Проблема границ дозволенного: несколько примеров
Пятилетняя Изабелла никогда не доставляла особых хлопот. В восемь вечера она послушно отправлялась спать. Одно плохо: сразу она никогда не засыпала. Каждые 10 минут родителям приходилось являться на ее зов, чтобы в очередной раз поправить одеяло или поцеловать ее. Они отказывались разве что сидеть рядом с ней, о чем она порой просила. Не дозвавшись из постели, Изабелла вставала и выходила из комнаты покричать. Если родители вновь не реагировали, отправлялась искать их. И так раз пять, пока около девяти вечера она не засыпала. Иногда, при особо замедленной реакции родителей, она здорово заводилась и не могла уснуть до половины десятого, а то и до десяти. Каждое ночное пробуждение порождало очередную порцию просьб об укладывании и поцелуях. Если родители крепко спали, Изабелла тихонько входила в их спальню и стояла у постели, пока кто-нибудь из них не просыпался и не отводил дочку в ее комнату. В конце концов, добившись своего, Изабелла отключалась. Но все это повторялось по три раза за ночь, и родители были вымотаны и обозлены.
Судя по тому, что Изабелла никогда не засыпала раньше 21.00, ее укладывали слишком рано. Вставала она не раньше 7.00, и ее сон составлял 10 часов. Ей было трудно лежать в постели целый час, дожидаясь сонливости (см. главы 9–11).
Эта трудность и заставляла ее снова и снова просить родителей обнять ее на сон грядущий, а поскольку это стало привычкой, то и повторялось при каждом пробуждении. Изабелла никогда не возражала, когда родители выходили из ее комнаты, и сама покидала ее, только не получив ответа. Никакого страха она, очевидно, не испытывала.
Помочь Изабелле и ее семье было просто. Мы сместили время ее укладывания на 21.00. Ее это привело в восторг, и в качестве ответного жеста она пообещала перестать звать родителей и выходить из своей комнаты. (Обратите внимание, суммарная продолжительность ее сна не только не уменьшилась, а скорее, наоборот, увеличилась, поскольку исчезли длительные периоды ночного бодрствования.) Чтобы закрепить успех, был изготовлен табель хорошего сна. Изабелла с первой же ночи вела себя примерно. При следующем визите она вошла в кабинет, торжествующе размахивая своим табелем. Никаких более серьезных мер не понадобилось.
Майкл двух с половиной лет ложился спать в 20.30, что вполне его устраивало. Четыре месяца назад его перевели из детской кроватки в обычную, и у него развилась привычка, отравлявшая жизнь его матери. Он обожал слушать сказки на ночь, но наотрез отказывался прекращать это развлечение и отпускать маму. Когда она пыталась уйти, он кидался следом. Так у них и повелось: мать сидела на краю его кровати и рассказывала сказки, пока он не засыпал. Далеко не всегда это происходило быстро, и скоро у матери язык не ворочался. Стоило ей примолкнуть в надежде, что Майкл уже спит, как он вдруг открывал глаза и требовал еще сказочку.
Минут через 45, совершенно вымотанная, она пыталась уйти, несмотря на его протесты. Несколько минут Майкл звал ее из кровати, затем вставал, находил и упрашивал вернуться и рассказывать дальше. В одних случаях она уступала, в других позволяла ему ждать рядом, пока она окончит работу и отведет его в постель. Если час был уже поздний, она могла так и уснуть на кровати Майкла. Иногда сам Майкл еще бодрствовал, тогда он будил мать и требовал продолжения, но временами позволял заменить сказки поглаживанием по спине. И в том и другом случае он мог быть уверен, что она никуда не денется из его комнаты, когда он закроет глаза. Проснувшись среди ночи, Майкл звал маму, и ей следовало поторопиться (если до этого она все-таки ускользала на первом этапе). Ночью она ложилась рядом с ним и обычно обходилась поглаживанием по спинке, но тут уж оставалась вместе с сыном до самого утра.
У Майкла имелась комбинированная проблема нежелательных ассоциаций и отсутствия границ дозволенного, осложненная неадекватным режимом. Его укладывали в полдевятого, но он почти никогда не засыпал раньше 21.30, а утром просыпался относительно поздно, от 7.30 до 8.00. Его мать мечтала спать в собственной кровати без его общества, и никаких реальных препятствий к этому не было. Майкл не был тревожным ребенком, днем легко переносил ее отсутствие и отлично ладил с няней. Более того, в те вечера, когда его укладывала няня, он ложился позже, но сам и без проблем.
Чтобы научить Майкла хорошо спать самому и не лишать сна маму, понадобилось последовательное установление границ дозволенного. Временно мы назначили его отход ко сну на 21.30, на час позже обычного, зато в соответствии с тем временем, когда он засыпал, а утром договорились будить несколько раньше, ровно в семь, чтобы впоследствии можно было сместить на более раннее время и отход ко сну. Его мама установила детские ворота и составила ритуал отхода ко сну, во время которого они оставались закрытыми. Она должна была читать только одну сказку и придумывать еще одну, коротенькую, затем предупреждать сына, что уходит, – и уходить, вновь закрывая ворота. Сначала Майкл звал ее и даже подходил к заграждению. Мама давала короткие ответы через временные промежутки, указанные во врезке «Как научить ребенка засыпать в подходящих условиях: метод затягивающегося ожидания». В первый вечер Майкл уснул на полу, и она перенесла его в кровать. На третий вечер призывы прекратились, и ребенок проспал всю ночь. На следующей неделе его укладывание передвинули на 21.00, а еще через неделю он, как и раньше, стал ложиться около 20.30.
Укладывание четырехлетнего Кайла было сущим кошмаром. Вот как выглядел типичный вечер. Напряжение начинало нарастать сразу после ужина. Кайл еще играл, но то и дело нервно проверял, сколько еще осталось времени. В восемь часов, увидев, что родители собираются помочь ему переодеться и почистить зубы, он пытался удрать. Родителям, находящимся уже на взводе, приходилось волочь орущего и отбивающегося ребенка в его комнату. Иногда ему удавалось их ударить или лягнуть. Напяливание пижамы превращалось в аттракцион, требующий участия обоих родителей, поскольку он тут же сбрасывал то, что удавалось на него натянуть. Часто он ухитрялся вывернуться и удирал в гостиную, и преследование начиналось заново. У Кайла была собственная кровать, но его невозможно было убедить лежать в ней даже с помощью сказки. Любая попытка заканчивалась очередным побегом. Иногда родители садились на край кровати и пытались силой удержать вырывающегося малыша, но выматывались раньше и отпускали его. Кайл играл в гостиной еще полчаса, и мама с папой предпринимали следующую попытку уложить его – с тем же результатом.
Каждый вечер этот изматывающий процесс длился часами. В конце концов Кайл отключался в гостиной перед телевизором между десятью часами и полуночью, обычно около 23 часов. Родители знали, что переносить его в постель можно не раньше чем через полчаса, чтобы он наверняка крепко спал. Теперь они сами могли лечь, но около двух почти всегда просыпались, услышав, как он возится в гостиной. Телевизор часто оказывался включен, в комнате царил бедлам. Уложить Кайла снова было не проще, чем вечером. Он мог бодрствовать еще час или два и засыпал опять-таки в гостиной. На сей раз оба родителя оставались там же. Теперь он спал до утра и просыпался между шестью и девятью часами в зависимости от того, сколько бодрствовал ночью. Днем родители не могли устроить ему нормальный тихий час, но обычно он сам засыпал во второй половине дня и отдыхал около часа. Трижды в неделю он ходил в детский сад, где спал по расписанию вместе со всей группой безо всякой борьбы.
Кайл, безусловно, был неуправляем. Родители выбивались из сил, стараясь укладывать его как положено, но просто не знали, что нужно делать. Проблема осложнялась отсутствием распорядка дня: было совершенно непонятно, во сколько он физиологически готов уснуть и во сколько проснуться (см. главу 10). Проснувшись утром в случайное время, он и днем засыпал когда попало, что влекло за собой неупорядоченное наступление вечернего сна и разную продолжительность бодрствования в ночное время. Призвать Кайла к порядку было крайне важно, но я понимал, что дело будет непростым. Из собственного общения с Кайлом и из сообщений о его поведении в детском саду я также вынес убеждение, что это нормальный мальчишка, способный соблюдать правила, если они имеются и действуют.
Прежде всего нужно было понять, когда Кайл готов и способен заснуть. Для начала мы заложили в его распорядок чуть меньше сна, чем требовалось, чтобы он наверняка был сонным и в процессе укладывания, и во время ночных пробуждений, когда привык подолгу бодрствовать. Мы назначили укладывание на 23.00, а подъем на 6.30. Дневной сон, не дольше полутора часов, должен был полностью закончиться до 15.30, после чего дремать Кайлу не полагалось. По мере выправления ситуации мы собирались постепенно сдвигать час вечернего отхода ко сну на более разумное время.
В рамках этого распорядка можно было браться за установление границ дозволенного. В дверном проеме комнаты Кайла появились двойные ворота, а стул и ящик для игрушек исчезли, чтобы он не пытался с их помощью перелезть через преграду. В пижаму его переодевали в 20.00 в обстановке, никак не связанной с отходом ко сну, после чего он мог спокойно смотреть видео. Чем быстрее он оказывался в пижаме, тем больше оставалось времени на видео. Как только он это понял, то перестал сопротивляться переодеванию, и подготовить его ко сну стало проще. С 20.00 до 23.00 уже не было причин для битв или споров, да и родители были всегда готовы в это время поиграть с ним или почитать вслух. Ему разрешалось смотреть подходящие программы, но только до 21.00.
В 23.00 родители отводили Кайла в его комнату, закрывали ворота и предлагали почитать сказку. В случае согласия они читали одну сказку и уходили, а если он начинал драться, то уходили сразу же. Урок прост: хочешь сказку – никаких баталий, хочешь драться – не получишь сказки. Выйдя из комнаты, родители могли откликаться на его вопли, подходя к заграждению, но не входя внутрь, через увеличивающиеся промежутки времени, пока малыш не уснет. По той же схеме им предлагалось действовать всякий раз, когда он проснется среди ночи. Больше не приходилось силой удерживать его в постели, поскольку ворота в любом случае не позволяли ему покинуть комнату. Родители могли сохранять спокойствие, и надобность в угрозах отпала.
Первые две ночи стали серьезным испытанием, ведь Кайл привык добиваться своего. Прежде эскалация конфликта всегда играла ему на руку, теперь же следовало усвоить, что, даже если кричать изо всех сил, ничего не добьешься. На третью ночь все прошло гораздо лучше. К концу первой недели Кайл соглашался послушать в постели сказку и не протестовал, даже видя, что родители уходят. Более того, стало трудно не давать ему засыпать до 23.00, и мы постепенно передвинули его отход ко сну на более ранний час. К исходу второй недели Кайл ложился спать в 21.00 и просыпался в 6.30.
Поскольку Кайлу было уже четыре года, мы сомневались, сохранится ли у него дневной сон после того, как улучшится ночной, и решили только предлагать ему спать днем, но не требовать. Он стал регулярно засыпать в 13.00 на диване, и поскольку с тех пор все шло прекрасно, не было причин и далее менять его распорядок. При следующей встрече с этой семьей я убедился, что проблема сна решена. По словам родителей, Кайл стал гораздо веселее, не злится на них, с большим удовольствием проводит с ними время и гораздо лучше ведет себя в течение дня.
Двухлетняя Эшли спала в одной кровати с родителями. Им это нравилось, и они не спешили переселять дочку в отдельную комнату. Однако ночью ее маме приходилось потрудиться. Засыпая, Эшли любила взобраться на маму и шлепать, а то и царапать ее по лицу, посасывая собственный пальчик. Заснувшую девочку обычно удавалось переложить на матрас, но она просыпалась несколько раз за ночь, и все повторялось. Для матери это было очень неприятно, к тому же из-за недосыпа она чувствовала себя усталой и раздражительной, однако считала себя обязанной выполнять все капризы Эшли в ночные часы. Ведь это время нежности и поддержки, а не отторжения и разочарования. Иногда отец пытался помочь снова уложить Эшли, но у него ничего не получалось, во всяком случае, не в присутствии матери. Эшли требовала маму, чтобы теребить ее лицо и волосы. Но иногда, когда мать допоздна отсутствовала, отец без особых хлопот укладывал дочку спать.
Как и Майклу, Эшли мешало спать сочетание нежелательных ассоциаций и отсутствия границ дозволенного. Совместный сон подходил этой семье, но не было никаких причин терпеть раздражающие привычки малышки. Нежность и поддержку прекрасно можно выразить, не позволяя ребенку творить все что вздумается. И уж точно незачем было внушать Эшли мысль, что ей всегда будет разрешено беспокоить других людей.
Итак, мать сказала Эшли, что отныне она может спать рядом, но не на ней, и ей не разрешается царапать мамино лицо или хватать ее за волосы. Как только Эшли попыталась оспорить новое правило, мать поднялась и вышла из комнаты, а отец остался. Мать подходила на зов Эшли через увеличивающиеся временные интервалы, чтобы та видела, что мама рядом, но не возвращалась в постель, пока девочка не засыпала. Если, проснувшись ночью, Эшли вновь пыталась вести себя неправильно, мать останавливала ее и снова уходила до тех пор, пока малышка не засыпала. Несколько ночей матери пришлось провести большей частью на диване, пока отец присматривал за дочкой в спальне. Зато Эшли всякий раз училась засыпать на матрасе, а не на человеке, никого не теребя и не раздражая. Этого оказалось достаточно. После этого хватало одной только угрозы, что мама уйдет, чтобы Эшли тут же прекращала нарушать правила, а еще через несколько дней она перестала и пытаться.
