерии отбора в группу те же, что и в группу Б. Отягощенность психопатологической симптоматикой, зафиксированная в 75 % случаев, и распределение детей по полу представлены в табл. № 14.
В сравнении с группой Б, здесь отмечается некоторое увеличение количества детей с «умеренно выраженной дебильностью» (УД), а именно – на 10 % (18 % и 28 % соответственно). Одновременно, но уже на 21 %, возрастает число случаев с осложняющей симптоматикой (54 % и 75 % соответственно); при этом распределение ее по степеням дебильности также изменяет свой характер: если при УД она фиксируется в 100 % случаев, как и в группе Б, то ЛД она сопровождает уже в 65 % случаев (в группе Б меньше 50 %). Можно отметить также некоторое нарастание тяжести психопатологических расстройств: психопатоподобный синдром встречается здесь в 23 % случаев (в группе Б в 15 %).
По данным психометрического исследования интеллекта, группа В также оказалась весьма неоднородной в пределах одной и той же степени умственной отсталости, отраженной в диагнозе. В частности, ОИП был зафиксирован в диапазоне от 66 ед. до 96 ед. Результаты разделения его на три уровня, условно соответствующих умственной отсталости, пограничной недостаточности и невысокой возрастной норме, представлены в табл. № 15.
Таблица № 14
Клиническая квалификация детей группы В (вспомогательная школа, дети, лишенные родителей)
Таблица № 15
Распределение детей группы В по величине общего интеллектуального показателя и диагнозу
Как видно из таблицы, в диапазон умственной отсталости (66–80) попадают 42 ребенка (65, 6 %): 28 чел. с ЛД и 14 чел. с УД. К этому следует добавить, что существенных различий между цифрами ОИП у детей с ЛД и УД не отмечалось; более того, в нескольких случаях этот показатель был выше у детей с УД.
По структуре психометрического профиля у всех детей этой подгруппы, за редким исключением, отмечался более низкий уровень вербальных достижений в сравнении с невербальными. Этот контраст увеличивался у детей с осложненной ЛД и еще более – с осложненной УД. Кроме того, качественный психологический анализ деятельности выявил более высокий уровень ее организации при неосложненной ЛД; при осложненной же отмечались такие явления, как колебания целенаправленности, дезорганизация при затруднениях, слабость мотивации достижения, быстро нарастающее пресыщение работой, требующее постоянной и разнообразной внешней стимуляции. ЛД осложнялась в 2 случаях психопатоподобным синдромом, в 6 – церебрастеническим, в 5 – неврозоподобным; УД в 5 случаях психопатоподобным, в 4 – неврозоподобным, в 5 – церебрастеническим.
В диапазон пограничной недостаточности (81–90) попадают 15 детей (23, 4 %), из них 4 чел. с УД. При отсутствии существенных различий в структуре психометрического профиля общими являлись довольно контрастные различия между ВИП и НИП (первый в отдельных случаях был ниже на 15–17 ед.), а также заметная неравномерность достижений как по отдельным субтестам, так и по качеству ответов и действий внутри субтестов. Довольно часто имели место попытки отказа от выполнения задания даже при незначительных затруднениях, сопровождавшиеся в ряде случаев выраженными аффективными реакциями (слезы, раздражение, гнев). Вместе с тем, можно было отметить и интерес к работе, и стремление добиться хорошего результата. И если в предыдущей подгруппе основой сотрудничества отчетливо выступал интерес к новому лицу (взрослому), то здесь контакт носил более конструктивный характер, включая в себя мотивы совместной деятельности и общения. ЛД осложнялась здесь церебрастеническим синдромом в 2 случаях и неврозоподобным в 6 случаях; УД во всех 4 случаях – с психопатоподобным синдромом.
В диапазоне низкой возрастной нормы (91–96) представлены лишь дети с ЛД в количестве 7 чел. (11 %). Так же, как и в группе Б, здесь концентрируется основной процент психопатоподобной симптоматики (4 случая из 6). Вместе с тем, в ситуации исследования практически все дети достаточно успешно контролировали собственные эмоциональные проявления, стремились произвести благоприятное впечатление на экспериментатора, работая вдумчиво и старательно. Однако в 4 случаях (из 7) мотивация «заинтересованного общения» быстро начинала доминировать, приводя к утрате целенаправленности и снижению качества решений, которые становились явно ниже потенциальных возможностей детей. Лишь разнообразная, иногда довольно жесткая стимуляция возвращала их в ситуацию исследования.
Таким образом, соотношение психометрической оценки интеллекта и осложняющей симптоматики отражает те же тенденции, что ранее были отмечены в группе Б. В частности, здесь еще более отчетливо выявляется связь между диагностируемой степенью умственной отсталости (умеренно выраженной дебильностью) и тяжестью аффективно-поведенческих расстройств, т. к. подгруппа «легкая дебильность» по уровню интеллекта фактически не отличается от дебильности «умеренной», но представлена более легкими проявлениями психопатологической симптоматики.
Далее, при переходе к подгруппам с более высоким ОИП, так же, как и в группе Б, отмечается нарастание выраженности этих тенденций, что еще раз подтверждает наличие высокого удельного веса «внеинтеллектуальных» факторов, прямо или опосредованно принимаемых во внимание при постановке диагноза «олигофрения» и тем более при квалификации степени умственной отсталости.
Вместе с тем, следует понимать, что для констатации умственной отсталости у данной категории детей имеется достаточно оснований и непосредственно связанных с интеллектуальной сферой, недоразвитие которой носит сложно детерминированный характер, определяемый, прежде всего, констатностью тормозящих средовых влияний, неизбежно усиливающих проявления органической недостаточности.
В одной из наших работ (И. А. Коробейников, В. М. Слуцкий, 1990) были описаны некоторые специфические характеристики интеллектуального развития детей-сирот, связанные, на наш взгляд, преимущественно с длительной психической депривацией. В частности, у воспитанников детских домов с условно нормальным умственным развитием отмечалась несформированность вербального интеллекта, в количественных показателях значимо не различавшаяся с таковой у детей-олигофренов, имевших семью. При этом наиболее низкие достижения отмечались у них в пробах, предназначенных для оценки так называемого «социального» интеллекта («осведомленность», «понятливость», «сходство», «словарь»), а также отражающих сформированность произвольности, как способности к сознательному, целенаправленному и достаточно автономному управлению собственной деятельностью и поведением (субтесты «понятливость», «кодирование»).
Эти особенности, выявленные нами при сравнительном изучении упомянутых категорий детей в 6–7-летнем возрасте, в значительной мере сохраняются и в выборке, анализируемой в настоящем исследовании. Их сохранение свидетельствует о малой обратимости, слабой компенсации искажений психосоциального развития, связанных со специфической дефицитарностью среды, в которой оно осуществляется. Некоторая позитивная динамика в когнитивной сфере этих детей происходит, главным образом, за счет структур невербального интеллекта, отражая, прежде всего, развитие зрительно-перцептивных, моторных процессов, расширение и структурирование пространственных представлений, что является, на наш взгляд, основным результатом систематической и постепенно усложняющейся учебной деятельности. Эта тенденция в достаточной степени характерна для всех детей группы В: и в тех случаях, где диагноз «олигофрения» не вызывал сомнений, и в тех случаях, когда общий уровень интеллектуального развития детей-сирот, обучавшихся во вспомогательных школах-интернатах, находился в диапазоне пограничной недостаточности и даже невысокой возрастной нормы.
Особенности школьной адаптации детей группы В.
С учетом основной специфики данной категории детей – отсутствием или лишением родительской семьи с раннего возраста, с последующим пребыванием в домах ребенка и школах-интернатах – условия их социализации можно считать в значительной степени сходными. При этом, конечно же, следует принимать во внимание и не менее значительные различия, связанные с частными особенностями того или иного детского учреждения, группы, в которой воспитывался ребенок, конкретных людей, принимавших участие в его воспитании, и многое другое, включая возраст, с которого ребенок находился в этих учреждениях, обстоятельства, которые этому предшествовали, и т. п.
Понятно, что подобный уровень анализа возможен при постановке специального исследования и, наверное, не единственного. Свою задачу мы видели в данном случае в выявлении и сравнении особенностей социализации этих детей, раскрываемых через особенности их школьной и шире – социально-психической адаптации (по выделенным нами параметрам) с детьми, имеющими родительскую семью.
Используя в целом ту же схему анализа, что и в группе Б, всех детей данной выборки мы разделили на 4 подгруппы, в соответствии с двумя диапазонами ОИП (66–80 и 81–96) и наличием либо отсутствием осложняющей симптоматики. Далее, как и в предыдущих группах, все дети были разделены на 3 подгруппы в зависимости от меры выраженности психодиагностических эквивалентов дезадаптации: минимальную (I), умеренную (II) и выраженную (III). Результаты представлены в следующей таблице.
Таблица № 16
Распределение детей группы В по степени выраженности дезадаптационных факторов
В сравнении с группой Б здесь отмечается большая частота случаев выраженной дезадаптации (29, 7 % против 18, 5 %), причем утяжеление ее фиксируется, прежде всего, в подгруппе детей с более низким интеллектом (в группе Б 16, 7 %, в группе В 31, 1 %).
Во-вторых, сохраняются и прежние тенденции: наибольшая степень выраженности ПЭД встречается только при «осложненной дебильности», причем значительно чаще у детей с более высокими интеллектуальными показателями (52, 7 % против 31, 1 %).
Анализ психологической структуры школьной дезадаптации воспитанников детского дома начнем с результатов выполнения методики Розенцвейга. В следующей таблице они приводятся в сопоставлении с данными по группе Б (группа В – в числителе, группа Б – в знаменателе).
Таблица № 17
Средние профили фрустрационных реакций
Как видно из таблицы, заметно увеличивается удельный вес внешнеобвинительных реакций (Е), причем их нарастание происходит в основном за счет «упорствующих» реакций, связанных с фиксацией на удовлетворении потребности (NP). При этом более чем в 2 раза уменьшается число самообвинительных реакций (I-реакций), отражающих не только способность испытывать чувство вины, но и брать на себя ответственность за возникновение тех или иных ситуаций. К этому можно добавить, что относительно конструктивное поведение, «смягченные» реакции наблюдались почти исключительно в ситуациях взаимодействия со взрослыми.
Подобные тенденции фрустрационного реагирования отражают, на наш взгляд, прежде всего, специфику условий социализации этой категории детей: атмосфера постоянной конкурентной борьбы не только за обладание материальными объектами, но и за персональное внимание со стороны взрослых, вырабатывают довольно жесткие и ригидные стереотипы действий с явным преобладанием аффективно-оценочного отношения к фрустрирующим ситуациям. Примечательно, что, как и в группе Б, наименее конструктивное поведение достоверно чаще встречалось у детей с «осложненной дебильностью». Однако в данном случае частота такого поведения не обнаруживала зависимости от уровня интеллекта: в равной мере оно демонстрировалось и при высоком, и при низком ОИП.
Социометрический опрос проводился по двум позициям (по понятным причинам была исключена ситуация с приглашением на день рождения). Полученные данные обнаружили сходство некоторых общих тенденций предпочтения или отвержения сверстников, выявленных в группе Б. В частности, в число выбираемых практически не попадали дети с брутальными, неконтролируемыми проявлениями агрессии. Влияние на выбор оказывал и характер отношения со стороны учителя; вместе с тем, более выраженной оказалась позиция, которую мы обозначили как проявление «аффективной оппозиционности»: значительно чаще, чем в группе Б, отвергались дети, явно поощряемые учителем.
Среди других особенностей можно было отметить отчетливое тяготение к выбору детей, физически сильных или проявляющих уверенное, независимое поведение, но без выраженной агрессии (как правило, эти дети отличались и более высоким уровнем интеллектуального развития). При этом обращали на себя внимание выраженные трудности вербализации выбора, словесного определения именно позитивных качеств выбираемого сверстника, отражающие опыт пусть несложного, но все-таки вполне осмысленного и дифференцированного эмоционального восприятия этих качеств. В предыдущей группе эти затруднения отмечались, главным образом, у детей с наиболее низким уровнем развития вербального интеллекта. Негативные оценки демонстрировались значительно чаще, причем с достаточной степенью лексического разнообразия («злой», «жадный», «гад», «сволочь», «ябеда» и т. п.). Отмечалось и частое привлечение ситуативных оценок («дал», «отнял», «обозвал», «помог» и т. п.), предполагающих легкую смену оценочных позиций.
Описанные особенности отражают, с одной стороны, еще большую аморфность структуры группы (с соответствующими последствиями), с другой стороны, выраженную напряженность внутригрупповых отношений, характеризующихся дефицитом положительных эмоциональных связей и доминированием эгоцентрических установок в сфере межличностного взаимодействия.
Кроме того, можно отметить меньшую индивидуально-диагностическую ценность данных социометрического опроса (комментариев к выбору) в связи с гораздо меньшим разнообразием позиций и их аргументации, отмечавшимся у детей группы Б.
При комплексном исследовании самооценки и ценностных ориентаций выявлен ряд особенностей, содержательно дополняющих и структурирующих черты усредненного «психологического портрета» воспитанника детского дома с признаками психического недоразвития.
Так, вполне отчетливо обозначилась тенденция к сближению относительного веса наиболее и наименее значимых ценностей, свидетельствующая о слабой степени их дифференцированности. Эта тенденция была в равной мере характерной для детей как с высоким, так и с низким ОИП, что позволяет отнести ее к категории внеинтеллектуальных феноменов, имеющих не столько органическую, сколько средовую детерминацию. В группе Б, как было отмечено выше, подобная тенденция отмечалась лишь у трети детей с относительно высоким интеллектом, но, как правило, у детей дезадаптированных. К этому можно добавить и известное однообразие в выборе ценностных характеристик, в содержательном плане чаще демонстрирующих, на наш взгляд, малоопосредствованные результаты воспитательных усилий педагогов («аккуратный», «хорошо учится») и реже предпочтения, опосредствованные собственным социальным опытом («сильный»).
Другой особенностью являлась достаточно высокая степень соответствия самооценки ценностным ориентациям, наблюдавшаяся у 59, 4 % от всех детей этой группы (38 чел. из 64). Наибольшая частота этого признака наблюдалась у детей с более высоким интеллектом. Так, в подгруппе, имевшей ОИП в диапазоне 8196 ед., он отмечался у 72, 7 % детей (16 чел. из 22); в другой подгруппе (ОИП 66–80 ед.) у 52, 4 % (22 чел. из 42). Вместе с тем лишь в 31 % случаев (12 чел. из 38) можно было говорить об относительно адекватной самооценке по предпочитаемым качествам: в остальных случаях она была явно завышенной.
Аналогичные тенденции были выявлены и при анализе степени соответствия самооценки предполагаемой оценке учителем: явное их сближение, если не полная идентичность, отмечено у 79, 7 % детей этой группы (51 чел. из 64). В реальности же, по данным педагогических характеристик и бесед с учителями, о таком соответствии можно было говорить лишь в 23, 5 % случаев (12 чел. из 51).
В качестве общей тенденции для детей групп В и Б можно отметить возрастание выраженности искажений в ценностно-самооценочной сфере по мере углубления интеллектуального недоразвития, за исключением, как говорилось выше, фактора дифференцированности ценностей, существенно более низкой у воспитанников детских домов.
Данные методики ценностно-ориентированной беседы также обнаружили как сходные, так и отличительные черты у детей сравниваемых групп.
В частности, в выборе «вещей» отмечалось явное преобладание еды, затем одежды и игрушек. Но если однообразие и дублирование одних и тех же пищевых продуктов в группе Б отмечалось, главным образом, у детей с низким интеллектом, то здесь оно было характерно для подавляющего большинства детей, вне зависимости от уровня ОИП. Кроме того, также вне этой зависимости отмечалось уменьшение частоты выборов, функционально не связанных с ситуацией, что скорее можно рассматривать как проявление общей обедненности «ассортимента» предметных представлений, а не как признак большей адекватности выборов.
В выборе взрослого попутчика преобладали лица женского пола (82, 8 % или 53 чел. из 64), в качестве которых фигурировали кто-либо из хозяйственного персонала интерната (33, 9 %), «мама» (28, 3 %), учительница (18, 8 %), дальние родственницы (11, 3 %), прочие (7, 7 %). Выбор взрослого мужчины, отмеченный всего лишь в 17, 2 % случаев, связывался с «папой» (5 чел.), дальними родственниками (4 чел.), прочими (2 чел.).
В мотивации выбора, так же, как и у детей предыдущей группы, можно было отметить ожидание от взрослого способности обеспечить комфорт и удовлетворение витальных потребностей; реже в эмоциональном тепле и общении; крайне редко (всего в 6 случаях 9, 4 %) выявлялся мотив обеспечения защиты, связанный с ощущением возможной опасности «путешествия».
В выборе сверстников фигурировали, как правило, дети того же пола, нередко более слабые физически, уступчивые, покладистые. Заслуживают внимания факты явно вынужденного выбора (6 чел., 9, 4 %) или отказа от выбора (7 чел., 10, 9 %) сверстника в качестве «попутчика». Можно предположить, что здесь мог иметь место мотив «исключения конкуренции», обеспечивающего безраздельное внимание взрослого. Ни в группе Б, ни в группе, на которой проводилась предварительная апробация методики, таких ситуаций не возникало.
В выборе заданий, так же, как и в группе Б, обнаружились различия между детьми с разным уровнем интеллектуального развития. Так в 1-й подгруппе (диапазон 66–80) условная готовность продемонстрировать школьные умения в 17, 4 % от общего числа сделанных выборов (15 из 86). Как и в аналогичной подгруппе группы Б, здесь выявлялось явное предпочтение физических, трудовых навыков, что рассматривалось нами как проявление спонтанной коррекции самооценки, очевидно завышенной по данным предыдущей методики. Во 2-й подгруппе обнаружились те же тенденции, что и во 2-й подгруппе группы Б. Для удобства сравнения данные по обеим группам представлены в таблице № 18. Все «задания», на выбор предлагавшиеся детям, условно были разделены на 3 категории: учебно-интеллектуальные (решение задач, диктант, рассказ), физически-трудовые (уборка улицы, пришивание пуговиц, мытье полов, пробег) и прочие (игра с ребенком, песня, игрушка из пластилина).
Таблица № 18
Условно предпочитаемые виды деятельности по данным методики «Путешествие»
В качестве дополнительных комментариев можно отметить следующее. В количественном отношении существенных различий в категориях выборов между парными подгруппами не обнаружено. Однако характер выборов у детей группы Б отличался большим разнообразием, охватывая в совокупности весь предлагаемый набор. Просьба к детям из группы В продемонстрировать те или иные умения из категории «сложных» еще более часто, чем в группе Б, вызывала отказ или обнаруживала несостоятельность (73 %). Но если в группе Б, особенно у детей с более высоким интеллектом, часто отмечались колебания при выборе сложных заданий, именно в силу осознания реальной сложности их выполнения, в группе В такие случаи были единичными.
В психологическом плане отмеченные особенности детей группы В могут рассматриваться как проявление недостаточной способности к включению в ситуацию, которая хотя и представляется как воображаемая, но тем не менее предполагает и вполне реальную оценку своих возможностей, и прогнозирование последствий своих решений.
В выборе «развлечений» детьми группы Б не было явных предпочтений, они весьма равномерно распределились между собой: кафе – 26 %, зоопарк – 28 %, кино и театр – 23 %, магазин – 23 %.
В группе В такие предпочтения определились довольно отчетливо: кафе – 53 %, магазин – 22 %, зоопарк – 14 %, кино и театр – 11 %. Не претендуя на содержательное, аргументированное объяснение выявленных предпочтений, можем лишь отметить, что обсуждение объектов, связанных с удовлетворением пищевой потребности, вызывало у детей заметный «комплекс оживления». Как говорилось выше, этот блок методики не имеет самостоятельного значения и предназначен, главным образом, для уточнения тех или иных обнаруженных тенденций. В данном случае, на наш взгляд, он эту функцию выполняет, подчеркивая еще раз преимущественную фиксацию детей данной группы на потребностях витального уровня.
При выборе трех желаний в обеих подгруппах группы В еще более определенно, чем в группе Б, преобладали материальные объекты (73, 3 % в 1-й и 54, 3 % во 2-й подгруппе). Среди прочих выборов на второе место выступали как потенциально достижимые цели («чтоб лучше учился», «чтоб хорошо себя вел»), так и желания, отражавшие проблемы межличностных отношений («чтоб учительница не ругала», «чтобы принимали играть», «чтоб друг был», «чтоб стать сильнее всех» и т. п.). Значительно реже, чем в группе Б, встречались желания фантастического содержания, еще реже альтруистической направленности.
Особо обращают на себя внимание следующие факты: лишь 11 детей из 64 опрошенных выразили желание иметь родителей и только 6 детей хотели иметь свой дом или отдельную комнату. Только в данной группе в 12 случаях в качестве третьего желания прозвучала просьба к «волшебнику» поскорее помочь им вернуться в интернат. По-видимому, на этом, заключительном этапе методики дети по-настоящему погрузились в ситуацию «путешествия», и отдаленность от привычной обстановки порождала у них чувство тревожного дискомфорта.
Кратко резюмируя результаты психодиагностического исследования данной группы детей, можно выделить ряд характеристик, сближающих ее с предыдущей группой, а также и некоторые особенности, связанные преимущественно со специфическими условиями социализации этих детей.
К числу первых относится тенденция к диагностическому утяжелению степени интеллектуальной недостаточности, заметно коррелирующему с нарастанием выраженности аффективно-поведенческих расстройств. На это, в частности, указывает факт констатации «умеренно выраженной дебильности» у 15 детей (23, 4 %), имевших ОИП в диапазоне 81–90 ед., но представленных, в основном, так называемыми «осложненными вариантами» психического недоразвития. К сходным чертам можно отнести также и преимущественную несформированность структур вербального интеллекта, и характерные нарушения организации мыслительной деятельности, присущие, прежде всего, детям с признаками школьной дезадаптации во всех трех обследованных нами группах. Немало общего отмечается и среди характеристик аффективно-личностной сферы детей двух последних из сравниваемых групп.
Среди особенностей интеллектуальной сферы детей группы В можно указать на иное качество ее недоразвития, достаточно характерное для большинства детей данной выборки, а именно, на несформированность, прежде всего, структур «социального интеллекта», а также на более низкий уровень произвольности мыслительных актов.
Более высокая по группе в целом частота нарушений школьной адаптации, выявляемых на уровне ее психодиагностических эквивалентов, отмечается, главным образом, за счет подгруппы детей с более низким интеллектом. Это позволяет предположить, во-первых, более ранние сроки формирования дезадаптивных нарушений (т. е. задолго до начала школьного обучения), во-вторых, меньшую степень их субъективной травматичности для ребенка, в силу того, что они представляют собой не «свежую» реакцию на школьные неудачи, а результат довольно длительной эволюции формирования особых компенсаторно-защитных механизмов.
Выявленные при психодиагностическом исследовании особенности фрустрационного реагирования, самооценки, ценностных ориентаций, подтверждая в целом это предположение, позволяют, кроме того, выделить ряд весьма специфичных характеристик личностной сферы этих детей, отражающих не менее специфичные условия их психосоциального развития. Это, прежде всего, преобладание внешнеобвинительных позиций в конфликтных ситуациях, часто сочетающихся с ригидной фиксацией на удовлетворении потребности и эгоцентрическими установками; это обедненность и слабая дифференцированность ценностно-мотивационной и эмоционально-волевой сфер личности, с одной стороны, способствующие снижению глубины эмоциональных переживаний (защитная функция), с другой стороны, делающие весьма проблематичной адаптацию к социуму, находящемуся за границами школы-интерната.
Полученные экспериментальные факты не только достаточно красноречиво, на наш взгляд, демонстрируют наличие этих особенностей и их связь с условиями социализации данной категории детей, но и позволяют рассматривать ее как наименее благополучную, с точки зрения перспектив социальной адаптации, и как наиболее сложную для клинико-психологической диагностики и коррекции. Именно этими сложностями объясняется, по-видимому, факт большей частоты случаев гипердиагностики олигофрении среди детей-сирот.
